Габуда дошла до дома. Дочь Адама ходила с потерянным видом, бессильно скрестив руки на груди, не отрывала взгляда от сына, ей казалось, что налетела буря и опустошила все кругом…
— Габуд, а война далеко от наших мест? — с трудом проговорила она.
Сын улыбнулся. Что он мог ответить? Могла ли понять мать, что все в мире смешалось, что сын ее должен был пройти больше тысячи верст, пройти множество городов, чтобы добраться до того места, где люди глохли от ружейных выстрелов.
Придя вечером домой, Бадин сразу все понял и с трудом вымолвил:
— Габуд, родимый, а мы-то как же?..
Была глубокая ночь, но никто не спал. Дочь Адама, обливаясь слезами, собирала сына в дорогу, уложила ему в мешок носки, платки, фрукты, гату.
Бадин ободрял самого себя:
— Царская служба, что поделаешь. От царской власти никуда не убежишь. Габуд, береги себя, не лезь на рожон. Чужая сторона, война, мало ли что может случиться. Вспоминай о доме, пиши письма, авось дойдет до нас весточка.
Так говорил Бадин, сидя возле очага, опустив голову. Тысячи мыслей проносились в его голове. Он тяжело вздыхал, и его сухие глаза стали тусклыми, как тлеющие огоньки.
На другой день Габуд ушел.
Проводили его до околицы, поговорили, поплакали, долго целовали и вернулись в свою ветхую хижину возле большого орехового дерева Атананца.
В этот день впервые деревенское стадо с опозданием вышло на луга. Скотина жалобно мычала, бродя вокруг дома Вандунца.
Прошли месяцы.
От Табуда приходили письма. Он участвовал в боях, был ранен в ногу, лежал в лазарете, поправился, и его снова отправили на фронт.
Письма Габуда были полны скорби. Он писал, что армия голодает, разута и раздета, что их то и дело гоняют с позиции на позицию, о мире нет и речи. Как-то он написал, что скоро получит отпуск и приедет домой.
Радость родителей была безгранична. Дочь Адама на другой день после получения письма пошла к Иса-нанцам на прополку; все письма получали Исананцы, они же читали их односельчанам и писали на них ответы. За каждое письмо дочь Адама полола поле у Исананцев два дня бесплатно.
Габуд писал, что все вздорожало, солдаты взламывают магазины, и еще о многом другом писал он. Отцу было трудно во всем этом разобраться. Зато писарь и старший из Исананцев негодовали, читая письма Габуда.
В одном из писем он написал: «Отец, почему мы должны воевать с Германией, для чего нам это?»
— Болван, тебя забрали в солдаты, не твое дело рассуждав, — сказал Исананц, прочитав письмо.
Однажды кто-то принес из города весть, будто армия устроила переворот и царя свергли с престола.
Деревня сперва не поверила. Сельский староста, писарь, даже рассыльный Заки говорили, что это все ложные слухи. А отец Геворг, который наизусть знал псалмы и песнопения, уверял, что не может быть стадо без пастуха, а народ без царя, что эти слухи распространяют смутьяны и германские агенты. Через несколько дней из города приехали двое с красными повязками выше локтя. Одного из них в деревне знали: это был учитель Минас, а другого, молодого, не знал никто.
Учитель произнес речь, сказал, что царя больше нет, что теперь свобода, землю нужно разделить между крестьянами. Но сначала надо разбить немцев. Молодой тоже выступал. Потом начались выборы.
Старший из Исананцев, Хачуменц Оган и сельский староста вошли в комитет. Кто-то из крестьян сказал, что староста кровопийца и незачем его выбирать, однако рассыльный Заки так на него посмотрел, что у бедняги пересохло во рту. Отец Геворг засвидетельствовал, что сельский староста человек честный, отзывчивый и заботливый.
После собрания все, кто вошел в новый комитет: священник, учитель Минас, молодой приезжий, писарь, рассыльный Заки и еще несколько человек, — отобедали в доме Исананца, поели, выпили, а к вечеру учитель Минас и его спутник под хмельком уехали в город.
Дочь Адама обо всем этом рассказала мужу. Ван-дунц Бадин сперва не поверил: мол, пустая болтовня, а потом призадумался.
— Может, войну прекратят и Габуд вернется домой.
Дочь Адама плохо понимала, что происходит. Ходили самые разноречивые слухи, трудно было разобраться. Говорили, что всех начальников в городе схватили и посадили в тюрьму, вновь объявлена мобилизация. Царя нет, но война продолжается…
Деревенский комитет взялся за дело. У Исананцев в лавке товары еще больше подорожали, наживались на всем, брали со своих должников пшеницу и сыр и отправляли в город на продажу.
Учитель Минас снова приехал, созвал собрание, говорил о дашнаках, ругал меньшевиков и сказал, что кто не дашнак, тот не армянин. Вся деревня единогласно поддержала его, грамотные подписали какую-то бумагу, которую составили учитель и писарь.
Учитель Минас сказал, что скоро приедут землемеры, отберут землю у богатых и отдадут бедным, все бедняки получат ситец, в каждой деревне откроют кооператив, в каждой деревне будет по два врача и по три учителя — только надо голосовать за дашнакский список, чтобы дашнаки могли защищать наши интересы в самом большом собрании, куда съедутся все национальности России.
Крестьяне сделали так, как велел учитель Минас. Но больше всего они слушались старшего Исананца. Никто не смел возразить ему или ослушаться его: один должен был ему пшеницу, другой хотел купить у него несколько аршин ситца или фунт сахару — кто рискнул бы затеять с ним спор?
От Габуда все время приходили письма. Он радовался, что царя свергли, но этого мало, писал он, надо сделать так, чтобы каждый человек ел только то, что заработал своим трудом. Габуд писал еще о многом другом, но Исананц не считал нужным все читать Бадину.
— Твой сын совсем одурел, отец Бадин, у него ум отшибло.
Но Вандунц Бадин никогда не верил, что у Габуда отшибло ум. Он знал, что сын его — парень с головой. Непонятно, какие у них были счеты, но Исананц не любил Габуда.
Габуд писал, что его выбрали в полковой комитет, что их полк не хочет больше воевать.
По вечерам, возвратившись домой, Бадин долго разговаривал с дочерью Адама, расспрашивал ее, о чем говорят в деревне. Как-то раз Бадин сказал:
— Дочь Адама, ты сльппала, говорят, наш Габуд стал большевиком.
— Что?..
— Большевиком, Исананц сказал. Большевик — это тот, ну, который хочет, чтобы не было ни богатых, ни бедных, хочет уравнять всех.
Прошел еще месяц.
В один прекрасный день Габуд, никого не предупредив, вернулся домой. Он пришел вечером. Было уже темно, когда открылась дверь и в дом вошел высокий ладный парень в шинели, с бородой и усами.
