Выслушав на XI съезде выступления Преображенского и Осинского, Ленин специально берет слово, чтобы ответить персонально на их критику. Он обвиняет их в схоластике. Его логика в следующем. Никакой Маркс и никакие марксисты не могли предвидеть того, «что пролетариат достигнет власти в стране из наименее развитых и попытается сначала организовать крупное производство и распределение для крестьян, а потом, когда, по условиям культурным, не осилит этой задачи, привлечет к делу капитализм. Всего этого никогда не предвидели, но это же бесспорнейший факт… Капитализм, который мы допустили, необходимо было допустить. Если он уродлив и плох, мы можем это исправить, потому что власть у нас в руках, и нам бояться нечего»[447].
Иными словами, партия и страна находятся в состоянии эксперимента, а тов. Преображенский неправильно понимает политику, потому что подходит к ней как теоретик, «устремленный на определенные рамки, привычные и обычные».
Еще большее раздражение вызывают у Ленина предложения Осинского: «Улучшение системы управления и психологическая мобилизация масс». Это смертоубийство! Если бы на такую точку зрения политической реакции съезд встал, то это был бы вернейший и лучший способ самоубийства… Мы системы не имеем?! Пять лет лучшие силы уходили на то, чтобы создать эту систему! Эта система есть величайший шаг вперед».
Отсюда необходимо признать, что та система взаимодействия между партийными, административно-государственными и советскими институтами власти, которая сложилась к тому времени, Ленина абсолютно устраивает. Устраивает при всех своих чудовищных недостатках и извращениях, которые он прекрасно видит. Почему она его устраивает? Потому что она предоставляет свободу эксперимента, свободу рук лично Ленину и верховному руководству партии в лице Политбюро. В самодеятельность рабочих масс, к чему призывает «рабочая оппозиция», Ленин ни на йоту не верит. И не только потому, что рабочие массы в значительной степени деклассированы (о чем Ленин так же откровенно говорит на съезде), но и потому, что общий культурный уровень самой партии в целом оставляет желать лучшего, а, следовательно, даже в условиях ограниченной «рабочей демократии» она наверняка утратит свое монопольное положение. В крестьянской стране это — по Ленину — равнозначно краху социалистического эксперимента. Для сохранения власти необходима монополия на власть. Но и монополия несет в себе опасность перерождения и гибели партии. Ленин приходит к однозначному выводу. Партия нуждается в избранных. Но прямо об этом Ленин сказать не может, он говорит: «Мы пришли к тому, что гвоздь положения — в людях, в подборе людей»1. Через некоторое время, когда к власти придет Сталин, он останется на тех же принципах отношения к партийной массе, лишь немного видоизменив лозунг: «Кадры решают все!» Это один из основополагающих принципов трансформированной партии — партии «державного коммунизма». Но Сталин, в отличие от Ленина, не будет искать для продолжения эксперимента баланса расстановки сил. Он просто пойдет по пути наименьшего сопротивления, восстановив в иной, «красной» ипостаси Российскую империю, уничтожив при этом крестьянство и воссоздав легитимный бюрократический аппарат. Более того, этот аппарат Сталин (скорее всего, сознательно) будет пополнять кадрами в основном из люмпен-пролетарских слоев. Именно поэтому Д. Лукач назовет сталинизм «вульгаризацией ленинизма». И — самое главное, Сталин, человек с уголовной по своей сути психологией, сделает основой своей кадровой политики принцип «незаменимых людей нет».
Дьердь Лукач в своей книге «Ленин: Исследовательский очерк о взаимосвязи его идей» называет мировоззрение Ленина «реализмом», и это весьма показательно. Политическая практика Ленина исходит из реальности, теория лишь призвана обобщить задним числом опыт повседневной борьбы: «Ибо в самой сущности истории заложена способность постоянно создавать новое. Это новое не может быть заранее рассчитано какой бы то ни было безошибочной теорией; оно должно быть распознано в борьбе, по его первым выявившимся зародышам, и сознательно доведено до понимания. В задачу партии отнюдь не входит навязывать массам некий абстрактно надуманный образ действий… Она должна связывать то, что стихийно, благодаря верному классовому инстинкту, найдено массами, с целостностью революционной борьбы и делать это осознанно… Если она не сделает этого, она может только исказить не понятый ею и потому идущий мимо нее ход событий. Вот почему всякий догматизм в теории и всякая косность в организации имеют для партии роковой смысл… (выделено нами. — А. Б.)»[448].
