теперь дома издалека не увидишь: не то время в степи.
Он попытался успокоиться, прежде чем начать бой. Потом выбрал ложбинку, разложил перед собой патроны.
Небо было затянуто мутной пеленой туч. Снег, едва побелив пригорки, перестал сыпать. Холод все глубже проникал сквозь одежду, и Махамбет стал напрягать мышцы: на руках, на спине, на ногах… Стоило поднять голову, как из кустов гремели выстрелы. Не одна пуля вонзилась уже в стену мавзолея, осыпая Махамбета пылью.
На выстрелы Адайбека и его джигитов Махамбет долго не отвечал. Но когда двое, осмелев, поползли к холму, он неторопливо двумя выстрелами уложил обоих. Они лежали на виду, незнакомые, в черных шинелях алашской милиции: один — уткнувшись лицом в землю, другой — перевернувшись на спину и широко раскинув руки. Третьим должен был погибнуть Сейсен. Толстяк подобрался ближе всех остальных и засел за пригорком. Стрелок он был плохой: пускал пули торопливо и наугад, но беспрестанно. Махамбет долго ждал, прежде чем нажать курок. Увидел, как слетела круглая черная шапка с головы Сейсена.
Солнце стало клониться к горизонту. Стих ветер, и неожиданно пошел снег. Настоящий зимний пушистый снег. Никто не стрелял. В нескольких шагах от Махамбета, вытянув ноги, лежал его гнедой, которого подстрелили в самом начале боя. Неожиданно из оврага выехали двое и поскакали, далеко огибая могильник. До Махамбета долетел крик Адайбека, потом вслед всадникам прогремели выстрелы. Видимо, затянувшийся поединок, смерть товарищей, неуязвимость Махамбета произвели на них удручающее впечатление, и они оставили Адайбека. Махамбет усмехнулся, представив себе состояние бая. Он снял с головы малахай, выдвинул его на кочку, а сам быстро отполз в сторону. Пуля тут же сорвала шапку. Махамбет не шевельнулся. Через несколько минут кусты задвигались и показался Адайбек. Низко пригнувшись, стоял он с винтовкой в руке и настороженно смотрел в сторону мавзолея. Потом развел в стороны ветки и шагнул вперед. Махамбет целился тщательно. Выстрелил. Словно споткнувшись, Адайбек упал вниз лицом.
Махамбет вскочил на ноги. Счастливый смех вырвался из его груди.
От края до края светлела земля, а снег все падал и падал… За кустами у оврага паслись кони, и статный Каракуин четко выделялся на белом фоне степи. Махамбет, улыбаясь, поднял винтовку. Потом вспомнил о малахае. Нашел его в снегу продырявленным пулей. Отряхнул и, смеясь, нахлобучил на голову. Вдруг качнулась под ногами земля. Надвинулось, закружилось серое небо. Откуда-то издалека долетел хлопок… Боль пришла позднее. «Эх, попался! — обожгла она грудь. — Попался как ребенок… Обманул Адайбек…»
Он упал, не выпуская из рук винтовки. Долго лежал с открытыми глазами, словно всматриваясь в хлопья снега, мягко и бесшумно стекавшие с неба. В груди хрипело…
«Берегите дружбу смолоду, — улыбающийся Адайбек появился перед взором. — Понятно?.. — И в его руке замелькал гибкий кизиловый прут. Прут опустился на спину Амира, взметнулся над ним, над Махамбетом… — Понятно?.. Понятно?.. Понятно?..»
Махамбет застонал и приподнял голову. От сильной боли в груди беспомощно откинулся назад.
— Я тоже не убил его, Амир, — проговорил он. — Не убил! Прости меня…
Он медленно перевернулся на живот и с невероятным усилием сел, навалившись могучим плечом на стену, попытался подтянуть к себе винтовку за ремень и потерял сознание. Когда очнулся, снова дернул за скользкий ремень.
Махамбет полулежал и видел небо в тучах, беспрерывно шевелящееся, пронзенное бесчисленными разноцветными снежинками. Ниже смутно виднелась вершина холма, за этим холмом где-то далеко затерялись пески… Он, не отрывая взгляда, смотрел вдаль. Кого он ждал оттуда? Товарищей по оружию? Амира?.. Санди?.. В памяти, всколыхнувшись, всплыла осенняя предпоходная ночь, когда он расставался с Санди… Тогда ни он, ни Санди не сказали друг другу ничего значительного. Просто сидели, вместе с товарищами пели песню, которую сложил Хамза. Голос Санди звучал грустно, но так проникновенно она еще никогда не пела.
За годами пусть пройдут года,
Голос мой запомни навсегда,
Ты любовью сына, моя степь,
Будешь вечно, вечно молода, —
пела Санди. Ее голос настигали огрубевшие голоса джигитов, потом отставали, затихая… Теперь он услышал в словах Санди страстное желание увидеть его снова, увидеть победителем, невредимым. И слово «сын» несло их мечту, надежду, будущее…
Ты любовью сына, моя степь…
Махамбету чудилось, что он слышит грудной и немного грустный голос любимой.
А снег с тихим шорохом падал и падал сверху. Он белым пухом покрывал разметавшиеся, как крылья, полы халата, скользил по смуглым натруженным рукам. И больше уже не таял на запрокинутом лице Махамбета.
Из кустов, часто оглядываясь назад, выехал Сейсен. Окаменевшее тело Адайбека сползало то в одну, то в другую сторону, и Сейсену немало труда стоило удержаться на коне. Тулуп Адайбека был накинут на плечи Сейсена поверх его собственной шубы и держался на веревке, которая стягивала концы воротника, обхватывая грудь. Шапка Адайбека из жеребячьей шкурки тоже перекочевала на голову толстяка. Но от всего этого было мало проку — холод сковывал тело; лицо, пальцы рук и ног сводило все возрастающей щемящей болью.
Каракуин испуганно храпел, косил глазом на ношу и шел боком. Сейсен от злости несколько раз рванул поводья, и скакун, закинув голову от боли, присел на задних ногах. Смерть обошла Сейсена, но с ним был холод, рана, долгий путь, труп дяди, который нужно было доставить в аул.
Впереди из-за холма вылетело несколько всадников, и, увидев их, Сейсен заторопился. При мысли, что отец послал людей на розыски, сразу отлегло от сердца.
Всадники стремительно приближались. Сейсен присмотрелся, судорожно вцепился пальцами в халат Адайбека, узнав среди всадников Хамзу, Акжигита. Конь скакавшего впереди всех Хамзы, подлетев к Сейсену, осел, проехался, взрывая копытами летучий снег. Хамза нагнулся, рассмотрел труп Адайбека и что-то спросил. Громкий жалобный вопль раздался вместо ответа. Сейсен, в ужасе обхватив голову руками, припал к седлу. Обветренное лицо Хамзы исказилось, он со всего маху рубанул саблей Сейсена по сгорбившейся спине. Сейсен изогнулся, закричал истошным заячьим криком и стал сползать с седла.
Амир нашел отряд через сутки. О том, что повстанцы стоят в ауле Адайбека, он узнал в Керимакасе и за ночь проделал весь обратный путь. Его остановили, как только он выехал из зарослей Коп-чия, расспросили, и плотный, среднего роста старик привел его в шалаш Акжигита. Нагнувшись, они прошли внутрь — впереди повстанец, за ним Амир. В нос ударило спертым теплым воздухом: шалаш был битком набит спящими людьми. Зыбкий свет жировки
