Пентесилея выпрямилась:
– Мы отправимся на восток, устроимся рядом с касками, что разводят лошадей на каменистых берегах Черного моря. Эти земли ни от кого не зависят; ты, возможно, знаешь, что греки зовут это море Негостеприимным и что тамошние народы никогда и никем не бывали завоеваны. Даже ты, – Пентесилея дерзко посмотрела на царя Приама, неспособная держаться скромно, как и всегда, – не осмелился бы отправить свою армию в те узкие и опасные долины.
– А почему госпожа Отрера не хочет осесть здесь, в Трое? – возразил царь, чей тон говорил о том, что он скорее заинтригован, чем раздражен поведением Пентесилеи. – Это намного ближе, а наши стены нерушимы.
Мирина достаточно хорошо знала Пентесилею, чтобы заметить в ее глазах весьма редкое для этой женщины смущение за царя, чей город оказался недостаточно хорош для госпожи Отреры.
– Это весьма щедрое предложение со стороны народа Трои, – ответила Пентесилея, опустив глаза. – Но… госпожа Отрера полна решимости увести нас как можно дальше от этих берегов.
– Понимаю. – Царь Приам побарабанил пальцами по мраморным подлокотникам. – Да, понимаю…
Последовало нервное молчание, полное осторожных косых взглядов, а потом Мирина шагнула вперед, не в силах более сдерживаться.
– Но что ты скажешь о моих сестрах? – спросила она. – Где они сейчас?
Пентесилея неохотно повернулась к ней:
– Мы разбили лагерь на реке Симоис, это к северо-востоку отсюда. Те, кто пожелал остаться в Эфесе, вольны были не ехать с нами. Но никто не остался. Там стало слишком опасно. А тех, кто хотел остаться в Трое, – Пентесилея бросила неприязненный взгляд на Елену, потом величественным жестом указала на других женщин, – ну, ты их видишь. Больше ни у кого не нашлось здесь никаких дел.
Мирина поморщилась, заметив неумолимость во взгляде Пентесилеи. Но конечно же, она не могла винить дочерей Отреры за то, что они были на нее в обиде. В конце концов, именно из-за Мирины они были вынуждены покинуть свой дом, но девушка надеялась, что в ней будут по-прежнему видеть друга, если уж не сестру.
– А теперь, – продолжила Пентесилея, – с твоего позволения, царь, мы отправимся на берег и вернем эту девушку Агамемнону, чтобы как можно скорее присоединиться к госпоже Отрере…
– Погоди! – воскликнула Мирина, рассерженная властными манерами Пентесилеи. – Разве нам не следует сначала посоветоваться с Еленой? Она ведь знает своего отца лучше, чем кто-либо другой.
Пентесилея фыркнула:
– Нам не нужны твои советы! Это ведь ты увезла ее, и ты же вернешь ее отцу!
– Конечно, я именно так и намеревалась поступить, – сказала Мирина. – Но…
– И думать забудь! – воскликнул Парис. – Я запрещаю!
Однако царь Приам одобрил план Пентесилеи и позволил женщинам доставить Елену грекам, после чего сразу приказал дворцовым стражам схватить Париса и запереть в его комнате. Мирина, слишком потрясенная для того, чтобы хоть как-то вмешаться, молча последовала за мужчинами по коридору, вслушиваясь в яростный спор между отцом и сыном, пока Париса волокли к его покоям.
– Я делаю только то, что должно быть сделано, – сказал царь Приам, жестом приказывая стражам действовать решительно. – Ты и сам меня поблагодаришь, когда придешь в чувство.
– Да ты просто убийца! – кричал Парис, изо всех сил пытаясь вырваться из рук четверых крепких воинов. – Ты приносишь в жертву этих женщин… И мою жену! Хотя бы отправь с ними охрану!..
– Чтобы все выглядело так, словно мы намерены и дальше проявлять агрессию? – Царь Приам мрачно покачал головой. – Неужели эти женщины еще недостаточно разгневали греков? Как царь, я умываю руки. А как отец…
– Ни слова больше! – закричал Парис, когда стражи захлопнули дверь перед его носом. – Клянусь небесами, я никогда больше не разделю с тобой пищу!
Ужасные слова продолжали звучать в ушах Мирины, когда она возвращалась в тронный зал, где ее ждали Пентесилея и остальные женщины, желавшие как можно скорее убраться отсюда. На их спинах висели луки, изготовленные по образцу Мирины, и колчаны со стрелами, которые тоже придумала она… И тем не менее женщины смотрели на нее как на предательницу, недостойную ни единого примирительного слова. Даже то, что она шла с ними вопреки желанию Париса, не помогло ей заслужить хотя бы один одобрительный кивок.
Женщины, надев шлемы, украшенные гребнем из конских волос, и взяв щиты в форме полумесяца, которыми в последний момент приказал снабдить их царь Приам, вскочили на лошадей и галопом умчались из крепости. Горожане и домашняя живность разбегались перед ними, и воительницы скакали по улицам Трои, горя одним-единственным желанием: поскорее завершить отвратительную миссию.
