– Сожалею, но дела обстоят иначе, – ответила Антуанетта.
– Начнется паника, – подала голос Круз. – Какой не бывало прежде. Нам придется демонтировать все станции переработки и заново собрать их в другом месте. Это задержит массовую перевозку людей на «Ностальгию» по меньшей мере на сутки. А те, кого мы эвакуируем из Первого Лагеря, где будут ночью спать? На островах нет никаких жилищ – только скалы. К утру сотни умрут от переохлаждения.
– У меня нет ответов на все вопросы, – проговорила Антуанетта. – Я просто хотела обозначить круг проблем.
– Но мы должны что-то сделать, – сказала Круз. – Черт, у нас должны быть решения на случай непредвиденных обстоятельств.
– Должны быть – не то же самое, что есть, – сказала Антуанетта.
Так часто говорил ей отец. Это всегда раздражало, и теперь, услышав, как те же самые слова сорвались с ее губ, она вдруг испугалась.
– Пеллерин, – спросил Кровь, – чем может помочь отряд пловцов? Похоже, Арарат на нашей стороне, иначе он не обеспечил бы лодкам проход до корабля. Тебе есть что сказать?
Пеллерин отрицательно покачала головой:
– Пока ничего предложить не могу. Если мы увидим, что активность жонглеров снизилась до нормального уровня, я дам разрешение на разведывательный заплыв, но пока это невозможно. Кровь, я никого не посылаю на смерть, особенно если знаю, что толку от этого не будет.
– Ясно, – отозвался свинья.
– Погодите, – заговорила Круз. – Давайте взглянем на ситуацию под другим углом. Если старт корабля способен наделать столько бед, значит нужно просто быстрее переправить всех на борт.
– Мы и так работаем на пределе возможного, – ответил Кровь.
– Тогда сократите бюрократическую часть, – предложила Антуанетта. – Перевезите всех людей на борт, а о формальностях подумаем позже. Не нужно гробить столько времени на заполнение ненужных бумаг. Проклятье, я бы все отдала сейчас за мой «Буревестник».
– Пожалуй, ты можешь кое-что для нас сделать, – произнесла Круз.
– Например? – спросила Антуанетта, глядя в единственный глаз Орки.
– Отправляйся на «Ностальгию». Попробуй уговорить. Скажи ему, что мы можем не успеть.
Не это хотелось услышать Антуанетте. После разговора с капитаном страх еще сильнее укоренился в ней; при мысли, что придется снова общаться с призраком, по коже пошел мороз.
– А если он не захочет говорить со мной? – спросила она. – Даже если захочет, то может не прислушаться к моим соображениям.
– Зато ты поможешь нам выиграть время, – сказала Круз. – По мне, это лучше, чем ничего.
– Пожалуй, – неохотно согласилась Антуанетта.
– Сейчас добраться до корабля легко, – бодро продолжала Круз. – Администрация даст пропуск, и через полчаса ты будешь на «Ностальгии».
Словно тут есть чему радоваться.
Глядя на свои пальцы, унизанные самодельными ажурными перстнями, Антуанетта вяло прикидывала, как бы уклониться от жуткого поручения, и тут в комнату вошел Малинин. Он раскраснелся, волосы блестели от дождя или пота. Ей вдруг подумалось, что Васко чересчур молод, чтобы находиться здесь, среди начальства; казалось несправедливым загружать его такими проблемами. У молодых есть привилегия надеяться, что все мировые сложности в итоге решаются просто.
– Садись! – приказал Кровь. – Хочешь чего-нибудь – чая, кофе?
– Я с трудом пробился в свое отделение СБ за разнарядкой, – сказал Васко. – Там огромная толпа, и народ все прибывает. Люди увидели мою форму и накинулись – требовали, чтобы я обеспечил им места на шаттлах.
– И ты пообещал? – играя ножом, спросил свинья.
– Разумеется, нет. Но я надеюсь, тут все понимают серьезность проблемы.
– Некоторое представление имеется, спасибо, – проговорила Антуанетта.
Она встала, одернула форменную рубашку.
– Куда ты? – спросил Васко.
– Поболтать с капитаном, – ответила Бакс.
В другой части Высокой Раковины, несколькими этажами ниже, с большими затратами времени и энергии строителями были выжжены несколько соединенных между собой комнат, напоминающих раковины гребешка. В этих помещениях теперь размещались детская и взрослая больницы Первого Лагеря, где жители получали минимальное медицинское обслуживание.
Два зеленых механических санитара, звякая тонкими членистыми манипуляторами, поспешно уступили Скорпиону дорогу, когда тот вошел в первую комнату. Центр комнаты занимала кровать, возле нее был подвешен инкубатор, с другой стороны стоял стул.
