Полины и позже повторяются в женских образах Достоевского (Аглая, Грушенька).
В изображении этих образов легко подметить столь напряженное, почти выстраданное чувство, что невольно зарождается убеждение: у Достоевского в жизни должны были быть встречи и сближения, о которых мы или ничего не знали, или то, что знали, – только внешние факты, не освещенные всей глубиной пережитого. И если образ Полины («следок ноги у ней узенький и длинный-мучительный») первый в ряду «мучительных» женщин Достоевского, то не следует ли внимательнее заглянуть в тот период жизни его, когда слагался замысел «Игрока», и поискать в нем объяснения тому изумительному проникновению Достоевского в женскую душу, которым отличается он в своем творчестве.
Годы 1863–1866, период замысла и написания «Игрока», были наиболее мрачными, после каторги, годами жизни Достоевского. Это годы запрещения «Времени» (май 1863), смертельной болезни и смерти жены (15 апр. 1864), неудачи с новым журналом «Эпоха», внезапной смерти горячо любимого брата, Михаила М-ча (10 июля 1864), за нею смерти Апол. Григорьева (сент. 1864) и, наконец, крушения «Эпохи», поставившего Достоевского в безвыходное материальное положение.
Этот сложный период жизни Достоевского, «вся жизнь переломилась надвое» – так он характеризовал сам его, однако, чрезвычайно слабо освещен в его биографии. Особенно темным местом оставалось до последнего времени в этом периоде второе заграничное путешествие Достоевского (авг. – окт. 1863). Внимательное изучение переписки Достоевского этого времени не оставляло сомнения, что с этим путешествием связаны какие-то «особенные обстоятельства», которые тщательно скрывались от окружающих. С этим же временем совпадает увлечение Достоевского игрой в рулетку. Хотя он познакомился с рулеткой еще в первую поездку, но остался тогда к ней холоден. Только во время второго путешествия им овладевает настоящая игорная страсть, так ярко отразившаяся в «Игроке». Не следует ли искать и причины этой страсти в обстоятельствах жизни Достоевского того времени?
Вспомним, что Суслова только недавно пережила свою трагедию, во многом напоминающую отношение Полины к французу Де-Грие. Переход от страстной любви к страстной ненависти никогда не значит вытеснение одной страсти другой. Разрыв Сусловой с доктором не убил в ней любви к нему. В состоянии, близком к отчаянию, она обращается к Достоевскому, ожидая от него нравственной поддержки. Подобно Полине, она сама приходит к нему и соглашается ехать с ним в Италию. Достоевский, однако, не выдерживает положения «друга и брата», в какое он себя добровольно поставил. Создаются мучительные отношения, при которых у Сусловой рождается к Достоевскому временами чувство, близкое к ненависти. К этой внутренней трагедии примешиваются чисто внешние обстоятельства, еще более усложняющие взаимоотношения. Вместо поэтического путешествия, когда так соблазнительна мечта внешними удобствами и разнообразием впечатлений залечить раны любимого человека, вместо этого… безобразное безденежье, при котором остается ощущение «гадости»…
А позади – все, с чем связана была жизнь, все это брошено и оборвано. Умирающая жена, любимая литературная работа, журнал, оставленный на брата в самую сложную минуту.
…И как объяснить власть над собою этой страсти, которая вдруг закружила, захватила в свой круговорот. Отсюда острота проблемы «рабства» в «Игроке». Любить до сумасшествия, вместить почти невозможное – любить с каждым днем все больше, любить до жажды изуродовать, задушить и вместо ответной любви чувствовать у любимой зарождение ненависти. Все это ложилось тяжелым осадком на душу. Главная же загадка – предпочтение любимой женщиной, рабом которой он себя сознавал, ничтожного, пошлого и бездушного доктора-иностранца. И при этом ежечасно сознавать, что чувство это не убито, а готово всякую минуту вспыхнуть с новой силой. Проблема двойного рабства необычайно остро переживалась Достоевским, еще недавно бывшим в положении раба рабыни. «Все женщины таковы!» – восклицает Алексей Иванович, – «и самые гордые из них – самыми пошлыми рабами и выходят! Полина способна только страстно любить и больше ничего. Вот мое мнение о ней. Поглядите на нее, особенно когда она сидит одна, задумавшись: это что-то предназначенное, приговоренное, проклятое. Она способна на все ужасы жизни и страсти…».
Понятно, почему с такой напряженностью в «Игроке» герой ее бьется над разрешением загадки любви Полины к Де-Грие. Это не отвлеченная художественная проблема, поставленная Достоевским, а попытка осмыслить лично выстраданную трагедию.
«Полина и Де-Грие. Господи, какое сопоставление!», и это сопоставление Достоевский мучительно пытается разрешить…
Только личными переживаниями можно объяснить себе ту страстность, с которой Достоевский в «Игроке» подводит итоги этому мучительному сопоставлению. «Мисс Полине же, – простите, сказанного не воротишь», – говорит Алексей Иванович Астлею, – «нужно очень-очень долгое время решаться, чтобы предпочесть вас мерзавцу Де-Грие. Она вас и оценит, станет вашим другом, откроет вам все свое сердце; но в этом сердце все-таки будет царить ненавистный мерзавец, скверный и мелкий процентщик Де-Грие. Это даже останется, так сказать, из одного упрямства и самолюбия, потому что этот же самый Де-Грие явился ей когда-то в ореоле изящного маркиза, разочарованного либерала и разорившегося (будто бы?), помогая ее семейству и легкомысленному генералу. Все эти проделки открылись после. Но это ничего, что открылись: все-таки подавайте ей теперь прежнего Де-Грие, вот чего ей надо! И чем больше ненавидит она теперешнего Де-Грие, тем больше тоскует о прежнем, хотя прежний и существовал только в ее воображении».
Запутавшись в неразрешимых противоречиях внутренних отношений, Достоевский, подобно Алексею Ивановичу, подпадает соблазну разрешить их изменением внешнего своего положения. Морально угнетало больше всего безденежье, то унизительное состояние, при котором на каждом шагу человек ощущает оскорбление своего достоинства. Достоевский тогда прибегает «к русскому способу разбогатеть», к игре, тем более, что ему в прошлое путешествие счастье улыбнулось. Так соблазнительна была мысль: одним оборотом колеса разрешить все трудности. «Я знаю только, что мне надо выиграть, что это… единственный мой исход», – говорит Алексей Иванович. «А мне надо деньги, для меня, для тебя, для жены, для написания романа», – пишет Достоевский брату в объяснение своего увлечения рулеткой. «С деньгами я стану и для вас другим человеком»; может быть, в этих словах Алексея Ивановича отразилось и настроение Достоевского в то время, когда безвыходное безденежье так осложняло внутреннюю трагедию.
Случился «мятеж страстей». Достоевский проигрывается окончательно. Он мечется в поисках денег. И без того трудное положение еще более запутывается.
«Как можно играть дотла, путешествуя с тем, кого любишь?» – спрашивает брат Достоевского в письме к нему того времени. И в ответ на это Достоевский описывает в очень близких тонах к «Игроку» свое увлечение рулеткой, в сущности, не давая ответа на поставленный вопрос…
Характерна и та непроясненность сознания, еще сплошь эмоционально окрашенная передача событий, без всякой попытки поставить их во взаимную связь. При таком душевном состоянии ответ на вопрос: «Как можно играть дотла, путешествуя с тем, кого
