— Сказал, что это было бы замечательно.
Гудрун опять замолкла, уставившись в пол.
— А разве ты так не думаешь? — нерешительно спросила Урсула. Никогда не известно, сколько рядов обороны Гудрун воздвигла вокруг себя.
С трудом подняв голову, Гудрун отвела глаза в сторону.
— Думаю, это могло бы быть замечательно, — ответила она. — Но разве тебе не кажется, что говорить о таких вещах с Рупертом — непростительная вольность, — ты понимаешь меня, Урсула? — похоже на то, как двое мужчин планируют провести время с подцепленной ими type[122]. Мне это кажется совершенно ужасным. — Она употребила французское словечко type.
Глаза ее метали молнии, обычно спокойное лицо раскраснелось и было сердитым. Урсула в замешательстве смотрела на сестру — особенно ее испугало, что в таком состоянии Гудрун выглядела заурядной женщиной, почти что type. Она постаралась поскорее отогнать эту мысль.
— Что ты, нет! — воскликнула она, заикаясь от волнения. — Нет, совсем нет, все не так! Отношения между Рупертом и Джеральдом прекрасные, у них замечательная дружба. Они просто открытые люди и делятся мыслями друг с другом, как братья.
Гудрун стала совсем пунцовой. Она не могла перенести, что Джеральд мог с кем-то говорить о ней — пусть даже с Беркином.
— Значит, ты считаешь, что братья имеют право говорить о личной жизни? — спросила Гудрун сердито.
— Конечно, — ответила Урсула. — Они всегда откровенны друг с другом. Больше всего меня поражает в Джеральде непосредственность и прямота! Это выдает в нем крупную личность. Обычно мужчины ходят вокруг да около, они такие трусы.
Но Гудрун молчала, по-прежнему пылая гневом. Она хотела бы, чтоб их отношения были покрыты тайной.
— Так ты не хочешь ехать? — спросила Урсула. — Поедем! Будет весело! Что мне особенно нравится в Джеральде — он гораздо приятнее, чем я о нем думала. Он свободный человек, Гудрун, по-настоящему свободный.
Гудрун продолжала молчать, некрасиво сжав губы. Наконец она заговорила:
— Ты знаешь, куда он предлагает ехать?
— Да. В Тироль — он часто бывал там, когда жил в Германии, — красивое местечко, туда ездят студенты заниматься зимним спортом.
В мозгу Гудрун промелькнула сердитая мысль: «Обо всем уже договорились».
— Знаю, — сказала она, — это в сорока километрах от Инсбрука. Так?
— Я не знаю точно, где это… но все равно, будет чудесно, ведь правда?.. Высоко в горах, среди ослепительного снега…
— Лучше не бывает! — иронически произнесла Гудрун.
Ее интонация задела Урсулу.
— Не сомневаюсь, что Джеральд говорил с Рупертом так, как не говорят о поездке с type…
— Я, однако, знаю, что он свободно якшается с дамами такого пошиба.
— Вот как! А откуда тебе это известно? — удивилась Урсула.
— Слышала об одной натурщице из Челси, — холодно ответила Гудрун.
Теперь замолчала Урсула.
— Что ж, — сказала она с деланым смешком, выдержав паузу, — надеюсь, ему было с ней хорошо. — После этих слов Гудрун еще больше помрачнела.
Глава двадцать восьмая
Гудрун в кафе «Помпадур»
Близилось Рождество, все четверо готовились сняться с места. Урсула и Беркин паковали немногочисленные личные вещи, чтобы можно было при первой необходимости быстро отослать их в ту страну и город, которые они наконец выберут. Гудрун была очень возбуждена. Она любила новые места.
Гудрун и Джеральд первыми отправились через Лондон и Париж в Инсбрук, где должны были дождаться Урсулу и Беркина. В Лондоне они задержались на одну ночь. Побывали в мюзик-холле, а потом зашли в кафе «Помпадур».
Гудрун терпеть его не могла, однако всякий раз сюда возвращалась, как и большинство знакомых художников. Она испытывала отвращение к самой атмосфере ничтожного порока, мелочной зависти и мелкого искусства. И все же каждый раз, когда была в Лондоне, приходила сюда. Как будто была обязана навестить этот небольшой, неторопливый, расположенный в центре водоворот разрушения и распада — просто отметиться.
