имеет на своей совести два миллиона погибших в Первой мировой войне и уже сотни тысяч теперь. Пусть никто не говорит мне, что мы не можем отгородить их в болотистых уголках России! Кто беспокоится о наших войсках? Неплохо, что слухи приписывают нам план уничтожения евреев. Террор — целительная сила».
В день раздумий и размышлений Гитлера в Растенбурге государственный служащий в Берлине Адольф Эйхман, который до сих пор отвечал за эмиграцию евреев, одобрил предложение, выдвинутое Генрихом Лозе неделей ранее. Это предложение состояло в том, что евреи, которые в настоящее время депортируются поездом в Ригу из Берлина, Вены и других городов рейха, а также из Люксембурга, по прибытии в столицу Латвии должны быть убиты по дороге в газовых фургонах. Решение об использовании газовых фургонов для убийства евреев было принято в тот же день, 25 октября, судьей Альфредом Ветцелем. Судья был советником по еврейским делам в Министерстве оккупированных восточных территорий. Он отметил, что доктор Виктор Брак, сотрудник канцелярии Гитлера, чья программа эвтаназии была приостановлена, уже «координировал поставки инструментов и оборудования для убийства людей с помощью ядовитого газа». Ветцель объяснил, что для «сотрудничества в установке необходимых зданий и газового оборудования» доктор Брак хотел отправить в Ригу своего химика, доктора Каллмейера. Цель, как объяснял судья Ветцель, состояла в том, чтобы избежать «инцидентов, подобных имевшим место во время расстрела евреев в Вильно», когда казни «проводились открыто». «Новые процедуры», пояснил он, «гарантируют, что такие инциденты впредь будут невозможны».
Отныне все чаще в действие вводилась схема убийства евреев втайне от местного населения и без привлечения солдат регулярной армии или подразделений айнзацгрупп, необходимых для хладнокровного расстрела женщин и детей, а затем добивания тех, кто был лишь ранен первыми залпами. Эксперименты с газовым отравлением проводились в западном польском городе Калиш в течение четырех дней, начиная с 27 октября. В тот день фургон забрал из дома престарелых в общей сложности 290 евреев под предлогом того, что их переводят в аналогичный дом в другом городе. Внутренняя часть фургона была связана с выхлопной трубой. Когда фургон медленно и осторожно выехал из Калиша в лес, расположенный за окраиной города, все находившиеся в нем погибли от удушения. По завершении поездки все 290 евреев были мертвы, выжившим евреям Калиша был представлен счет за «транспорт».
Сочетание неэффективности и беспокойства у части немецких войск означало, что пришла пора для применения нового метода массовых убийств. В то время, когда калишский газовый фургон направлялся из города в лес, в Берлин пришли два письма, которые указывали на отвратительный характер убийств, проводимых айнзацгруппами. Первым было письмо от немецкой католички Маргарет Зоммер, которая 27 октября написала кардиналу Бертраму о произошедшей в тот день резне в Ковно, в ходе которой в IX форте, одном из оборонительных сооружений XIX века на окраине города, были убиты не только 8000 местных евреев, но и тысяча евреев, привезенных на поезде из Германии. Согласно отчету айнзацгруппы, проводившей убийства, 4273 из них были детьми. Зоммер писала: «Евреи должны были раздеться, — было, наверное, 18° мороза, — и забраться в „могилы“, ранее выкопанные русскими военнопленными. Потом евреев расстреляли из пулемета, затем забросали гранатами. Не проверив, все ли мертвы, целевая группа приказала засыпать могилы».
Второй протест против метода массовых убийств поступил от немецкого гебитскомиссара города Слуцка, доктора Карля, который сообщил своим начальникам в Берлине, сначала по телефону, а затем в письме, о заявлениях немецких войск в Слуцке во время облавы 27 октября. На улицах евреи и белорусы подвергались «избиению дубинами и прикладами», кольца снимали с пальцев «жесточайшим образом», и «на некоторых улицах валялись трупы евреев». Акция, добавил доктор Карль, «граничила с садизмом», а сам город «представлял собой ужасающую картину».
Получатель письма доктора Карля Вильгельм Кубе, генеральный комиссар Белоруссии, направил его в Берлин рейхсминистру по оккупированным восточным территориям Альфреду Розенбергу. «Мир и порядок в Белоруссии нельзя поддерживать такими методами, — написал Кубе. — Похоронить заживо тяжелораненых людей, которые затем пытались выбраться из своих могил, — это такое ужасное зверство, что об этом инциденте, как он есть, необходимо сообщить фюреру и рейхсмаршалу[67]».
Убийства с помощью газа должны были гарантировать, что большинство будущих душегубств будут совершаться под маской секретности, методами, видными гораздо меньшему числу людей, и в обстоятельствах, которые сведут к минимуму вероятность их обнаружения. В преддверии введения нового метода отдельным евреям с заграничными паспортами нацисты теперь отказывали в разрешении эмигрировать даже в районы, подконтрольные Германии. Отказывая в удовлетворении ходатайства еврейской женщины Лили Сацкис о переезде из нацистской Германии в вишистскую Францию, Адольф Эйхман отметил 28 октября: «В связи с приближающимся окончательным решением проблемы европейского еврейства необходимо предотвратить иммиграцию евреев в незанятую область Франции».
Третий протест был выражен в штаб-квартире генерала фон Бока в Смоленске. Как записал полковник Лахузен в дневнике, на совещании с офицером разведки генерала был задан вопрос о расстреле евреев в Борисове, бывшем штабе фон Бока. «7000 евреев были там ликвидированы „как сельди в бочке“, — отметил Лахузен. — Получившиеся в итоге картины были неописуемы — часто даже убийцы были не в состоянии продолжать, и им приходилось делать это, помногу употребляя алкоголь».
25 октября на Московском фронте выпал глубокий снег. На следующий день в Минске немцы устроили первое публичное повешение, призванное сдержать партизанскую деятельность. Были казнены три партизана — Кирилл Трус (Трусов), Володя Щербацевич и Мария Брускина. Семнадцатилетняя еврейская девушка Мария Брускина работала медсестрой в полевом госпитале для советских офицеров и попала в плен в битве за Минск. Ее «преступление» заключалось в том, что она контрабандой доставила в больницу поддельные документы и одежду, позволившие нескольким военнопленным сбежать.
К северо-западу от Москвы 28 октября немцы достигли Волоколамска, в 120 километрах от столицы. На следующий день под Бородином в бою участвовала первая часть советских войск, переброшенных с Дальнего Востока. И все же немцы были уверены в победе: «Мы убеждены, что скоро добьем Москву», — сказал генерал Вагнер 29 октября. Никакой опасности вмешательства со стороны США не было. В тот же день в Атлантике американский эсминец «Рубен Джеймс», сопровождавший конвой HX–I56 из Галифакса, Новая Шотландия, был торпедирован немецкой подводной лодкой и потоплен; 115 членов его экипажа, включая всех офицеров, утонули.
Второй раз за две недели Рузвельт не предпринял никаких действий. Он был решительно настроен не втягиваться в войну. Однако столь же решительно он хотел помочь тем, кто воевал с Германией. 30 октября, на следующий день после потопления «Рубена Джеймса», Рузвельт телеграфировал Сталину о том, что дал свое президентское одобрение на миллиард долларов помощи по ленд-лизу для Советского Союза без взимания процентов и
