— Этого, брат ты мой, не знаю, — растерянно сказал Чмаруцька.
— Он клейма не разглядел! — поддел кто-то рассказчика.
— А тебе все шуточки! Ты поглядел бы, как все началось. Небось, сам в депо сидел, а это у меня на глазах случилось.
— Что ни говори, набрался ты, Чмаруцька, страху!
— С вами, зубоскалами, поговоришь! — И Чмаруцька смущенно замолчал. Он собирался еще что-то сказать, но Штрипке, который в это время шел вместе с Заслоновым от эшелона, сердито прикрикнул на них:
— Чего глазеете? Чего не видели? Работать, работать!
Люди разошлись по своим местам. Проходя мимо Чичина, Заслонов как-то особенно посмотрел на него. Тот в ответ еле заметно повел глазами. Какое-то подобие улыбки промелькнуло в уголках губ инженера, и он, не останавливаясь, прошел в контору вслед за Штрипке.
2
Александр Демьянович немного прихворнул в дороге, и они с Надей остановились в одной деревне отдохнуть денек в хате, которую порекомендовал им дежурный проводник.
Было уже под вечер, когда по деревенской улице с гиком и криком пронеслась группа всадников, примерно человек пятнадцать.
— Кто это такие? — тревожно спросила Надя у хозяйки дома, в котором они ночевали.
Та выглянула в окно, присмотрелась:
— А это снова байсаки.
В голосе ее прозвучали нотки не то пренебрежения, не то недовольства.
— Какие байсаки?
— Да партизаны — они частенько сюда наведываются и в хате у меня были. Но, по правде сказать, это такие партизаны, что лучше бы их вовсе не было…
— А почему?
— Да что о них толковать, босяках.
— Почему босяках?
— Да командир у них по фамилии Байсак. Настоящий босяк, глаза всегда самогоном залиты. Только и забот у них, чтобы выпить и погулять.
Всадники, прискакав к деревенской околице, повернули обратно, ехали рысью. Впереди на добром скакуне, явно рисуясь своей молодецкой выправкой, гарцовал человек, которому можно было дать на вид лет под тридцать. Он был одет в хорошо сшитую меховую куртку. Шапка-кубанка сидела у него на самой макушке, из-под шапки выбивался черный вихрастый чуб. Кавалерийская сабля и маузер болтались около стремян. По всему его облику видно было, что это командир. Человек пять верховых, тоже в кожаных куртках, но похуже, ехали в непосредственной близости от командира. Вооружены они были немецкими автоматами. За ними следовали остальные, одетые кто в шинели, кто в овчинные полушубки. За их спинами болтались обыкновенные винтовки, а у ехавшего последним через плечо свисала гармонь.
Передний всадник остановился. Послышалась резкая команда:
— Гвардия, стой! Обеспечить привал!
К нему предупредительно бросились двое верховых. Один подхватил за уздечку коня, другой помог слезть с седла. Спешившиеся конники расходились по хатам.
— О господи, вот напасть на нашу голову, сам идет к нам! — растерянно сказала хозяйка.
Вскоре в хату вошли Байсак и еще двое: один, подвижной, как ртуть, парень лет двадцати, видать, ординарец, другой немного постарше, с тяжелым, немигающим взглядом, который, казалось, прилипал ко всему, что попадало в поле его зрения. Нос с горбинкой и мохнатые брови, нависавшие над глазами, придавали суровый вид его лицу и делали чем-то похожим на сыча.
Сам Байсак, плечистый, розовощекий, грузно вошел в хату и пробасил с порога:
— Ну как живешь, хозяюшка? Принимай гостей!
— Гостям всегда рады. Милости просим.
Горбоносый гаркнул из-за плеча Байсака:
— Чего там, милости да милости? Живей пошевеливайся, баба!
— Тише, Сыч, тише! Гляди, тут и девчата водятся. Что за люди? — спросил Байсак, заметив Надю и Александра Демьяновича. — Что-то не видел я их тут раньше.
— Наши люди, наши… — торопливо проговорила хозяйка.
— Какие это наши? — вмешался Сыч. — А ну-ка документы! — Проверив документы, он вновь обратился к Байсаку: — У них, товарищ начальник, немецкие удостоверения.
А какие же у нас могут быть удостоверения, если они выдаются немецкими властями? — спокойно произнес Александр Демьянович, глядя прямо в глаза Байсаку. Казалось, будто он где-то уже видел это лицо.
Мало ли чего в этих удостоверениях написано. Вы нам вот скажите, что вы за люди по советским документам? — спросил уже сам Байсак, и лицо его заметно посуровело.
— Видите, я не знаю, с кем имею честь говорить.
— Байсак! Понял — Байсак! Вот с кем имеете честь!
