– Пойми, Скорп: эти слова могут иметь какой-то смысл для Ауры, но не для меня. Я всего лишь ее мать. А Ремонтуар не умеет творить чудеса. Он создал между нами связь, но это не означает, что мне известны все мысли Ауры. Я бы тогда просто спятила.
Помолчав, Хоури добавила:
– У вас есть базы данных и компьютеры. Почему бы не воспользоваться ими?
– Я так и сделаю, когда немного разберусь с делами. – Скорпион поднялся со стула. – И вот еще что. Я слышал, ты обратилась к доктору Валенсину с некой просьбой.
– Да, я говорила с доком.
Она сказала это с наигранным спокойствием, словно передразнивая прежние интонации Скорпиона.
– Я понимаю почему. И мои симпатии на твоей стороне. Если бы мы могли сделать это, не рискуя вашими жизнями…
Хоури закрыла глаза:
– Аура мой ребенок. Ее украли у меня. И я хочу родить ее так, как назначено природой.
– Прости, – покачал он головой, – но я не могу этого позволить.
– И обсуждать тут нечего, да?
– Боюсь, что так.
Хоури ничего не ответила, даже не отвернулась, но Скорпион понял, что она отстранилась, скользнула за барьер, которого он не видел и не ощущал.
Он был готов к тому, что Хоури, получив отказ, разрыдается. Или не станет лить слезы, но обрушится на него с проклятиями или мольбами. Однако она сохранила ледяное спокойствие, ничего не сказала, словно заранее знала ответ.
Скорпион шел к лестнице, и по его затылку бегали мурашки. Но это ничего не меняло.
Аура была ребенком. Но еще и оружием, способным дать людям тактическое преимущество.
Глава двадцать седьмая
Арарат, год 2675-й
Антуанетта остановилась в самой глубине корабельного чрева.
– Джон? – позвала она. – Это снова я. Пришла поговорить.
Она чувствовала, что капитан где-то поблизости. Знала, он наблюдает, подмечая каждый ее жест. Но когда стена зашевелилась, выдавливая из себя объемное изображение человека в скафандре, Антуанетта едва сдержала естественное желание отпрянуть. Не совсем такого явления она ожидала, но выбирать не приходилось.
– Спасибо, – сказала она. – Рада вас видеть.
Контуры очень слабо напоминали человеческую фигуру. Образ перемещался, стена претерпевала постоянные и частые деформации, трепетала и рябилась, словно флаг на порывистом ветру. Временами изображение распадалось, исчезало в грубом изначальном материале стены, и тогда казалось, силуэт скрывается за облачками марсианской пыли, которую приносит горизонтальный ветер, застилая поле зрения.
Фигура прикоснулась перчаткой к узкому визору своего шлема.
Расценив это как приветствие, Антуанетта тоже подняла руку, но фигура у стены повторила свой жест, на этот раз с явным нетерпением.
Тогда Антуанетта вспомнила об очках, которые дал ей капитан в прошлый раз. Достала их из кармана, пристроила на глаза. И снова видимое через очки было искусственным, хотя на этот раз – во всяком случае, пока – изображение никак не редактировалось. Это придало ей уверенности. Антуанетте совсем не нравилось ощущение, что рядом находятся большие и потенциально опасные элементы, недоступные ее восприятию. Жутко было думать, что люди веками принимали подобные манипуляции со своей средой обитания за вполне нормальную сторону жизни, считая перцепционную фильтрацию не более важным атрибутом, чем, к примеру, солнечные очки или беруши. Еще сильнее шокировало то, что люди позволяли контролирующим этот процесс машинам забираться к себе в череп, благодаря чему фокус вообще проходил как по маслу.
Воистину демархисты, да и сочленители, странные люди. Антуанетте приходилось сожалеть о многом, но только не о том, что она родилась чересчур поздно и не приняла участия в подобных играх с искажением реальности. Куда спокойней, когда можно потрогать предмет и убедиться, что он существует.
Но в царстве капитана приходилось подчиняться его правилам.
Барельеф сделал шаг ей навстречу и вдруг отделился, теперь уже обретя вещественность и четкую форму, словно вполне нормальный человек вышел из сильно локализованной песчаной бури.
Оттого что иллюзия присутствия стала такой убедительной, Антуанетта вздрогнула и отшатнулась.
На этот раз в явлении было нечто новое. Шлем оказался не тем, прежним, совсем уж старинным, антикварным, который она помнила, и символы, нанесенные на него, были другими. Скафандр, хоть и допотопной конструкции, был не столь архаичен, как тот, в котором капитан предстал в первый раз. Нагрудный пульт не так выпирал, да и сам скафандр сидел на фигуре более ладно. Антуанетта не считала себя знатоком истории техники, но, по ее мнению, это облачение было лет на пятьдесят с лишним новее предыдущего.
