Она вспомнила доклады о повышении уровня нейтрино.
– Похоже, вы уже давно думаете об этом. И не просто думаете.
– Возможно.
– Необходима осторожность. Допускаю, что следует поспешить с отлетом, но нельзя забывать о тех, кто нас окружает. Чтобы перевезти всех на борт, понадобится не один день, даже если все пройдет без задержек.
– На борту уже тысячи людей. И их спасение стало моей главной задачей. Мне очень жаль остальных, но, если они не переберутся своевременно на корабль, им придется остаться. Считаешь это жестоким?
– Не мне судить. В любом случае кто-то решит остаться на Арарате. Не исключаю, что стоит даже посоветовать им это на тот случай, если отлет «Ностальгии» окажется ошибкой. Но, взлетев сейчас, вы убьете всех, кто еще не на борту.
– Возможность ускоренной доставки людей на борт рассматривалась?
– Мы делаем все от нас зависящее. Уже готовим эвакуацию ограниченного количества людей из района бухты. Но переправить сто тысяч человек совсем не просто.
На мгновение капитан скрылся за облаками пыльной бури. Антуанетта молча смотрела на грубую кожистую поверхность стены. Наконец она решила, что контакт утерян и пора уходить. Но Джон возник снова, вышел из воображаемого ветра.
Обращаясь к ней, он силился перекричать что-то слышное только ему:
– Прости, Антуанетта. Я понимаю твое беспокойство.
– Означает ли это, что вы прислушаетесь к моим словам? Или взлетите, несмотря ни на что?
Капитан дотронулся до лицевого щитка, чтобы опустить его.
– Вы должны сделать все возможное, чтобы люди из района бухты оказались на борту корабля или в другом безопасном месте.
– И это весь ваш ответ? А остальные, кого мы не успеем вывезти, пусть выживают как хотят?
– Думаете, мне легко?
– Но вы можете подождать, пока мы не переправим всех в безопасное место?
– Это может закончиться трагично, Антуанетта. Трагично и необратимо.
Испытывая отвращение, Антуанетта отвернулась:
– Помните, что я сказала вам в прошлый раз? Зря сказала. Теперь я это понимаю.
– О чем ты?
Она снова повернулась к капитану. В ней бушевали злоба и отчаяние.
– Я сказала, что вы заплатили за свои преступления сто шестьдесят тысяч раз. Но это не так, Джон. Всего лишь утешительная мечта. Вам наплевать на этих людей. Вы думаете только о собственной шкуре.
Капитан ничего не ответил. Опустив щиток, он исчез в пыли, зашагал пригнувшись, преодолевая огромную силу существующего только для него ветра. Антуанетта же задумалась о том, не стала ли эта встреча пагубной ошибкой, безрассудной выходкой, из тех, от которых ее неизменно предостерегал отец.
– Безуспешно, – объявила она, вернувшись в Высокую Раковину.
За столом собрался кворум руководителей колонии. Она успела заметить, что здесь были все, за исключением Пеллерин, пловчихи. Присутствовал даже Скорпион. Его Антуанетта увидела впервые со дня смерти Клавэйна и отметила во взгляде что-то новое. Даже когда свинья смотрел ей прямо в глаза, его взор был сосредоточен на чем-то далеком и явно враждебном, маячившем у воображаемого горизонта, – вроде вражеского паруса или блеска доспехов. Она определенно уже где-то видела недавно такой же взгляд – и через несколько мгновений вспомнила. За этим столом сидел старик, и мысли его были сосредоточены на столь же далекой угрозе. Понадобились годы лишений и страданий, чтобы взгляд Клавэйна стал таким, а вот у свиньи на это ушло всего несколько дней.
Антуанетта знала: на айсберге случилось что-то ужасное. Она не пыталась выяснить подробности, решила поверить, услышав, что так для нее же будет лучше. И хотя она никогда не изучала мимику гиперсвиней, в лице Скорпиона легко читалась половина ужасной истории.
– Что ты ему сказала? – спросил свинья.
– Сказала, что, если он стартует прямо сейчас, будут десятки тысяч жертв.
– А он?
– Дал понять, что ему жаль, но сейчас его заботят только люди, уже находящиеся на борту «Ностальгии».
– По последним подсчетам – четырнадцать тысяч, – подал голос Кровь.
– Недурно, – отозвался Васко. – Это сколько же? Почти десятая часть всей колонии?
Кровь ответил, играя ножом:
– Сынок, если поможешь нам втиснуть на корабль еще пять сотен, будешь просто молодец.
– Разве это сложно? – спросил Малинин.
– С каждым рейсом шаттла ситуация усложняется. К закату мы, может, и наберем двадцать тысяч, но для этого нужно обращаться с ними как со скотом.
– Это люди, – вздохнула Антуанетта, – и они заслуживают лучшего обращения. А что криокапсулы?