У Ленина эти же идеи выражены намного проще: «Мы можем управлять только тогда, когда правильно выражаем то, что народ сознает. Без этого Коммунистическая партия не будет вести пролетариата, а пролетариат не будет вести за собой масс, и вся машина развалится»[449]. На первый взгляд, тезис абсолютно правильный. Беда лишь в том, что система Ленина строится не на осознанной, а на внешне-принудительной дисциплине, которую Осинский в своем выступлении назвал милитарной. Подобная дисциплина исключает любое проявление общественной инициативы, которое выходит за рамки, устанавливаемые руководством партии (Политбюро). Ленин не против свободы взглядов внутри партии, ибо это помогает руководству в процессе общения с партийцами (допустим, на съезде) правильнее оценить реальную ситуацию. Но он против того, чтобы свобода взглядов трансформировалась в свободу группировок внутри партии, а тем более в свободу действий этих группировок.
Ленин по инерции ориентируется на традиции старого, подпольного большевизма, в то время как социальное наполнение партии радикально меняется, да и логика поведения члена правящей партии резко отличается от логики революционера-подпольщика. Бюрократизация партии становится фактом, а меры, предлагаемые Лениным для устранения этого зла, — малоэффективны. Лишь незадолго до смерти Ленин придет к выводу, что численность партии надо резко сократить, увеличив при этом число членов ЦК. Однако Сталин, Зиновьев и Каменев внесут в «ленинское завещание» свои коррективы, объявив т. н. «ленинские призывы» в партию и резко увеличив ее численность за счет люмпен-пролетарских слоев.
Между тем оппозиция продолжает неравную борьбу с аппаратом. Она апеллирует к Коминтерну (сначала в выступлении Александры Коллонтай на конгрессе Коминтерна, затем в «Заявлении 22», направленном в Исполком Коминтерна). Политбюро мобилизовало для объяснений с Коминтерном Троцкого, Зиновьева, Рудзутака, которые воспроизвели в своих выступлениях логику Ленина. Коминтерн признал взгляды «рабочей оппозиции» ошибочными, следом за ним «рабочую оппозицию» осудил XI съезд РКП(б), исключив из партии двух наиболее активных оппозиционеров — Митина и Кузнецова. Этот же съезд осудил и группу «демократического централизма» во главе с Сапроновым, Осинским, Рафаилом, Бубновым, Каменским и предложил группе прекратить свою деятельность (в противном случае членам группы угрожало исключение из партии). Группа подчинилась съезду и заявила о самороспуске.
Однако, не имея возможности работать внутри партии, многие оппозиционеры начинают теперь действовать за ее рамками. После X съезда возникает группа «Рабочая правда», члены которой выступали против новой экономической политики и ставили задачу образования новой рабочей партии. Группа оказалась слишком малочисленной, руководство группы вскоре было арестовано.
В апреле 1923 года сформировалась «рабочая группа РКП». Ее возглавил исключенный из РКП(б) в 1922 году бывший член «рабочей оппозиции» Г.И. Мясников. Еще в начале мая 1921 года Мясников направил в ЦК РКП(б) докладную записку, в которой писал: «После того, как мы подавили сопротивление эксплуататоров и конституировались как единственная власть в стране, мы должны, как после подавления Колчака отменили смертную казнь, провозгласить свободу слова и печати… от меньшевиков до анархистов включительно»[450].
27 июля Мясников передал Н.И. Бухарину для публикации в «Правде» статью «Больные вопросы», в которой также отстаивал необходимость свободы слова и печати: «У нас свобода слова на рынке, на вокзале, в вагоне, на пристани существует, но на фабрике и заводе и в деревне ее нет. Там чека зорко досматривает через коммунистов на благонравие рабочих и крестьян»[451].
Гимпельсон особо подчеркивает тот факт, что «Оргбюро ЦК создало специальную комиссию (Н.И. Бухарин, П.А. Залуцкий, А.А. Сольц) для рассмотрения материалов Г.И. Мясникова, а также его выступлений по тем же вопросам в петроградской и пермской организациях РКП(б). Комиссия 21 июля 1921 г. предложила исключить Мясни- кова из партии»[452].
