Шмульке намеревался что-то сказать или спросить о чем-то, но подумал и вздохнул.
— Отчего вы вздыхаете, господин Шмульке?
— Да веселого мало, господин Заслонов. Трудновато живется. Это кабы я один, как вы, к примеру, тогда и заботы мало. Но ведь семья. Трудно теперь прожить с семьей на наши заработки.
— Ну, что вы, господин Шмульке, говорите? Я просто даже поверить не могу. Вы немец. Порядки теперь немецкие. Законы немецкие. Власть ваша. Армия ваша. Теперь вам жить и жить. Вот нам, русским, конечно, труднее. И это так естественно. Что ни говорите, а мы — завоеванный народ.
— Да-а-а… — только вздохнул Шмульке и, чтобы уклониться от ответа и вообще от всего этого немного неприятного для него разговора, спросил:
— Вы скажите мне, господин Заслонов, как нам быть с бронзой, свинцом? На складе не осталось ни грамма. А тут требуются и подшипники, и сальники, и ползунки…
— Кстати, господин Шмульке, я осмотрел сегодня ползунки, которые поставил тот негодяй на крейцкопф. Кто приказал заменять медь чорт знает чем?
— Это приказал, извините, господин шеф… — замялся Шмульке.
— А он разве не знает, что так делать нельзя?
— Он, возможно, и не знает. Но если бы и знал, то ничего лучшего не придумал бы, потому что лишней меди у нас ни грамма, как я уже вам говорил. Господин шеф принял некоторые меры, просил, чтобы ему подбросили медный лом, который собирали у населения. Но господин комендант не разрешил. Больше того, он приказал забрать медный лом на паровозном кладбище — все паровозы ободрали, где что только можно было, от арматуры до последнего вкладыша, гайки. Господину коменданту нужна медь для снарядов, патронов, танков. Он говорит: «Вы уже сами там выкручивайтесь, как можете, а я должен помогать фронту».
— А господин комендант понимает, что медь нужна и для паровоза?
— Возможно, господин комендант и знает. Но у господина коменданта свои соображения, свои планы. У господина коменданта свое начальство, свои приказы.
— Да-а-а, господин Шмульке! Дела у нас в депо — курам на смех. Но мы подтянем депо, господин Шмульке, внесем ясность в паровозное дышло. Как вы думаете, внесем? Вот мы с вами, — вы же отличный мастер, мастер на все руки? Так вытянем, думаете?
— Я что? Мое дело, господин инженер, маленькое. Что прикажете, то и сделаю. А вы все можете, у вас оно выходит так, что и не приметишь, а дело и пошло. Я вот прошел сейчас по депо: работают! Ну, как бы по-старому работают…
— По-старому они не могут работать. Но иначе, чем до сих пор, они могут работать и будут работать!
Заслонов задумался, потом спросил, медленно, подбирая каждое слово:
— Вот мне хотелось бы… выяснить у вас, господин Шмульке… Чем это… объяснить, что ваши соотечественники… которые по праву могли бы гордиться некоторыми достижениями своей культуры, — я говорю, разумеется, о прежнем времени, — люди, которые считали себя такими выдающимися… техниками, организаторами… одним словом, вы помните, как наши люди порой говорили, что немец и обезьяну выдумал. Так вот эти самые люди за несколько месяцев не могли привести в человеческий вид не такое уж сложное предприятие, как наше депо, как наша станция. Ведь в самом деле стыдно смотреть сейчас на наши пути, депо. Так чем все это можно объяснить, господин Шмульке? Разве тем, что у них так много забот там, на фронте?
Ссутулившаяся фигура Шмульке явно свидетельствовала о его полной растерянности, У него даже пот выступил на лысине. Человек, очевидно, напрягал все свои мыслительные способности и, наконец, закряхтел с явным удовлетворением, найдя, повидимому, подходящий ответ. Тяжело вздохнув, он заговорил шепотом:
— Это вы совершенно верно, господин Заслонов, насчет обезьяны… Но я вам должен сказать, что не в одной обезьяне дело, не в ней беда. Беда вся в том, что, кроме обезьяны, простите, они выдумали еще… Холера бы их взяла, что они выдумали! Ну, вы понимаете меня, что они выдумали…
Заслонов затаил улыбку, мелькнувшую было на его лице, равнодушно спросил:
— Какая там беда, господин Шмульке? Всю Европу завоевали, к нам вон куда залезли… А вы — беда, беда. При чем тут беда?
Последние слова были для Шмульке ушатом холодной воды, вылитой на его вспотевшую от непосильного раздумья голову. Он уже совсем жалобно проговорил, простонал:
— Ах, боже мой, боже мой, что вы со мной делаете!
— Что вы, господин Шмульке?