Интересно, что бы это значило?
Она была готова сделать еще шаг назад, когда капитан остановился и поднял руку в перчатке. Этот жест определенно должен был успокоить ее. Капитан принялся открывать механизм своего лицевого щитка; зашипел вырывающийся воздух.
Антуанетта тотчас узнала лицо в проеме визора, но это было лицо постаревшего человека. Появились морщины, которых не было раньше, и серые штрихи в щетине, которая по-прежнему затеняла щеки. Вокруг глаз капитана, казалось ввалившихся еще глубже, тоже залегли складки. Изменилась форма рта, опустились его углы.
Хриплый голос капитана, когда он заговорил, звучал ниже.
– А ты не из тех, кто легко сдается.
– Обычно стараюсь доводить дело до конца. Джон, вы помните, о чем мы говорили в прошлый раз?
– Более или менее. – Одной рукой он принялся нажимать кнопки на нагрудном пульте, вводя последовательные команды. – Давно это было?
– Вы не будете против, если я спрошу, как давно это было по вашим меркам?
– Не буду.
Антуанетта подождала. Капитан смотрел на нее без выражения.
– Так когда же мы с вами беседовали в последний раз?
– Пару месяцев назад. Несколько лет бортового времени. Два дня. Три минуты. Одна целая восемнадцать сотых миллисекунды. Сорок пять лет.
– Два дня – наиболее точный ответ, – сказала Антуанетта.
– Что ж, поверю на слово. Ты, наверное, уже догадалась, что память у меня с тех пор не улучшилась.
– Но вы хорошо помните, что я к вам приходила. А это кое-что да значит, Джон.
– Ты добрая девочка, Антуанетта.
– Просто я понимаю, какие штуки способна выкидывать память. Но мне вполне достаточно того, что вы не забыли мое имя. А из нашего разговора что-нибудь помните?
– Наводящий вопрос не помешает.
– О пришельцах. О том, что в системе появились чужие.
– Они по-прежнему здесь, – кивнул капитан.
На несколько секунд Бренниген отвлекся, набирая на нагрудном пульте новые команды. При этом выглядел он не столько сосредоточенным, сколько озабоченным. Вот он постучал пальцем по браслету на запястье скафандра, после чего кивнул, очевидно вполне удовлетворенный новой настройкой.
– И?.. – вопросительно наклонила она голову.
– И подобрались ближе. Разве нет?
– Мы считаем, что да, Джон. Так сказала Хоури, а все, что она говорила до сих пор, оказывалось правдой.
– На вашем месте я бы к ее словам прислушался.
– Дело не в том, верить Хоури или нет. У нас ее дочь. Которой многое известно, – по крайней мере, нас в этом убедили. Мы полагаем, что надо слушать девочку и поступать так, как она советует.
– Вас поведет Клавэйн. Как и я, он чувствует сопричастность с историей. Мы оба призраки из прошлого, заброшенные в будущее, которое не должны были увидеть.
Антуанетта помрачнела:
– Простите, капитан, но у меня плохие новости. Клавэйн погиб, спасая дочь Хоури. У нас есть Скорпион, но…
На этот раз капитан ответил не скоро. Антуанетта задумалась: неужели известие о смерти Клавэйна задело Бреннигена так сильно? Она никогда не считала капитана и Клавэйна людьми одного сорта, но из слов Бреннигена следовало, что у них гораздо больше общего друг с другом, чем с их окружением.
– Но ты не уверена, что из Скорпиона выйдет хороший лидер? – спросил капитан.
– Скорпион хорошо нам послужил. Во время кризиса лучшего вожака не нужно. Но он сам признал, что не способен мыслить стратегически.
– Тогда найдите другого.
После этого случилось нечто, застигшее Антуанетту врасплох. Она мысленно увидела недавнее собрание в Высокой Раковине. Увидела, как в комнату вразвалку входит Кровь и как появляется опоздавший Васко Малинин. Как Кровь выговаривает ему за опоздание, как Васко отвергает все обвинения. И тут она шестым чувством осознала, что приняла тогда небрежность тона молодого человека за само собой разумеющееся, за манеру его поведения, и что уже тогда в глубине души сочла это качество отменным, предчувствуя, кем он станет в будущем.
Она заметила пробивающиеся наружу отблески стали.
– Но разговор не о нашем руководстве, – торопливо сказала Антуанетта. – Разговор о вас, Джон. Вы собираетесь взлететь?
– Предлагаешь обдумать это?
Она вспомнила доклады о повышении уровня нейтрино.
