Половой быстро метнулся к новому посетителю, и через пять минут на столе перед гимназистом стояла большая миска наваристых щей, деревянное блюдо с румяными пирожками и пол-литровая кружка ядрёного кваса. Гимназист, не торопясь, отпил из кружки, вытер обшлагом рукава свои полные губы, и какое-то время, прикрыв глаза, наслаждался покоем.
– Да ты здесь как дома! – с удивлением отметил про себя майор. – Расслабился – значит, уверен, что опасности нет, значит, он это место хорошо знает, и сел грамотно – рядом с дверью, которая в кухню ведёт: в случае облавы или каких других неприятностей есть возможность уйти быстро и практически незаметно. Если присмотреться, то ты такой же гимназист, как я балерина.
Тем временем юноша пододвинул к себе миску и стал с завидным аппетитом хлебать щи вприкуску с пирожком, начинённым ливером.
– Ешь, не торопись! Я подожду! – мысленно обратился майор к гимназисту и заказал себе ещё одну кружку пива.
После того, как гимназист покончил со щами, он, не торопясь, допил квас, сытно рыгнул и откинулся на спинку стула. Какое-то время он сидел без движения, прикрыв глаза, наслаждаясь чувством сытости. Потом тряхнул головой, словно отгоняя сонную одурь прочь, и достал из кармана пачку мятых ассигнаций. Пронин даже привстал со своего стула, увидев такое количество купюр в руках юного прохиндея. Гимназист не спеша пересчитал дневную добычу, аккуратно сложил деньги стопочкой и спрятал во внутренний карман своей тужурки. Потом случилось то, чего Пронин никак не ожидал, но всегда втайне на такое везенье надеялся: гимназист достал из другого кармана две пластиковых карточки. Это были те самые билеты, которых лишились адвокат Барчевский и его юная спутница. Гимназист повертел билеты в руках, вздохнул, и уже хотел было бросить их под стол, но передумал и снова спрятал в карман. Пронин ненавязчиво отследил все телодвижения карманного воришки, после чего бросил несколько монет на столешницу и вышел из пивной.
Сыщик ждал, но ждать пришлось недолго: вскоре из дымного нутра пивной появился гимназист.
– Прошу прощения, юноша! – обратился к нему Пронин и как бы невзначай перегородил дорогу. – Я давеча видел у Вас в руках две прелюбопытные вещицы…
– Какие такие вещицы, дяденька? – писклявым голосом неожиданно вскрикнул гимназист. – Вы, господин хороший, что-то путаете!
– Да Вы, юноша, не беспокойтесь! Я, знаете ли, коллекционер, и за понравившуюся мне вещь очень хорошие деньги могу дать. Соизвольте две необычные визитки, что в правом кармане вашей курточки, мне показать.
– Знать ничего не знаю! Ни о каких визитках не слышал! – истерически закричал гимназист. – Чего пристал?
– Да Вы не пугайтесь, юноша! Я только посмотрю, авось и сторгуемся.
– Опа-на! – неожиданно нормальным голосом сказал гимназист и посмотрел поверх головы Пронина. – А у Вас за спиной…
– Можете не продолжать, юноша, – усмехнулся майор. – Я эту шутку уже лет тридцать знаю. Так как насчёт…
Договорить он не успел, так как кулак Ваньки Сливы с размаху опустился ему на шляпу. Был Слива местным дурачком и, как дурачку положено, обладал Ванька недюжинной силой.
– Он тебя обидеть хотел? – прогудел Ванька. Речь его была невнятной и насыщенной интонациями обиженного ребёнка.
– Все хотят обидеть бедного Петю́ню, – насмешливо произнёс гимназист, ловко шаря по карманам оглушённого сыщика.
– Он плохой? – спросил Слива.
– Очень плохой! – уверенно произнёс Петюня, обнаружив во внутреннем кармане сюртука сыщика воронёный браунинг.
– Он плохой, а Петю́ня хороший! – прогудел Ванька.
– Ты тоже хороший! – разогнувшись, произнёс гимназист. – Держи Ваня полтинник, купишь себе леденцов!
Очнулся Пронин в кустах сирени уже под вечер, когда закатное солнце устало зависло над акваторией никогда не спящего Одесского порта. У сыщика сильно болела голова, и очень хотелось пить. Пронин похлопал себя по карманам: ни бумажника, ни хорошо пристреленного браунинга, который не раз спасал жизнь своему владельцу, в карманах не было.
«Чего и следовало ожидать!» – подумал Пронин и застонал – боль снова напомнила о себе. Собрав остаток сил, сыщик побрёл вниз по незнакомой улице. Ему повезло: примерно через квартал он набрёл на исправную водяную колонку и с наслаждением засунул голову под струю прохладной воды. Умывшись и почистив костюм, майор незаметно ощупал пояс на брюках и подкладку пиджака.
– Ух! Кажется, пронесло! – произнёс он вслух, обнаружив зашитые в одежду «аварийную» сумму денег и пластиковую карточку своего билета.
