Вооружившись кухонным ножом, Фрэнк вышел из дома через чёрный ход в сад.
Ещё недолго посмотрев на закрывшуюся за ним дверь, Джерард, наконец, выдохнул и согнулся в спине. Медленно, словно столетний старец, он склонился над Маргарет. Долго и пристально вглядывался в такие родные, знакомые до боли черты лица. Оно было спокойно и невозмутимо, даже несмотря на зияющую алым рану на виске, и Джерард понял, что Маргарет не сказала ничего, даже когда ей стали угрожать. Если бы она выдала их месторасположение или то, где находится тайник… возможно, осталась бы в живых.
— О, моя Марго, — горько вздохнул он, проводя по уже похолодевшей коже щеки. Видимо, нападение на поместье совершили ещё днём. — Я так наивно полагал, что успею всех нас вытащить из этого болота… Я не сдержал слова, что позабочусь о тебе. Помнишь, тогда, ночью в Париже? Ты спасла меня от насилия, а потом тебя отдали на поругание всей общине… А после мы на пару прикончили этого извращенца Руазона, ты помнишь? Я пообещал тебе тогда… Хотя был просто мальчишкой. Но ты улыбнулась и кивнула мне в ответ. Сможешь ли ты простить меня, Марго? — он убрал волосы с высокого белого лба и оставил на нём долгий скорбный поцелуй: — Прости меня, Марго. Я никчёмный и жалкий, не годный ни на что… Прости меня.
Джерард вытер слёзы и разогнул спину только тогда, когда дверь за его спиной скрипнула. Фрэнк стоял на пороге с самой огромной охапкой белых и розовых роз, что Джерард только видел. Было непонятно, как тот удерживал их — ведь каждый стебель был защищён множеством острых шипов. Но Фрэнка это совсем не волновало.
— Они прекрасны, Фрэнки, — сказал Джерард, поднимаясь с пола и уступая ему место.
Пока Фрэнк усердно раскладывал цветы, Джерард прикрыл веками мёртвые глаза Маргарет, сложил ей руки крестообразно на груди и в последний раз провёл пальцами по щеке. Затем обложил тело деревянными чурбачками из поленницы. Стараниями Фрэнка Маргарет оказалась полностью укрыта цветами. Виднелось только спокойное лицо, будто она просто спала. Вытаскав всю поленницу, Джерард облил дерево маслом и поджёг. Пламя весело вскинулось, слизывая подношения, окрашивая алым нежные лепестки. Джерард соорудил факел и сделал ещё один Фрэнку.
— Нужно поджечь тут всё. Пусть горит адским пламенем, — жёстко сказал он, кивая на двери и занавески. — Ты должен помочь мне, Фрэнк. Должен, — повторил он, уверенно глядя в испуганные глаза. — Пусть думают, что дом сгорел целиком, а нас считают пропавшими без вести. У нас нет других вариантов.
Наконец, Фрэнк отмер и кивнул и, бросив прощальный, полный печали взгляд в сторону лежащей на полу Маргарет, вышел из кухни.
— Вот и всё, Марго, моя дорогая, — угрюмо шептал Джерард, поджигая занавески, скатерти и подпаливая деревянные ящики, разбивая все до единой бутылочки с маслом. — Покойся с миром, и я надеюсь, твоя чистая душа попадёт на небеса. Потому что в жизни она прошла и так достаточно ада. Я люблю тебя, Марго… И Фрэнк любит тебя всей душой. Покойся с миром.
Когда с кухней и столовой было покончено, когда там пылала каждая деревяшка и салфетка, Джерард отправился помогать Фрэнку. Они трудились с поджогом первого этажа до темноты, а после, когда внутри дома было уже нестерпимо жарко, вышли наружу, на зябкий ночной воздух.
Небо затянули тяжёлые тучи, и ни одной звезды не проглядывало сквозь них. Словно Господь укрыл ими свой взор, чтобы не видеть всех бесчинств, творимых внизу руками его непутёвых детей.
Они отошли дальше по дороге, чтобы с ужасом и горечью взирать на дело своих рук.
Поместье пылало. Пылало нестерпимо ярко, словно сжигая в себе все их счастливые дни, проведённые под одной крышей, слизывало языками пламени самые сладкие, желанные воспоминания, словно превращая всё прошедшее в едкий дым, тлен и пепел.
