не собираюсь с ним встречаться, — ответила она.
— Ладно, завтра вечером я приведу его, — согласилась напарница.
Сегодня вечером она никуда не пошла — просидела дома. Ночью плохо спала и пыталась в подробностях вспомнить, что он ей говорил о канале: «Войти в канал надо как можно ближе к воротам, но при этом постараться не попасться на глаза смотрящему». Он еще что-то ей говорил, но она тогда не очень поняла, что это означает: «Когда вода начнет греться, надо найти ближайший спуск и отсидеться, и не сразу бросаться вниз — бывает вторая волна».
— Что значит «вторая волна», он не объяснил. А потом куда идти, когда выйдешь из города? Что там? Она не знала. Он об этом не говорил, а может быть, она просто забыла.
Заснула она под утро, и приснился ей сон: он — красивый, уверенный в себе и улыбающийся — протягивал ей руки, а она никак не могла дотянуться до него и никак не могла понять, почему он стоит на месте и не приближается.
«Это сон, это всего лишь сон», — подумала она и проснулась.
За окном забрезжило. Она вспомнила, что вечером напарница приведет своего парня и ей обязательно надо расспросить его о канале. А еще он, может быть, подскажет, что же случилось с ее парнем. Почему он не пришел?
Этот рабочий день тянулся и тянулся. Нудный конвейер подавал детали, и казалось, что нет им конца и края. Она поймала себя на мысли, что сегодня эти черные штуки, на которые они ставили датчики, ей стали настолько противны, что ей страшно хотелось схватить хотя бы одну из них и с размаху разбить об пол. Напарница несколько раз настороженно поглядывала на нее, качала головой, принимая от нее деталь, и иногда что-то шептала себе под нос. Иногда ей слышались слова напарницы — «Чтоб они все провалились!», — и она кивала головой в знак согласия.
Сегодняшнюю норму они выполнили загодя, почти за полчаса до окончания смены, и остановили конвейер. Через минуту инструктор выплыл из каморки, пустые глаза его внимательно осмотрели результаты работы. Он повернулся к ним и произнес:
— Конец. Сегодня конец. Премия есть — конец работы.
Они скоренько переоделись и уже через час сидели в какой-то кафешке на окраине квартала.
— Долго еще ждать? — спросила она.
— Обещал к семи, — ответила напарница и взглянула на часы.
Он явился пять минут восьмого: «Здрасьте, здрасьте», — по-деловому поздоровался с ними, напарницу чмокнул в щеку и по-свойски разместился рядом с ней.
— Что потребляем? — спросил он, оглядывая их пустой стол.
— Ждем указаний, — ответила напарница. — Ты же у нас главный ухажер.
— Ну, если так, то приступим, — ухажер быстро подошел к буфету, и через несколько минут на столе образовался оригинальный натюрморт из трех стаканов с коричневой жидкостью, трех бутербродов с сильно пахнувшей красной пастой и бутылки воды со съехавшей набок наклейкой.
— Со свиданьицем, — произнес ухажер, чокнулся с ними стаканом и опорожнил его залпом. — Кхе, — сказал он. — Крепок нынче напиток! А что же вы не допиваете? Эдак и разговор может не получиться.
— Эту бурду девочки не пьют в больших количествах, — отреагировала напарница.
Ухажер пожал плечами и принялся за бутерброд.
— Вы хотели что-то уточнить? — прожевывая приличный кусок, спросил он напарницу.
— Это она хотела, — ответила напарница.
А она подождала, пока ухажер прожуется, и задала первый вопрос:
— Как можно выбраться отсюда?
Ухажер скривился — лицо его в морщинках сделало удивленную гримасу.
— Отсюда, мадам, выбраться нельзя. Отсюда можно только сбежать.
— Да, именно сбежать, — торопливо согласилась она.
Ухажер вопросительно взглянул на напарницу. Та, в свою очередь, недовольно произнесла всего лишь три слова:
— Я же говорила.
— Говорила, — повторил ухажер.
Он не спеша доел бутерброд, оглядел их стаканы с недопитой жидкостью, вздохнул и ответил:
— Через канал.
— Ну что ты тянешь резину! — возмутилась напарница. — Словно цену набиваешь. Знаем мы тебе цену! Видишь, девочка подробностей хочет, а ты кота за хвост… — и она добавила свое любимое крепкое словечко.
— Не напирай, — огрызнулся ухажер. — Всё расскажу, что знаю.
— Вот и рассказывай, — потребовала напарница.
— А чего рассказывать: сам-то я не ходил, люди говорят знающие, что через канал можно уйти.
— Ты что сегодня заторможенный какой-то? Рассказывай всё подробно, что знаешь, не тяни! — напарница заерзала на стуле от нетерпения. — Ты же мне все уши прожужжал про этот канал.
— Ну вы, девчонки, даете! То не хотите бежать, а теперь что, не терпится?
— Не я, а она хочет, — ответила напарница.
— Я тоже хочу, — проворчал ухажер. — Только одному скучно.
— Здесь со мной тебе скучно? — возмутилась напарница.
— С тобой не скучно, но бежать ты не хочешь. Будем здесь с тобой развлекаться. Без тебя не побегу.
Наступила странная пауза. Напарница молчала, молчал и ухажер, а ей было неудобно нарушать это молчание — она сидела и ждала продолжения разговора.
— В канал надо входить у самых ворот, чтобы по воде поменьше шлепать. Только смотрителя надо обмануть.
— Смотрящего, — вставила она.
— Ну да, смотрящего, — повторил ухажер. — Надо около него прижаться к стене и замереть, покуда он не отойдет в сторону.
Ухажер облизнул губы и спросил:
— Я отопью из твоего?
— Да уж пей, раз не терпится, — ответила напарница.
Ухажер немного отпил коричневой жидкости и продолжил:
— За воротами можно спокойно идти до следующих ворот, там тоже смотрящий стоит. И так потихоньку за городскую стену можно выйти. А там свобода, никого из этих с пустыми глазами нет — иди куда хочешь.
Ухажер опустошил стакан напарницы и косо посмотрел на третий.
— Пейте, если хотите, — сказала она и спросила: — А там, за городом что?
Ухажер сделал большой глоток из ее стакана и ответил:
— Там хорошо. Говорят, что дороги есть, по которым перемещенцев сюда свозят. Можно по ним, по дорогам идти. Контроля нет — делай что хочешь. Хочешь лозунги кричи, хочешь не кричи — никто рапортичку не оформит.
— А что значит «вода греется» и «вторая волна»?
— А-а, — многозначительно протянул ухажер. — Это самое-самое… Это кто пройдет, то, считай, сбежал. — Ухажер допил содержимое стакана, грустно посмотрел на два оставшихся бутерброда и спросил: — Так вы и есть ничего не будете?
— Грызи, — ответила напарница. — Мы не голодные.
Ухажер принялся за оставшиеся бутерброды. Он поглощал их не так быстро, как первый, и в перерывах между пережевыванием отдельных кусков изрекал мысли о воде:
— Вода — она недаром там. Очищение от нее получается. Выходишь как бы чистый из города. Вся эта местная ерунда в городе остается. Это кто понимает, а кто не понимает,
