Мишель Уэльбек. Стихи. Перевод с французского Ильи Кормильцева, Юлии Покровской, Ирины Кузнецовой, Натальи Шаховской. — “Иностранная литература”, 2005, № 3.
Чувствую себя заблудшим волком,
Я в плену у либеральных благ:
И боюсь дать повод кривотолкам,
И не адаптируюсь никак.
(Перевод Юлии Покровской)
Егор Холмогоров. Корни ностальгии. — “Завтра”, 2005, № 16.
“Лучшим адвокатом Брежнева была его эпоха. Это не настолько тривиальное заявление, как может показаться. Эпоха Сталина адвокатом Сталина не является. Даже в самых светлых воспоминаниях — это эпоха борьбы, крови, жестокости и голода, лишь окрашенных надеждой и гордостью. <…> „Брежневская” ностальгия масс — это скорее ностальгия не столько по деяниям, сколько по вещному, материальному и этикетному наполнению жизни. Память о поразительной гармонии между бытом людей и их поведением, которую Норберт Элиас считал основным содержанием процесса цивилизации. Строго говоря, мы получаем полное право говорить о „советской цивилизации” только применительно к этой эпохе, рассматривая предыдущие как приготовляющее эту цивилизацию культурное творчество. Лишь ко времени Брежнева и в первый период его правления создано было достаточное количество вещей, установлено достаточное количество социальных связей, чтобы мог выработаться составляющий незримую ткань цивилизации этикет обращения с этими вещами и манипулирования социальными связями и позициями”.
Владимир Хотиненко. На бледный огонь. Беседу вела Елена Яковлева. — “Российская газета”, 2005, 4 апреля.
“Идет Великий пост, в который верующий человек должен перечитать все четыре Евангелия. Хотя эту книгу надо еще научиться читать. Я уже несколько лет перечитываю и каждый раз с волнением дохожу до момента, когда Петр отрекается. Как это невероятно просто и невероятно поэтично написано. Пробирает. Кроме того, у меня правило каждое утро читать жития святых на этот день, приучил себя”.
Андрей Чертов. [Стихотворения]. — “Рец”, 2005, № 24 <http://polutona.ru/rets>.
мама у меня война
меня призвали за два дня до того как ты пожелала
оставить меня в живых
.........................................................
я пою кидаясь в атаку вместо крика ура
это страх но страх требует стойкости не унять эрекцию
от предчувствия смерти
.........................................................
Елена Чудинова. Время Бандар-Логов. — “Главная тема”, 2005, № 4, февраль — март.
“Тема Православия в беллетристике, то есть литературе, ориентированной на самые широкие массы, активно представлена сейчас двумя крупными именами. Это Юлия Вознесенская и Борис Акунин, и я всячески прошу прощения у Юлии Вознесенской за то, что вынуждена здесь поставить ее с последним на одну доску. Два литератора пишут беллетристику о Православии, один изнутри, другой — извне. Для одного оно с прописной буквы, для другого — со строчной”.
Исраэль Шамир. Это же протест! — “Завтра”, 2005, № 16.
“Опера Сорокина — Десятникова [„Дети Розенталя”] доказывает, что Россия не просто жива; она по-прежнему впереди планеты всей, потому что подобных произведений на Западе не появлялось уже много лет. А протест на площади и в Думе показывает, что и в России многие не понимают смысла работы Сорокина. Дело не в музыке — вполне традиционной и даже классической. Так, четвертая картина оперы, написанная Леонидом Десятниковым в стиле Верди, но Верди сегодняшнего, нашего живого современника, запоминается до последней арии и наверняка будет часто звучать в концертах по заявкам радиослушателей и идти на сценах оперных театров страны и мира. <…> Ведь Владимир Сорокин — это страшное идеологическое оружие русского сопротивления, литературный эквивалент тяжелой ракеты Р-36 „Воевода”, которую на Западе называют SS-18 Satan . И эта ракета — в арсенале России. Его эстетика не похожа на эстетику и язык, скажем, Валентина Распутина, но художественные вкусы не всегда соответствуют политическим установкам; нет прямой корреляции между консерватизмом и патриотизмом, современным языком и изменой. <…> Настало время повернуть те отборные средства деконструкции, которые разрабатывались свободолюбцами прошлого и оттачивались в борьбе с христианством и коммунизмом, против новой „церкви” — культа мамоны, ответить на усилия мамонцев десакрализовать нашу веру — десакрализацией их веры в избранность чистогана. Для выполнения этой идеологической задачи Россия выдвинула своих Трех Богатырей — трех писателей, которые сражаются с врагом на „его” территории и владеют „его” оружием. Это Владимир Сорокин, Виктор Пелевин и Александр Проханов. <…> Так эти три мастера, три богатыря в Диком поле сражаются с врагом и создают поле русского сопротивления — не Западу как таковому, но тенденции европеоцентризма; отвечают деконструкцией на его деконструкции. И враг это заметил — недаром всем трем Соединенные Штаты Америки, страна торжествующего мамоны, отказала в визе. Пора это заметить и друзьям. Я пишу эту статью с некоторым сомнением: а не выдаю ли я военную тайну?”
