в поджоге в продуктовом магазине», — вторила другая. Для полковника Лахузена это был триумф диверсионных усилий «Джека» и «Ока». Для британцев это служило доказательством того, что их система двойных агентов продолжала работать благодаря людям, которых они знали под кодовыми именами «Матт» и «Джефф».
Вечером 9 ноября в Ленинграде Большой симфонический оркестр Ленинградского радиокомитета под руководством Карла Элиасберга исполнил Девятую симфонию Бетховена в Филармонии города. Концерт транслировали в прямом эфире в Лондон. «Две части симфонии исполнялись без перерыва, — вспоминал позже Элиасберг. — Когда началась третья, мы услышали грохот сирен и почти сразу же удары бомб, падавших рядом, и гром зенитных орудий. Здание затрясло. Под это сопровождение оркестр до конца доиграл симфонию. Диктор объявил об окончании эфира и пожелал нашим слушателям в Великобритании спокойной ночи».
12 ноября температура на Московском фронте упала до –12°. Для многих немецких солдат обморожение стало неожиданным и смертоносным врагом. Гитлер в Берлине все еще говорил о том, что будет после победы над СССР. «Мы дадим местным жителям все, что им нужно: много еды и выпивки. Если они не будут работать, они отправятся в лагерь и будут лишены алкоголя». «От апельсина до хлопка, — добавил Гитлер, — в этой стране можно выращивать что угодно».
На той неделе у Гитлера была причина для хорошего настроения. 13 ноября немецкая подводная лодка U-81 под командованием лейтенанта Гуггенбергера торпедировала в море у берегов Гибралтара британский авианосец «Арк Ройял». Он затонул на следующий день. Однако 13 ноября произошло событие, которое уравновесило удар от потери «Арк Ройяла»: Конгресс Соединенных Штатов внес поправки в Закон о нейтралитете не только с тем, чтобы вооружить все американские торговые корабли, но и чтобы позволить им проходить в зоны боевых действий. «Это очень большая помощь для нас, — отметил в дневнике два дня спустя король Георг VI, — хотя кажется, что для принятия этих поправок президенту пришлось направить специальное послание Конгрессу».
Каждые несколько дней из Берлина тридцати, а иногда и большему числу немецких чиновников отправляли Оперативные отчеты о ситуации в СССР. Отчет № 133, разосланный 14 ноября, получили 60 человек. В нем содержались детали некоторых октябрьских убийств евреев: 900 в Мстиславле, 2200 в Горках, к северо-востоку от Могилева, 3726 «обоих полов и всех возрастов» в самом Могилеве. «Ничьи страдания не были более жестокими, чем страдания евреев, — писал Черчилль 14 ноября в письме в Jewish Chronicle, посвященном столетию издания, — неописуемое зло, нанесенное телам и душам людей Гитлером и его мерзким режимом».
Черчилль знал по крайней мере о размахе убийств на Востоке благодаря прочтению более семнадцати перехваченных отчетов германской полиции, а также из еженедельной секретной сводки всех перехватов немецких и итальянских сообщений. В письме в Jewish Chronicle он добавил: «Евреи вынесли главный удар первого нападения нацистов на оплоты свободы и человеческого достоинства. Евреи рождены и продолжают нести ношу, которая может показаться бесконечной. Но она не сломила их дух, и они никогда не теряли волю к сопротивлению».
Оперативные отчеты о ситуации в СССР давали подробные сведения более чем о ста примерах сопротивления евреев той осенью и зимой. Они подробно рассказали об участии евреев в партизанской деятельности. Например, в отчете от 14 ноября говорилось об аресте и казни 55 партизан в Могилеве, из которых 22 были евреями, «которые с фанатичным рвением работали над дальнейшим укреплением организации». В Могилеве, отмечается в отчете, шесть евреев и одна еврейка — Фаня Лейкина — также «были ликвидированы за отказ носить еврейский значок и за распространение подстрекательской пропаганды против Германии».
Те, кто проводил эти казни и ликвидации, будь то в поле или в концентрационных лагерях, не имели права на Железный крест. Но их командиры хотели, чтобы они получили награду. Крест Военного Труда казался подходящей наградой. 14 ноября комендант концлагеря Гросс-Розен в Силезии спросил, какие «причины» следует указать для предоставления к кресту. Должна ли это быть «казнь, то есть специальные меры», или что-то более «рутинное»? Через шесть дней он получил ответ от исполняющего обязанности инспектора концлагерей СС подполковника (оберштурмбаннфюрера) Артура Либехеншеля. Он советовал указать причинами «выполнение жизненно важных военных заданий». Либехеншель добавил: «Ни при каких обстоятельствах не следует упоминать слово „казнь“».
Один из тех, кто принимал наиболее активное участие в этих казнях, Генрих Лозе, рейхскомиссар по Прибалтике и Белоруссии, в начале ноября предпринял независимые действия, приказав в Либаве прекратить совершаемые там убийства. На просьбу своего начальства объяснить, почему он остановил их, 15 ноября он ответил, что «способ их совершения нельзя оправдать». Он жаловался не на моральные, а на экономические причины: уничтожение большого количества рабочей силы, которая может быть полезна для военной экономики. Лозе спросил, предполагалось ли убивать евреев «независимо от возраста, пола или экономических факторов». Министерство восточных территорий Альфреда Розенберга в ответ сообщило из Берлина, что требования экономики «следует игнорировать».
Другим крайним проявлением нацизма в тот месяц стал указ, изданный Гиммлером от имени Гитлера, о том, что отныне любой офицер СС или полиции, «недостойно ведущий себя с другим человеком или допускающий злоупотребления в недостойных целях, будет приговорен к смерти и казнен».
15 ноября на передовой появилась жалоба обергруппенфюрера СС Эйке, которого теперь вернули из Заксенхаузена в дивизию «Мертвая голова», что многие этнические немцы в ее рядах — носители немецкого языка и культуры, которые в 1938 г. жили в районах за пределами Германии, — причиняли себе увечья, чтобы больше не служить. Эйке писал, что среди них распространены случаи трусости. Груз войны давил даже на немецких граждан. С тех пор как дивизия Эйке вступила в Советский Союз четырьмя с половиной месяцами ранее, она потеряла 8993 человека, что составляло половину ее первоначальной численности. На следующий день, 16 ноября, со всего Восточного фронта поступили сообщения об исключительно тяжелых зимних условиях; в Подмосковье в бой впервые вступили советские лыжные формирования.
Немецкие войска были на пределе своих возможностей. Сообщение немецких ВВС, отправленное посредством «Энигмы» 16 ноября и прочитанное в Блетчли британскими расшифровщиками, было жалобой офицера связи ВВС немецким войскам в районе Курска о том, что немецких истребителей нет уже две недели. На следующий день генерал-полковник авиации Эрнст Удет, летчик-истребитель Первой мировой войны, который с 1939 г. был генерал-инспектором ВВС Германии, покончил жизнь самоубийством, отчасти из-за неудач люфтваффе на Восточном фронте.
Одним из приехавших на похороны Удета был его коллега-истребитель Вернер Молдерс, вернувшийся из Крыма, где он руководил воздушными операциями. На обратном пути в Крым в туманную и дождливую погоду он совершил аварийную посадку в Бреслау (Вроцлав) и погиб.
Даже в кризис битвы нацистские вожаки не могли избавиться от одержимости неизбежным