— Простите, но это мне еще ничего не говорит.
Байсак посмотрел на него, как обычно глядят на какую-нибудь козявку.
— Странно, однако… Гм… не знать Байсака! Можете благодарить бога, что я в хорошем настроении. Растолкуй ему, Сыч!
— Перед тобой, невежа, командир конно-партизанскою летучего отряда имени Байсака — сам Байсак.
— Тогда другое дело, по крайней мере знаем… — с плохо скрытой иронией сказал Александр Демьянович. — С партизанами приятно повстречаться.
— А вы что ж за люди?
— А мы… скажем, тоже партизаны.
— Какого соединения?
— Скажем… — на мгновенье запнулся комиссар, но решительно закончил: — из соединения Василия Ивановича.
Байсак нахмурился.
— Что за Василий Иванович? Не знаю такого, не слыхал… Чего не слыхал, того не слыхал… Сомик, на стол! — отрывисто скомандовал он ординарцу. Тот забегал, как на пружинах. Остренькая лисья мордочка, носик, как шильце, все время были в движении, суетились, принюхивались. Несколько раз он обращался к хозяйке:
— Алена! Ты гляди, может, сыр у тебя припрятан или масло, яички?
— Овдовели куры, хлопец мой, и твоя это работа была. Сам петуха подстрелил с пьяных глаз, когда заезжали в прошлый раз.
— И злопамятна же ты, тетка! Никак петуха того не забудешь. Ну, ладно. Накрывай стол да поскорей!
Он куда-то скрылся на несколько минут, повидимому, на соседний двор. Сыч молча чистил парабеллум, изредка бросая мрачные взгляды на Александра Демьяновича и Надю.
— Эй ты, стрелок, кинь свой пистолет и садись за стол! Еще колено себе прострелишь, оконфузишься перед девушкой.
В хату вбежал Сомик, начал расставлять на столе разные закуски. Вдруг, хлопнув себя пятерней по лбу, даже подпрыгнул на месте.
— А про главное-то и забыл, вот память куриная!
Сомик молнией метнулся из хаты, и не успел еще простыть его след, как он уже торжественно входил в горницу, неся в обеих руках по литровой бутылке. Вся его остренькая мордочка сияла, как зеркало на солнце, а носик жадно вдыхал воздух, так что трепетали ноздри.
— Во, товарищ начальник, прямо из-под коровки! Такой первачок, кабы Гитлер учуял, так на всю империю плюнул бы, чтобы его отведать. Зади-и-ристый, доложу я вам, как и положено для товарища командира.
— Ну-ну, хвастаться! — буркнул Байсак, опытным взглядом окинув бутылки.
— Алена, стаканчики, а начальнику кубок!
На мгновенье замявшись и взглянув на сидевших в хате, Байсак пригласил их:
— Садитесь, что ли, с нами, па-а-артизаны, выпьем для знакомства!
Александр Демьянович и Надя отказались.
— Мы только что пообедали, на нас не рассчитывайте.
— Ну что ж, была бы честь предложена. Нет у меня такого обычая, чтобы насильно людей потчевать.
Надя и комиссар вышли в другую половину хаты.
— Ну и типы, Александр Демьянович!
— Видать, из диких, — откликнулся комиссар, силясь вспомнить, где же ему довелось впервые увидеть этого человека. Перебирал в памяти разные случаи, встречи, людей, с которыми ему приходилось сталкиваться за последние годы. Но события последних дней заслонили, оттеснили куда-то далеко-далеко все то, что произошло в столь давние, казалось, времена.
— Пойти бы нам дальше, Александр Демьянович, — предложила Надя.
— А куда мы теперь пойдем, на ночь глядя. Тут сравнительно безопасно, немецкий гарнизон далеко. Вот завтра поутру и тронемся.
— Не нравится мне здесь!
— А что именно не нравится?
— Вояки эти. Больше с самогоном воюют.
— Вот мы с тобой и присмотримся к ним поближе, что они за люди, чем дышат.
— А что на них глядеть, их не так уж много.
— Дело не в том, Надя… Их немного, но они могут творить очень скверные дела. Они подрывают то, что делаем мы и все наши люди.
В комнату вошла хозяйка, тетка Алена.
— Я постелю вам, отдыхайте. Этих чертей не переждешь, как начали, так до утра не угомонятся.
— А что они там?
— Пьют, жрут, чтоб им подавиться!
— И часто они бывают у вас?
— Раньше они частенько жаловали, но в последний месяц куда-то запропастились. Мы уже надеялись, что бог нас избавил, наконец, от таких вояк-защитников, которых надо остерегаться так же, как немцев.
В хату вошел старый крестьянин. Он был заметно взволнован. Все клял, жаловался, упрашивал хозяйку:
