спросил он.
– Я не знаю, – сказала она.
Он не поверил ей.
– Вы же всё знали, верно?
Гиль скрылся в отеле. Анита осталась одна. И тут прошлое нагнало ее. Ее отец. Нацист. Как бы ей хотелось самой его спросить: «Что ты делал на войне?»
И в то же время она этого боялась.
* * *
И она продолжала летать, все дальше и дальше, насколько могла. Время перерывов сделалось короче, как и форменные юбки. Укороченный жакет, блузка без воротника и плоская шляпка-таблетка. Для первого класса – бирюзовое платье с высокой талией, серебристый пиджак у коллег-мужчин. «Боинг-707» воплощал эпоху реактивных самолетов: быстрее, выше, элегантнее. Все верили в будущее. «Битлз» дали свой последний концерт, потому что фанаты сошли с ума. Одна подруга за другой беременела и оставалась на земле. Анита нигде не могла закрепиться.
То было лето 1967 года, когда она встретила странного человека. Она летела из Рима во Франкфурт, последний перелет долгого дня. Он сидел у окна в эконом-классе, место рядом с ним пустовало. Только когда он заговорил с ней, Анита обратила на него внимание – он казался таким незаметным, почти невидимым. Но дружелюбный. Он сказал что-то обыденное, пока она наливала ему колу. Она улыбнулась и двинулась дальше, ни о чем не думая, но потом почувствовала, что его взгляд преследует ее. В этом не было ничего необычного. Проход в самолете – как подиум. Но теперь она поймала себя на том, что пошла обратно лишь для того, чтобы увидеть его… и быть увиденной им. Хотя он был совсем не в ее вкусе. Слишком старый. Слишком скромный. Но что-то в нем было. И он снова с ней заговорил. Сказал, что восхищается ее работой. Она явно очень трудная, но стюардессы никогда этого не показывают. Он сказал это, словно хотел завязать разговор, но без иных намеков. Как будто ему действительно хотелось узнать ее поближе. Они поговорили о Риме. Общие места. Банальности. Он упомянул, что только пересаживался там, а летит из Тель-Авива.
Может быть, он еврей, подумала она и тут же вспомнила про Гиля. Лучше не говорить ничего личного, иначе он задаст этот вопрос: что делал ваш отец на войне?
– Вы были в Тель-Авиве по делам? – спросила она.
– Я навещал родственников.
В его взгляде была непостижимая печаль. Желание рассказать о себе и в то же время некая обреченность, оттого что это невозможно. Эмигрант, подумала она. Так выглядят люди, которые путешествуют не ради развлечения или по бизнесу, а летят в один конец, со всем своим имуществом в багаже.
Ей стало страшно. Она не хотела слушать историю его жизни. Она извинилась и ушла. До конца полета она избегала его. Только когда он сошел во Франкфурте, они снова встретились у выхода. Он остановился на мгновение, приподнял шляпу и пожелал ей спокойной ночи. Затем другие пассажиры подтолкнули его, и он спустился по трапу. Анита смотрела, как он уходит. Только что прошла летняя гроза, огни терминала отражались в мокром асфальте. И вдруг она вспомнила, где видела этого человека раньше. На лестничной площадке перед дверью их квартиры, незадолго до ее восемнадцатилетия. Когда ее мать вдруг стала такой странной и начала открывать ее письма.
* * *
Она кинулась в кабину пилотов и схватила список пассажиров.
Глава
37
Палермо
– Синьоры, прошу, время вашего посещения истекло. – Толстый полицейский, сопя, встает со стула.
– Еще минуту! – просит Элиас.
– Она тебе назвала имя из списка? – спрашивает меня Жоэль.
– Что-то французское.
– Морис Сарфати?
– Я забыла. Мама рассказала мне эту историю незадолго до своей смерти. Она говорила, что, возможно, ей все привиделось. Это была ее идея фикс.
– Если это был папá, почему он не сказал, кто он? Он должен был узнать ее по табличке с именем!
– Я не знаю. Я хотела бы спросить его об этом. Когда ты видела его в последний раз?
– Летом шестьдесят седьмого. Он приезжал к нам в Израиль. Это точно был он!
Откинувшись на стуле, Элиас слушает нас. Как будто знает что-то, чего не знаем мы.
* * *
– Объяснение этому простое, – говорит он.
– Какое?
– К тому времени они уже завербовали его.
– Кто?
Он чуть поднимает брови и смотрит на Жоэль:
– Ваши люди.
Она скептически качает головой:
– Папá? Невозможно. И даже если бы это было так, то зачем ему из-за этого прерывать контакт со своими детьми?
Элиас наклоняется вперед и говорит тихо, но убедительно:
– Они подарили ему новую жизнь. И он придерживался своей легенды, поскольку был последовательным человеком. Сжег все мосты в прошлое.
– Su, andiamo! [67]
Полицейский отпирает дверь.
– Когда ты потеряла с ним контакт? – спрашиваю я Жоэль.
– Тогда же, это была последняя наша встреча. Летом шестьдесят седьмого.
Элиас встает и идет к двери. Жоэль хватает его за руку:
– Подождите! Когда он познакомился с вашей матерью?
– Вскоре после этого.
– Как его тогда звали?
– Мориц Райнке. Он всегда был Морицем Райнке.
И все же на прощанье Элиас протягивает Жоэль руку, почти случайно, чтобы Жоэль могла так же случайно пожать ее. Мы оставляем его одного. Мне больно.
* * *
Снаружи шум мопедов, музыка из машин. Поток палермских автомобилей проносится мимо тюрьмы, словно это еще один жилой дом среди многих других. Мы задумчиво идем к автобусной остановке. Гадая, что случилось, когда Мориц вернулся в Германию.
Кого Элиас имел в виду – «ваши люди»?
Здесь зияет пустота, которую никто из нас не может заполнить. Как во время раскопок, когда отсутствует целый сектор – из-за разграбления могилы или оползня. Как этот город вокруг, где одна эпоха перерастает другую. Камни из греческого храма, которые римляне использовали для строительства дома. Собор, который стал мечетью, а затем снова собором. Многое безвозвратно теряется. Из оставшихся фрагментов мы восстанавливаем общую картину. Создаем перекрестные связи. Вычисляем вероятности. Отбрасываем гипотезы. Морис без женщин, археология воображаемых воспоминаний.
* * *
Человек с коричневым чемоданом садится на корабль в Хайфе и плывет обратно в Европу. Он прибывает в Германию, которую уже не узнает. Хочет вернуться в свое имя, как нырнуть в старую одежду. Но это не так просто, как он думал. Он ищет самого себя в берлинском бюро регистрации.
Меня зовут Морис Сарфати, говорит он. Но я не Морис Сарфати. Я гражданин Германии. Без гражданства. Я потерял его где-то по дороге. Мой военный билет? Я сжег его. Итальянский паспорт? Он поддельный. Израильский паспорт настоящий. Только имя чужое. Почему вы устраиваете мне