Со стула поднялся доктор Валенсин, отложив в сторону включенный компад.
– Как она? – спросил Скорпион.
– Мать или дочь?
– Не умничайте, доктор, я не в настроении.
– С матерью все в порядке, если не брать во внимание естественные последствия стресса и усталости.
Молочно-серый дневной свет сочился в комнату через узкое окно, незакрашенную полосу в материале раковины, и отражался в стеклах ромбовидных очков доктора Валенсина.
– Думаю, время и отдых помогут ей. Никакое дополнительное лечение не требуется.
– А что скажете об Ауре?
– С девочкой, слава богу, все в порядке. Лучше, чем можно было ожидать.
Скорпион присмотрелся к маленькому существу в инкубаторе, на удивление сморщенному и красному. Девочка вздрагивала, словно выброшенный на берег морской зверек.
– Это мне ни о чем не говорит.
– Тогда я объясню, – пообещал доктор Валенсин. Его черные как смоль волосы бликовали кобальтово-синим. – Ребенок перенес четыре потенциально травматичные процедуры. Первое: введение Ремонтуаром имплантатов ради возможности общения Ауры с родной матерью. Потом девочка была извлечена хирургическим путем из материнской утробы. Затем ее поместили в Скади, – возможно, перед этим она некоторое время провела в инкубаторе. И наконец, ее вынули из утробы Скади в малопригодных для такой операции полевых условиях.
Насколько понял Скорпион, Валенсин уже знал всю историю экспедиции к айсбергу.
– Поверьте мне на слово: выбирать нам не приходилось.
Валенсин переплел пальцы:
– Что ж, она отдыхает. Это хорошо. Похоже, пока никаких осложнений нет. Но со временем… кто знает? Если Хоури сказала правду, то Аура с рождения должна развиваться нестандартно. – Валенсин опустился на стул. При этом его ноги сложились, как длинные ходули на шарнирах; складки брюк были острыми, словно бритвы. – Кстати, у Хоури есть просьба. Думаю, вам лучше услышать ее первым.
– Говорите.
– Она хочет, чтобы девочку опять поместили в ее матку.
Скорпион снова взглянул на инкубатор. Это была большая, более совершенная и сложная версия того агрегата, который они брали с собой на айсберг. Инкубаторы на Арарате считались ценнейшими техническими устройствами, их работоспособность поддерживали особенно тщательно.
– Это возможно? – спросил свинья.
– В обычных обстоятельствах я бы никогда не взялся за такую операцию.
– Но обстоятельства необычны.
– Поместить ребенка обратно в утробу матери – не каравай в печь вернуть, – объяснил Валенсин. – Тут потребуется микрохирургия, гормональная перенастройка… целый набор сложных процедур.
Скорпион пропустил мимо ушей снисходительный тон врача:
– Но это возможно?
– Да, если мать хочет этого так сильно.
– Опасно?
Через секунду Валенсин кивнул, словно до сих пор думал только о технических проблемах, а не о риске для жизни.
– Да. И для матери, и для ребенка.
– Тогда это исключено, – сказал Скорпион.
– Вы очень уверены в своих решениях.
– Эта девочка стоила жизни моему другу, и я не могу ее потерять.
– Надеюсь, вы сами сообщите это матери.
– На этот счет не беспокойтесь, – сказал Скорпион.
– Отлично.
Скорпиону показалось, что доктор разочарован.
– И еще одно: во сне она опять произнесла это слово.
– Какое слово?
– Хелла, – ответил доктор Валенсин. – Или что-то вроде.
Хела, год 2727-й
Ожидания Рашмики на поверку оказались слишком оптимистичными. Ей казалось, что караван достигнет восточной оконечности моста через два-три часа, но прошло уже четыре, а он, похоже, одолел всего полпути. К ее немалой досаде, довольно часто караван поворачивал в обратную сторону, повторяя очертания извилистой, как синусоида, стены ущелья. Несколько раз приходилось протискиваться через тоннели, и там машины двигались не быстрее пешехода, грохоча бортами о лед. Пару раз караван приходилось останавливать для устранения технических неполадок – каких именно, объяснить никто не удосужился. После этих остановок Рашмике казалось, что водители пытаются наверстать упущенное, отчего машины подскакивали и часто кренились то к стене ущелья, то к пропасти; это лихачество только усиливало ее страх. Она обрадовалась, узнав от квестора, что караван пойдет по мосту, однако теперь ей думалось, что значительно безопаснее было бы спуститься на дно ущелья по серпантину.