Здесь же — ответ Владимира Бондаренко “Призрак оперы”: “Не прав Изя Шамир: вся эстетика Владимира Сорокина — это эстетика сытых и избранных служителей мамоны, эстетика путинского гламурного и лицемерного режима. Сорокинская идея избранничества и элитарности, пропагандируемая в романах „Лед” и „Путь Бро”, находит свое развитие и в либретто оперы „Дети Розенталя”. Эта идея чрезвычайно близка чубайсовско-грефовской породе людей, всей нынешней путинской чиновной элите. И так же скучна, как скучен сам путинский режим. <…> И в жизни своей, в замкнутом, отчужденном от людей мире, Владимир Сорокин окружает себя кукольной реальностью, далекой от реальности наших дней. Он не левый и не правый экстремал, он давно уже чиновный художник в стиле Шилова, успешно клонирующий в своей прозе стили русских талантливых классиков прошлых столетий. Имитатор во всем — от раннего соцарта до либретто по мотивам мировых опер девятнадцатого столетия. И хулиганство у него было — имитационное, калоедство в белых перчатках, секс через два презерватива. <…> Сегодня что Путин, что Сорокин лишь клонируют, дублируют, а по сути — пародируют старое сталинское величие. В чем Сорокину не откажешь: он интуитивно чувствует первичность, творческий импульс сталинского времени. <…> Владимиру Сорокину надо понять свое место в культуре: развлечение круга избранных. Они и заплатят хорошо, и в свой круг введут. <…> Опера „Дети Розенталя” явно поставлена на выезд за границу, этакий гастрольный вариант. Потому и Някрошюса позвали. Потому и либретто Сорокину заказали. Как уличные музыканты, Большой театр собирается с помощью „Детей Розенталя” пробиваться баблом на гастролях, пока будет идти ремонт главного здания”.
См. также два мнения о спектакле — Елены Губайдулиной и Вячеслава Куприянова — в “Литературной газете” (2005, № 15, 13 — 19 апреля <http://www.lgz.ru> ).
См. также — в связи со спектаклем: “Как современный художник, Сорокин очень четко понимает: для того, чтобы быть литературой, литература не должна быть литературой (точно так же, как современное искусство работает, когда не является современным искусством, и т. д.), отчего у него очередной раз получается сделать стопроцентное литературное высказывание, очищенное от ненужной литературности”, — пишет Дмитрий Бавильский (“Знаки препинания-59. Максимализм минимализма” — “Топос”, 2005, 25 апреля <http://www.topos.ru> ).
Ян Шенкман. Шагреневая кожа литературы. — “НГ Ex libris”, 2005, № 11, 31 марта.
“Да и сами [толстые литературные] журналы из массовых давно превратились в специальные, то есть могущие интересовать лишь специалистов в странной, сужающейся, как шагреневая кожа, области — русской литературе. Аудитория ведущих литературных изданий на девяносто процентов состоит из людей пишущих: литераторов, журналистов, профессиональных филологов. Она ограничена и вряд ли когда-нибудь станет больше. Так вот. В качестве профессиональных изданий „толстяки” на сто процентов выполняют свою функцию. Заявляю это ответственно. Будучи ведущим полосы „Периодика”, я каждый месяц добросовестно прочитываю семь-восемь литературных изданий. И неизменно нахожу для себя что-нибудь любопытное. А раз в два-три месяца так и просто бывают открытия. Другое дело, что кроме меня и таких, как я, они мало кому по-настоящему интересны. Но проблема тут не в журналах, а в людях и временах. „Так пусть с временами и не здоровается”, как сказано у Трифонова в „Доме на набережной”. Заточенные полвека назад под большие подвиги, журналы оказались сегодня на слишком узкой площадке и совершают подвиги на уровне добрых дел”.