Четыре корабля, доставившие в Трою Агамемнона и Менелая, стояли на якоре у берега среди великого множества других чужеземных судов, под защитой бухты, обращенной устьем на запад, к острову Тенедос. Чтобы добраться туда, женщинам пришлось пересечь Скамандрийскую равнину, и опускавшееся к горизонту солнце светило им прямо в глаза, так что не одна только Мирина подняла повыше щит, чтобы укрыться от слепящих лучей.
Когда они приблизились к побережью, Мирина с изумлением увидела целый город шатров, выросший вокруг причаливших кораблей. Если бы она не знала, в чем дело, то решила бы, что тысячи моряков собрались на берегу, чтобы устроить какой-то праздник, потому что над каждым из костров с шипением жарилось мясо и вокруг не было видно грустных лиц.
Однако, когда женщины добрались до греческого лагеря, им навстречу вышли несколько стражей с копьями в руках, чтобы узнать, зачем явились гости, и убедиться, что у них нет другого оружия, кроме игрушечных луков за спинами. Но как только греки поняли, что перед ними женщины, их изумление моментально выразилось в громких криках, и женщин тут же засыпали глупыми и непристойными предложениями.
– Сними шлем, – сказала Пентесилея Елене. – Они тебя узнают и прекратят свои невыносимые шуточки.
Но Елена не стала снимать шлем. Она молчала с того самого момента, когда они прибыли в Трою, и явно была оскорблена тем, что ее буквально выбросили из союза сестер без каких-либо церемоний. И Мирина, несмотря на свое решение не поддаваться сочувствию, ощутила жалость к девушке, ведь ее передача отцу стала неминуемой.
Они приблизились к шатру Агамемнона. Первым оттуда вышел красавец Менелай с копьем в руке. А уж следом за ним появился владыка Микен, опиравшийся на серебряный посох.
– А, вот он! – воскликнула Пентесилея, останавливая своего коня. – Ну, теперь снимай этот чертов шлем…
Медленно выехав вперед, Елена вскинула руки… чтобы отбросить в сторону щит и схватить лук. И прежде чем кто-либо успел вмешаться, она наложила на тетиву стрелу и направила ее прямо на Агамемнона.
– Отец! – произнесла она так тихо, что ее почти не было слышно. – Я отправлюсь с тобой лишь при одном условии…
Но что она собиралась сказать, осталось неизвестным, потому что ее прервал бесчувственный удар Судьбы. Потому что копье, которое метнул Менелай ради того, чтобы защитить своего царя, ударило Елену прямо в грудь и сбило с лошади со звуком слишком ужасным, чтобы его можно было описать. Упав на спину, девушка лишь раз дернулась – и осталась лежать на песке без чувств.
От ужаса забыв о благоразумии, Мирина соскочила на землю и бросилась к Елене, в отчаянии ища хоть какие-то признаки жизни. Но копье торчало из худенькой груди как неотвратимый знак смерти, явившейся раньше Мирины.
Охваченная яростной жалостью, Мирина обняла безжизненные плечи, по которым она так часто похлопывала во время тренировок, и принялась осыпать поцелуями лицо Елены, едва ли понимая, что делает. И только когда Мирина наконец села рядом с Еленой на песок и закрыла невидящие глаза девушки, она услышала бешеный крик Пентесилеи:
– Вернись на коня, проклятая дура! Ты что, хочешь, чтобы нас всех насадили на крюки, как рыб?
Женщин отогнали в сторону от тела Елены, а греки сгрудились вокруг убитой, желая увидеть, кто это осмелился наставить стрелу на их царя. Даже сам Агамемнон шагнул вперед, опираясь на руку Менелая.
– Назад! – крикнула Пентесилея, приказывая женщинам отойти еще дальше. – Ее сейчас узнают!
Но даже Агамемнон не узнал свою дочь, пока кто-то из мужчин не ткнул ее ногой и не повернул безжизненное тело. И тут вдруг раздался пронзительный крик, и весь греческий лагерь мгновенно зашумел в ужасе и ярости. Мужчины подзывали лошадей, хватали оружие… И через мгновение женщинам пришлось пустить лошадей во весь опор через Скамандрийскую равнину, а им вслед сыпался дождь из копий и громовых проклятий.
Когда они добрались до реки, Мирина и Пентесилея слегка отстали, чтобы убедиться, что их подруги благополучно минуют мост. И в этот момент мимо уха Мирины пролетело копье, так близко, что она ощутила его движение. Инстинктивно повернувшись и подняв щит, она почувствовала зловещие удары еще двух копий, брошенных с такой силой, что она едва удержалась в седле. Видя, что наконечники копий так глубоко вонзились в бычью шкуру, из которой был сделан щит, что от него теперь не было никакой пользы, Мирина отшвырнула его и схватила висевший на ее спине лук.