– Гробы не готовы, не стоит ждать от них серьезной помощи, – ответил Ксавьер Лиу, обращаясь к жене так же, как к любому другому из руководства колонии. – Вроде и удобно возить пассажиров в капсулах, но кто-то ведь должен присматривать за ними, следить за исправностью техники. Да и сама заморозка – процесс не быстрый.
Антуанетта закрыла глаза и прижала пальцы к векам. Она увидела пурпурные концентрические круги вроде тех, что разбегаются от упавшего камешка по воде.
– Значит, ситуация хуже некуда? – Она открыла глаза и тряхнула головой, чтобы в ней хоть чуть-чуть прояснилось. – Скорп, есть контакт с Ремонтуаром?
– Нет.
– Но ты считаешь, что он там, наверху?
– Я ничего не считаю. Всего лишь делаю что могу.
– Как думаешь, будь он наверху, пытался бы связаться с нами? Давал бы какие-то знаки?
– Его знак – Хоури, – ответил Скорпион.
– Тогда почему он больше никого не присылает? – спросила Антуанетта. – Нам ведь нужен совет, Скорп, – сидеть на Арарате или поскорее убираться.
– Поверь, мне известна эта дилемма.
– Но мы не можем ждать вечно, – сказала Антуанетта, слыша звенящее отчаяние в собственном голосе. – Если Ремонтуар проиграет битву, наше небо наполнится волками. Как только это случится, путь будет отрезан, пусть даже они не тронут Арарат. Мы будем заперты тут навсегда.
– Сказал же, я в курсе наших проблем.
В голосе Скорпиона Антуанетте почудилась угроза. Конечно, ему все известно.
– Извини, – сказала она. – Просто… я не знаю, что делать.
Некоторое время все молчали. Низко над домами пролетел шаттл с новыми беженцами на борту, заложил вираж, удаляясь от берега. Антуанетта не знала, куда повезли людей, на корабль или подальше от бухты. Едва необходимость переправить колонистов в безопасное место стала очевидной, средства эвакуации разделили на две равные части.
– Аура предложила что-нибудь полезное? – поинтересовался Васко.
Скорпион повернулся к нему, скрипя своей кожаной одеждой:
– О какой конкретно пользе ты говоришь?
– Знаком была не Хоури, – сказал Васко, – знаком была Аура. Хоури многое знает, но по-настоящему ценна информация ее дочери. С ней-то нам и надо теперь советоваться.
– Что ж, я рад, что ты все так тщательно продумал, – ответил Скорпион.
– И что дальше? – хмуро спросил Васко.
Атмосфера в конференц-зале всегда была напряженной, но сейчас до того наэлектризовалась, что покалывало руки. Антуанетта сжалась: она никогда не решалась так говорить со Скорпионом и знала очень немногих, кто решался.
Но Скорпион ответил спокойно:
– Аура… то есть Хоури опять сказала то слово.
– Что за слово? – спросил Васко.
– Хела. С тех пор как мы достали Хоури из капсулы, она повторила это несколько раз. А мы все еще не знаем, что это слово означает и насколько оно важно. Однако теперь она произнесла еще кое-что.
Скорпион снова скрипнул кожей, устраиваясь поудобнее. Казалось, его ничуть не задевало происходящее в комнате, однако агрессивность и склонность к насилию все время оставались с ним, дожидались где-то неподалеку, как наемные актеры в прихожей.
– Какое же? – спросил Васко.
– Куэйхи, – ответил Скорпион.
Женщина шла к морю. Небо над ее головой было грозного серого цвета, камни под ногами предательски скользили. Она вздрогнула, скорее от предчувствия, чем от холода, потому что ветер был промозглым и не ослабевал. Она посмотрела вдоль берега, на неровные очертания домов. Жилища на краю лагеря брошены, – кажется, их покинули давным-давно. Несколько построек развалилось, и никому не пришло в голову их восстановить. Она подумала, что вряд ли кто-то сейчас смотрит на нее с берега. Конечно, по большому счету это не имеет значения. Ее задача – войти в море. И то, что она ни за что не дала бы такое поручение своим подчиненным, не означает, что ее поступок противоречит законам колонии или уставу отряда пловцов. Это рискованный поступок, если не самоубийственный, но никто не имеет права остановить ее. Гнет необходимости мучил ее, словно изводящая боль, и наконец терпеть стало невозможно.
И последней каплей послужили слова Васко. Думал ли Малинин, как они подействуют на Марл Пеллерин?
Женщина остановилась там, где начинала изгибаться береговая линия, образуя бухту. Берег казался неясной серой полосой, он тянулся насколько хватало глаз и терялся в смеси морского тумана и облаков, обнимающих бухту с обеих сторон. Временами в серебристой дали ненадолго показывался шпиль корабля, и от появления к появлению как будто менялись его размеры и удаленность от берега. Марл нелегко было свыкнуться с этими иллюзиями. Она знала, что нос субсветовика возвышается в трех километрах от моря, но порой «Ностальгия по бесконечности» казалась не выше средней лагерной постройки из раковин или стандартной антенны связи.