В этот момент чуткий слух сыщика уловил незамысловатую мелодию блатной песенки, имевшую популярность в Одессе в начале ХХ века. Кто-то умело игрывал на гитаре перебором, отчего мелодия приобретала чувственную глубину и особую проникающую в самую душу тональность.
Пронин, не задумываясь, пошёл на звуки музыки и вскоре на пересечении Соборной и Садовой, возле самой площади наткнулся на горбатого паренька с гитарой, которому на скрипке подыгрывала совсем ещё юная большеглазая девочка. Пронин дослушал последний куплет о тяжёлой воровской доле юной фармазонщицы[19], и так же как все бросил в картуз музыканта монетку.
– Моня! Будь ласка, заспива́й ещё трошки[20], – попросил музыканта парубок[21] в вышитой сорочке.
Моня кивнул головой и что-то шепнул девочке. Юная скрипачка привычно вскинула инструмент и из-под смычка полилась мелодия известной украинской песни о дивчине[22] по имени Галя. Зрители дружно стали хлопать ладонями в такт и подпевать.
Сыщик ещё немного постоял рядом с уличными музыкантами, а потом отошёл в сторону и с равнодушным видом сел на скамейку. Впрочем, отошёл он недалеко и всё что говорили в толпе и что делали сами музыканты, хорошо слышал и видел. Пронин снова ждал. На этот раз ждать пришлось долго: зрители никак не хотели расходиться, а Моня и Розочка были не прочь заработать лишний гривенник. Когда публика всё же разошлась, Пронин подошёл к юному музыканту и протянул ассигнацию достоинством в десять рублей. Моня покосился на деньги и повернулся к майору спиной. Пронин обошёл упрямого парня и вновь протянул ему деньги.
– Держи, Моня! Это деньги твои, – сахарным голосом произнёс Пронин. Обычно такую тональность он применял, когда надо было влезть в воровскую душу и найти в ней хотя бы одно чистое не загаженное место. Если это удавалось, то вербовка проходила чисто, как говорится без сучка и задоринки. Но Моня был не воровской масти, поэтому на сладкоголосые речи реагировал настороженно, а на большие деньги – опасливо.
– Это не мои гро́ши, – покрутил головой горбун. – Это ваши. Я за червонец месяц на площадях горло драть должен.
– Бери, бери! – настаивал Пронин. – Я не обеднею, да и ты мне, возможно, чем-нибудь поможешь.
– Такие гроши платят, когда надо зробы́ть[23] такое, за что можно и в кутузку угодить. Так что шли бы Вы, господин хороший… по Дерибасовской! Я хоть и голытьба, но свои гроши зарабатываю честно, и на тёмные дела не подписываюсь.
– Это хорошо, что ты такой честный, – сменил тон майор и спрятал червонец в портмоне. – Тогда помоги по дружбе, в смысле без денег. Предложение моё благородное, без всякой уголовщины.
Моня задумался, а Пронин расценил эту паузу как согласие.
– Я частный сыщик, вроде Натана Пинкертона. Слышал о таком?
В ответ Моня неуверенно кивнул.
– Сейчас я разыскиваю двух господ – высокого мужчину примерно сорока лет, и с ним вместе юную очень симпатичную девушку примерно двадцати лет. Росточку она небольшого, волосы чёрные, а глазки карие, весёлые. Вчера ты должен был их видеть.
– А чего их разыскивать? – усмехнулся Моня и привычно поддёрнул штаны. – Они у мадам Осипович двухместный номер снимают.
– У мадам Осипович? Ты ничего не путаешь? Насколько я знаю, Осипович содержит дешёвые номера с почасовой оплатой, а это не для приличных господ.
– Твоего приличного господина вчера щипачи[24] почистили, – усмехнулся Моня. – Так что ему со своей кралей сейчас самое место в номере у мадам Осипович.
– Откуда знаешь?
– Сам видел.
– Сам видел, как моему клиенту в карман залезли?
– Шутить изволите? В Одессе так не работают, а то, что его щипачи́ обобрали, готов поспорить на вашу шляпу! Иначе с какого бы он перепугу свои золотые «котлы»[25] по дешёвке продал?
– Согласен с вами, юноша. Я даже догадываюсь, кто именно обобрал моих клиентов.
– Неужели? И кто же?
– Воришка, одетый в форму гимназиста.
– Петю́ня? – неожиданно вырвалось у Мони. – А Вы, случаем, ничего не путаете?
– Нет, не путаю.
– Я вообще-то грешил на Сёму-Штиля, – недоверчиво произнёс Моня.
– Про Сёму твоего ничего не скажу, а вот у этого самого Петюни я случайно увидел вещь, принадлежавшую моим клиентам. Не подскажешь, где мне этого Петю́ню сыскать?
– Не знаю! Одесса – город большой, и где Гимназист будет «работать» завтра, не знает никто. Обычно он выбирает людные места, но кроме Петю́ни в Одессе полно других щипачей, и как они поделили город, знает только Мишка Япончик.