По щекам Фрэнка молчаливо и безостановочно текли слёзы. Он провёл в этом доме большую часть своей недолгой жизни, а теперь собственноручно уничтожил его. Джерард так же молча стоял рядом и крепко, до боли, сжимал его пальцы. Они решили идти к конюшням тогда, когда на первом этаже под давлением силы пламени треснуло и вылетело несколько окон. Поместье сгорит дотла, можно было не сомневаться. Это и правда самый прекрасный и великий костёр, который только можно было устроить Маргарет.
Они остановились, немного не дойдя до конюшен. Посередине стропил на верёвке висело, едва покачиваясь от ветра, тело. Они сразу поняли, кому оно принадлежит, и, чуть помедлив, пошли вперёд.
Джерард срезал верёвку, на которой повесили Поля, вычурным кинжалом с портупеи. Это была жуткая смерть, не было никаких сомнений. Вряд ли есть что-то хуже мучительной смерти от удушения. Ни Фрэнк, ни Джерард не проронили ни слова. Они действовали, словно один человек, разделённый на два тела, понимая друг друга по взгляду. Вот они отнесли старика на большую кучу сена. Фрэнк сложил его начавшие коченеть руки на груди и поцеловал в морщинистый лоб, что-то прошептав на прощание. И только тогда оба заметили, что конюшня была пуста. Ни Кронца, ни Гнедой Фрэнка не было видно.
— Он наверняка пытался защитить лошадей… — хрипло выдавил из себя Джерард, чувствуя, как к горлу в который раз подступает ком неподъёмных сожалений.
Расстраиваться ещё больше не было душевных сил, они исчерпали все возможности своих чувств до дна. Фрэнк закрыл старику Полю выкаченные мёртвые глаза, и Джерард поджёг солому под телом. Очень скоро вся конюшня запылала, словно сухая спичка. Она горело рьяно и жадно, становясь очередным погребальным костром.
— Покойся с миром, старина Поль, — прошептал Джерард, и Фрэнк тихо вторил ему слабым голосом:
— Покойся с миром…
****
Они неторопливо шли по дороге, ведущей к опустевшему поместью баронессы фон Трир. Время потеряло значение, ничто не оттягивало их спины. Глаза высохли, и только солёную от слёз кожу щёк щипало на ветру. Дойдя до конца парка, Джерард услышал переливчатое ржание.
— Это Кронц, он, видимо, сбежал, — уверенно сказал он, останавливаясь. — Нужно поймать его, иначе будем идти до поместья всю ночь.
— Если хочешь — попытайся, — безучастно согласился Фрэнк. Он был до предела вымотан и просто механически переставлял ноги. Словно все горести, отведённые на их жизни, решили обрушиться в один день им на головы. — Но он, вероятно, не сёдлан.
— Не узнаем, пока не поймаю, — заключил Джерард и, опуская наземь портупею и папку с бумагами, скрылся в темноте.
Фрэнку не пришлось ждать долго. Джерард вывел из сгущенных теней парка осёдланного вороного коня. В его стремени болтался чужой грубый сапог.
— Кажется, кому-то мой Кронц оказался не по зубам, — устало хмыкнул Джерард. — Забирайся вперёд, Фрэнки. И едем.
Он помог устроиться в седле своему мальчику и подал ему шкатулки и портупею с папкой. Это было всё их имущество, оставшееся от прошлой жизни. Когда Фрэнк уверенно уселся на спине вороного, Джерард запрыгнул сам. Тронув поводья, он направил коня небыстрой рысью в сторону поместья баронессы.
— Спасибо, — тихо прошептал Фрэнк в пол-оборота после какого-то времени пути в полном безмолвии, под гулкий стук копыт об утоптанную землю.
— За что, любовь моя? — так же тихо спросил Джерард, наклоняясь ближе и целуя его в затылок. Волосы Фрэнка отчётливо и горько пахли дымом.
— За то, что ты рядом и жив, — не раздумывая, ответил Фрэнк. И, чуть погодя, добавил: — И за шкатулку.
Глава 34
Это было странно и непривычно — пробираться в прежде гостеприимный, наполненный живыми запахами и людскими голосами дом под покровом ночи, таясь, словно воры.
Джерард решил не зажигать свечей, чтобы не привлекать лишнего внимания, и хоть Фрэнк вполне поддерживал это решение, находиться внутри поместья баронессы после всего случившегося в сумраке, разбавляемом скудным ночным светом, льющимся из окон, было жутковато.
Мебель, хрустальные люстры и зеркала, обёрнутые белой материей, казались призраками из прошлого, заполнившими дом в отсутствие законных хозяев. Но они были слишком реальны и недвижны, заставляя белыми своими силуэтами что-то сжиматься внутри груди у обоих мужчин.