Сидя здесь с Джеральдом, она пила сладковатый ликер и недовольно разглядывала компании за столиками. Она ни с кем не здоровалась, но молодые люди часто приветствовали ее издали, а фамильярные улыбки говорили о близком знакомстве. Она же обдавала их холодом. У Гудрун раскраснелись щеки, она получала определенное удовольствие от пребывания здесь, ее темные, мрачные глаза смотрели на остальных посетителей отстраненно, как если бы она попала в бродячий зверинец, где показывают убогих, обезьяноподобных существ. Боже, ну и сборище уродов! От гнева и отвращения у нее закипела кровь в жилах. Несмотря на это, она должна была сидеть и наблюдать, наблюдать. Один или два гостя подошли к ней поговорить. Со всех сторон на нее поглядывали — украдкой или слегка насмешливо, мужчины через плечо, женщины из-под шляпок.
Здесь были все те же люди: в углу Карлион с учениками и со своей девушкой, затем Холлидей, Либидников и их женское окружение — все собрались здесь. Гудрун наблюдала за Джеральдом. От нее не укрылось, что его взгляд на мгновение задержался на Холлидее и его друзьях. Те были настороже и приветствовали его кивком, Джеральд кивнул в ответ. За столиком раздались смешки и шушуканье. Компания подговаривала на что-то Минетту.
Наконец она встала из-за стола. На ней было необычное платье из темного шелка с расходящимися светлыми лучами — очень эффектное. Она похудела, глаза казались еще больше, но взгляд менее сосредоточен. В остальном она не изменилась. Пока она шла к ним, Джеральд не спускал с нее глаз, в которых горел огонек. Минетта протянула ему тонкую бледную руку.
— Как поживаешь? — спросила она.
Джеральд пожал протянутую руку, но продолжал сидеть, она же стояла рядом, у стола. Минетта холодно кивнула Гудрун, — она не была с ней знакома, но часто видела и еще больше о ней слышала.
— Прекрасно, — ответил Джеральд. — А ты?
— Очень ховошо. А как Вупевт?
— Руперт? Тоже прекрасно.
— Я не о том. Что слышно о его браке?
— A-а… Да, он женился.
Глаза Минетты загорелись.
— Он действительно это сделал? Когда он женился?
— На прошлой неделе или неделей раньше.
— Пвавда? Он никому не сообщил.
— Это так.
— Ты не считаешь, что это неховошо?
Последняя фраза прозвучала с некоторым вызовом.
Минетта хотела показать: она не сомневается, что Гудрун прислушивается к их разговору.
— Мне кажется, ему просто не до этого.
— Но почему? — настаивала Минетта.
Ответом было молчание. Эта изящная, хорошенькая, коротко стриженная куколка, стоящая рядом с Джеральдом, проявляла неприятную, фальшивую настойчивость.
— Долго пвобудешь в городе? — спросила она.
— Один вечер.
— Ах, только один вечер. Подойдешь погововить с Джулиусом?
— Не сегодня.
— Ладно. Так ему и певедам. — Затем с колдовским очарованием: — А выглядишь ты шикавно!
— Да я и чувствую себя так. — Джеральд отвечал спокойно и естественно, с насмешливой искоркой в глазах.
— Ховошо пвоводишь время?
Это был целенаправленный удар в сторону Гудрун, — последние слова Минетта произнесла ровным, лишенным эмоций голосом, с непринужденной бестактностью.
— Да, — бесстрастно ответил Джеральд.
— Жаль, что редко у нас бываешь. Не очень ты хранишь верность старым друзьям.
— Не очень, — ответил он.
Минетта простилась с ними кивком головы, как бы желая доброго вечера, и медленно вернулась к своей компании. Гудрун отметила ее необычную походку — напряженную, с судорожными рывками бедер. До них отчетливо донесся ее ровный, безжизненный голос.
— Он не подойдет — у него другое занятие. — За столиком послышался смех и тихие насмешливые голоса.
— Она ваша подруга? — спросила Гудрун, невозмутимо глядя на Джеральда.
— Однажды я останавливался с Беркином у Холлидея, — ответил он, твердо встретив ее хладнокровный, сдержанный взгляд. Гудрун понимала, что Минетта одна из его любовниц, и он знал, что она это знает.
Гудрун оглянулась, подзывая официанта. Она заказала только коктейль со льдом. Это удивило Джеральда — он не понимал, что случилось.
В компании Холлидея все крепко выпили и были настроены агрессивно. Они громко обсуждали Беркина, высмеивали его — особенно женитьбу.
— Не говорите мне о Беркине, — визжал Холлидей. — Меня от него тошнит. Он не лучше Иисуса. «Боже, что сделать мне для моего спасения!»
И он загоготал пьяным смехом.
— Помнишь письма, которые он нам слал? — раздался торопливый голос русского. — «Желание священно…»
— Как же! — воскликнул Холлидей. — Замечательные письма. Кажется, одно у меня с собой. В кармане — я уверен.
И он вытащил какие-то бумаги из бумажника.
— Уверен, одно — ик! — что это со мной! — при мне.
