За поворотом внезапно возникли фургоны цыгана. Ни один не был освещен, ничто не нарушало чудесную тишину этого уголка.
А между тем в первой повозке Гвидо, с бьющимся сердцем сидя перед мертвой кошкой, страшился и ждал полуночи.
Пригнувшись, Маскаре на цыпочках прокрался к первому фургону. Подойдя вплотную, он сунул руку в карман…
Тем временем, крадучись вдоль черной линии елей, инспектор Себ Сорож подобрался олиже. Когда учитель направился ко второй повозке, полицейский скользнул к первой и, скрытый ею от глаз учителя, направил перед собой луч фонарика.
Он подавил восклицание, а в этот самый момент Оливье Маскаре нарисовал на двери второго фургона знак, в точности повторяющий тот, что увидел инспектор, — кружок красного цвета.
XX. Элоим, Эссаим…
Себ Сорож не пытался его задержать, пока учитель Маскаре не добрался до дома и не вставил ключ в замочную скважину.
— Добрый вечер! — сказал он тогда. — Никаких резких движений, пожалуйста! Мой браунинг лежит в этом кармане и готов к употреблению…
— Но…
— Входите.
— Послушайте, господин инспектор…
— Входите, говорю вам! Наверху нам будет удобнее поболтать.
Учитель Маскаре повернул выключатель, тем временем инспектор ударом ноги захлопнул дверь.
— Теперь поднимайтесь… Ваша спальня на втором этаже, не правда ли?.. Нет, нет, проходите вперед!..
Друг за другом оба поднялись по лестнице. Учитель дважды спотыкался о ступеньки, пока достиг второго этажа.
Они вошли в комнату, инспектор прикрыл дверь и прислонился к ней, сунув руки в карманы пиджака. Оливье шагнул вперед:
— Послушайте, господин инспектор, вы не хотите мне объяснить?..
— После вас, — с иронией ответил Себ.
И добавил:
— Я должен был догадаться… Для вас ведь не составляло никакого труда раздобыть красный мел…
Учитель со вздохом опустился на стул.
— Боже милосердный! — воскликнул он. — Я понимаю!..
— Что именно?
— В чем вы меня подозреваете…
Себ взял стул и уселся на него верхом.
— Ни много ни мало, — любезно пояснил он, — как в удушении трех человек.
Он вытащил из кармана трубку.
— Заметьте, до сих пор я не думал, что это могли быть вы… Мне понадобилось своими глазами увидеть, как вы рисуете эти знаки смерти…
— Конечно, — мягко произнес Оливье. — Теперь нет больше сомнений.
— Сомнений… в чем? — проворчал Себ.
— Что я убийца, — закончил молодой человек. — Ведь вы об этом думаете, инспектор?
Себ махнул рукой с зажатой в ней трубкой:
— Оставим мои мысли… Я жду ваших признаний…
Он поерзал на стуле и добавил с неуклюжим добродушием:
— …или объяснений.
Учитель улыбнулся.
— По здравом размышлении я предпочитаю объяснения. Сигарету, господин Сорож?
Себ отрицательно покачал головой и показал на свою трубку.
— Огня?
— У меня есть.
Минутную тишину прервал щелчок зажигалки.
— Ну так?
— Вот, — ответил Оливье. — Я невиновен.
Он рассмеялся так же счастливо, как смеялся, слушая советы Эдме беречься таинственного убийцы.
— Без сомнения, вы заметили, мясника Жюля Виерса задушили прошлой ночью при помощи эбеновой линейки и шелкового платка?
— Разумеется. Но…
— Ну так, — продолжил молодой человек, — вчера вечером, около половины девятого, чтобы быть точным, я ходил к цыгану Гвидо узнать мою судьбу…
— А! Да? — проворчал Себ.
«Точно», — отметил он про себя.
— Клиент, из-за которого Гвидо не пустил вас в свою повозку, был я. Я боялся, что меня заметят, узнают. Во-первых, беспокойство о моей репутации, потом какой-то страх, более смутный и более сильный… Многое изменилось для меня со вчерашнего дня, к счастью!
Молодой человек опять улыбнулся.
— Итак, пока вы расспрашивали Гвидо, я нервничал, беспокоился… Возможно, и обстановка в фургоне повлияла на меня… Керосиновая лампа, старая книга по колдовству, разложенные карты… Карты, на которых цыган несколько минут назад увидел бледное лицо смерти… Б-р-р!.. Прислонившись к двери, я слушал ваш разговор и в то же время машинально мял шелковый платок, не знаю как попавший мне в руки, наверное, отцепившийся с крючка… Начинаете понимать?
— Да. Этот платок, без сомнения, как две капли воды походил на тот, которым задушили мясника?
— Абсолютно такой же! — горячо подхватил Оливье. — По рассеянности я сунул его в карман, и этим утром его обнаружил…
Я видел труп Виерса, платок, линейку… Не удивляйтесь — в деревйе вроде Сент-Круа учитель наряду с кюре, нотариусом и бургомистром относится к важным персонам, так что имеет свободный доступ почти всюду… Повторяю, я видел труп, платок, линейку… И линейка тоже мне показалась знакомой…
— О! О! — протянул Себ. — И где же, по-вашему, вы ее видели раньше?
— Естественно, в фургоне у Гвидо. Хотя насчет линейки я могу и ошибаться.
— Интересно, — признал Себ. — Но я что-то не улавливаю связи между всем этим и красными кружками, которые вы рисовали недавно…
— Подождите, — ответил Оливье. — Вы знаете, каждый в деревне подозревает соседа в убийствах. Вчера вечером, услышав вопросы, которые вы задавали Гвидо, я понял, что он подозрителен с вашей точки зрения. Я вспомнил его ложь, некоторые странности, поразившие меня накануне. Наконец, платок!.. Если допустить, что Гвидо — убийца, интересно было бы посмотреть на его реакцию, когда завтра утром он обнаружит на собственной двери кружок, похожий на те, какими он метил дома своих жертв. Может быть, в результате этого маленького эксперимента убийца остановится и, таким образом, сам себя выдаст?.. Заметив красные кружки на собственных дверях, он поймет, что отныне кому-то известно, кто убийца…
Учитель сделал паузу и закончил:
— Теперь вы понимаете мой поступок… Но, господин Сорож, обещаю вам не играть больше в полицейского-любителя! Риск слишком велик… Как минимум, оказаться арестованным…
Установилась тишина.
— Кто мне докажет, — наконец задумчиво произнес Себ, — что вы говорите правду?
* * *
В темноте фургона шевельнулся силуэт, послышался треск, вспыхнуло пламя…
Гвидо зажег лампу и склонился над часами. Через три минуты большая и маленькая стрелки одновременно достигнут цифры двенадцать.
Цыган потянул на себя ящик стола, просунул туда руку, достал нож с заточенным лезвием, проверил острие большим пальцем.
«Через несколько мгновений, — подумал он, — я допрошу тебя, дьявол! И, видимый или нет, ты мне ответишь. Я узнаю имя убийцы, смогу, если захочется, выкрикнуть его посреди улицы, смогу отдать на ярость разъяренной толпы этого второго дьявола… Если только…»
Если только ответ духа не подтвердит подозрения, зародившиеся у него в отношении некоей особы, той самой, ради которой он предпринял путешествие в Сент-Круа, узнав, что она здесь, той самой, которую рассчитывал увезти с собой.
Если это она… На что он решится? Он не знал. В любом случае, он ее не выдаст.
Гвидо нагнулся над столом, вонзил нож в шею кошачьего трупа, разрезал шкуру. Когда голову связывала с телом уже только тоненькая красная нить, он схватил ее за уши и рванул…
Была ровно полночь.
Цыган вдруг почувствовал себя слабым, бессильным и беззащитным в руках Божьих. С ужасом подумал он о скрытых силах, которые, возможно необдуманно, решился выпустить на волю на мгновение. Он подумал о спящем злом духе, духе, которого он собирался разбудить…
Секунду он колебался. Не больше.
Дрова в печке превратились в кучу горячих углей. Кошачья голова упала на них, вызвав сноп искр. Гвидо показалось, что трагическое мяуканье вырвалось из раскаленных угольев.
«Элоим, — громко произнес он, — Эссаим…»
Не закончив, онемев от ужаса, он отступил в глубь повозки.
Дверь бесшумно распахнулась. Светлый силуэт проступил на черном фоне ночи, двинулся к нему, словно несомый течением холодного воздуха…
Зубы Гвидо стучали подобно кастаньетам. Нечистый дух стоял перед ним, в этом не могло быть сомнений. Он узнавал виденные на сотнях картинок длинные прямые волосы, бесцветные глаза, бледное лицо и худые вытянутые клешнями руки.
В пораженном ужасом мозгу Гвидо всплыла фраза: «И дух, не обязательно показываясь, явится тебе». Он был здесь, перед ним, он показался! «И мысленно ты задашь ему вопрос».
Обливаясь потом, цыган в ужасе прижался к перегородке фургона, как лист, сорванный ветром с дерева, прижимается к земле.
Нечистый дух надвигался на него, его бледные губы приоткрылись, и перед смертью Гвидо почувствовал, как ответ озаряет его.
— Я убийца, — сказал дух.
XXI. Ужас нарастает