— Я очень прошу вас забыть о том, что я сказал! Вы всегда были таким справедливым начальником! У меня жена, дети… Сохрани бог, узнает начальство про мои мысли, которые я здесь высказал, мне придется очень круто, очень круто! Ах, боже мой, что я наговорил…
— Да успокойтесь же, господин Шмульке! Вы ничего особенного не оказали. У вас ведь не было никакого злого умысла.
— Вы так думаете?
— Не только думаю, но прямо вам говорю, что это действительно было так.
— Ох, спасибо, облегчили вы меня немного! Правду говорили рабочие, что вы справедливый человек. Так я прошу вас, именем детей моих прошу, не говорите нигде о том, что я сказал здесь, подумал.
— Как вы трусливы, господин Шмульке! Вы же ничего, повторяю еще раз, не сказали и не подумали.
— Ну, спасибо вам! Я пойду уже домой, к жене, к деткам. Они волнуются там, ждут меня. Каждый день волнуются. Боятся.
— Чего они боятся?
— Всего боятся, всего… Ну, бывайте, господин инженер!
Заслонов кивнул головой и, чтобы успокоить старика, пожал ему руку на прощанье, проводил до дверей.
Вернулся в контору, улыбнулся, прошелся несколько раз по комнате.
— Герои! Однако и этому, видно, досадили, не знает, каким местом садиться. Завоеватели!
Прошелся еще раз по депо. Люди, заметив его, зашевелились проворней, кое-кто торопливо бросил окурок. Шел и чувствовал, как пронизывали его спину колючие взгляды, взгляды искоса, исподлобья. Когда оглянулся, будто бы случайно, заметил, как поспешно опустился чей-то кулак. Кто-то на глазах рабочих ему угрожал. Сделал вид, что не заметил. Пошел дальше. Лица у людей были суровые, сосредоточенные. На душе стало легко. И такая мелькнула мысль: «Ненавидьте! Чем жарче будет ваша ненависть… к ним… и ко мне, тем крепче будет наше дело».
Зашел на материальный склад. У стеллажей возился Чичин. Что-то говорил ему Воробей. Заметив начальника, рабочие вытянулись было в струнку. Но, видя, что он один, медленно пошли навстречу, улыбнулись.
— Действуете, орлы?
— Действуем, товарищ командир!
Быстрым взглядом окинул стеллажи, штабели разного запасного железа.
— Все пригодное раскомплектовать! Что есть ценного из арматуры, из деталей — припрятать. Прессмасленки частично в разбор, частично снять клапаны. О-о, еще сохранились расточные автоматы! В лом их, в лом… Дышла со щукинских… в землю.
— Есть, товарищ командир!
— Да смотрите у меня, чтобы порядок был отменный! На стеллажах чтобы все было, как в ювелирной мастерской. Запасные части смазать! Нумерация! Калибры! Ассортимент! Немцы любят порядок, уважают порядок. В этом они педантичны. Дерьма положите кучу, но чтобы блестело, чтобы было занумеровано!
— Чего-чего, а этого мы им подложиль!
— А теперь вот что я хотел тебе сказать, товарищ Чичин! Пора и за дело приниматься, о котором я говорил. Пора, пора!
— Все будет выполнено, господин начальник!
Чичин стоял навытяжку, в струнку.
Заслонов оглянулся.
В дверь склада входил белесоглазый рабочий, которого поутру пробирал инженер.
— Тебе чего?
— Я, господин начальник, к вам. Меня господин шеф отругал перед всеми рабочими и приказал, чтобы я просил у вас прощения.
— Так ты что?
— Пришел прощения просить, господин начальник.
— По приказу господина Штрипке?
— Так точно, господин начальник!
— Ах ты, негодная твоя душа, ты думаешь, мне нужны такие извинения, которые делают по приказу.
— Простите, господин начальник, я не совсем правильно сказал. Мне господин шеф говорил, что если я не попрошу прощения у вас, так он меня не только прогонит с работы, но и отдаст под суд за оскорбление инженера. А пришел я сам по себе, и очень прошу вас простить меня за то, что я себя так нахально вел с вами.
— Как же ты осмелился, негодяй?
— Я просто не знал. Мне показалось, что вы обыкновенный рабочий.
— Ты разве не слыхал, как я разговаривал с рабочими?
— Я, господин начальник, был очень занят работой, не обратил внимания…
— Ну, смотри, чтобы это было в первый и последний раз!
— Я обещаю вам, господин начальник, быть примерным рабочим.
— Ну, иди!
— У меня еще к вам одна просьба. Господин шеф приказал мне, чтобы я вас попросил прикрепить меня к какому-нибудь опытному слесарю, чтобы он меня немного подучил.
— Как же ты поступил на работу, не имея квалификации?
