Итак, большевистская верхушка пошла на ограничение внутрипартийной демократии сознательно, мотивируя это экстраординарностью исторической ситуации и рассматривая это как временную меру. Есть указания на то, что и сам Ленин считал принятие резолюции «О единстве» вынужденным и временным шагом. Однако за два года, прошедших с момента X съезда, новая структура партии приняла системный характер, так как партийный аппарат объективно стал необходимой составной частью всей системы партийно-государственного управления. Выступивший 28 ноября 1923 года в «Правде» со своей статьей Е. Преображенский (один из авторов «Заявления 46-ти») заявил, что нэповская обстановка характеризуется ростом социальных противоречий, поэтому бюрократизация партии может иметь опасные последствия: «Вместо курса на коллективную самодеятельность организации и поднятия уровня всех членов партии в процессе живого участия во всех внутрипартийных решениях, на почве сознания ответственности каждого за каждое из этих решений был взят курс на хороший аппарат и на хорошего пар- тийного чиновника. Аппарат мы улучшили, это бесспорно, но достигли этого плюса ценой более объемистого минуса, ценой угасания внутрипартийной жизни и отрыва немногочисленной активной части организации от партийно-пассивного или полупассивного большинства… Ярким примером такого молчания может служить совещание секретарей губкомов, созванное осенью ЦК. Многие разучились самостоятельно мыслить и говорить вслух перед партией о том, что каждый думает про себя. Многие разучились самостоятельно ориентироваться в положении и ждут указания сверху. Прекратилась дискуссия в партии по коренным вопросам партийной жизни. Характерно, что и начинается теперь эта дискуссия также по инициативе сверху». Авторитет Е. Преображенского, как одного из авторов «Азбуки коммунизма» (написанной им в соавторстве с Бухариным), по которой изучали политграмоту тысячи партийцев, был довольно высок. Поэтому против доводов Преображенского поспешил выступить сам Зиновьев. Он легко нашел в высказываниях Преображенского слабые места. В своей статье в «Правде» от 13 декабря 1923 года Зиновьев указал на то, что партийный аппарат в значительной степени обслуживает и государственную машину, т. е. служит инструментом управления в руках партии и отказаться от этого инструмента — значит потерять контроль над реально идущими процессами. Кроме того, Зиновьев доказывал, что среди сотрудников партаппарата большой процент составляют люди с дооктябрьским стажем в партии, тем самым как бы указывая на то, что никакой угрозы перерождения здесь нет. Отстаивая принципы «аппаратного» стиля руководства, Зиновьев демагогически призывал: «Давайте критиковать и исправлять наш партийный аппарат. Никакой самовлюбленности, никакого казенного оптимизма, никакого рутинерства. То, что подлежит исправлению, должно быть исправлено без дальних слов. Но что недопустимо, — так это вместе с водой выплескивать из ванны и ребенка. Гибкий, связанный с широкими массами членов партии, отзывчивый, культурный, постоянно обновляющийся снизу партийный аппарат есть единственная серьезная гарантия того, что мы сумеем бороться с бюрократизмом, о котором в прошлом году тов. Ленин писал, что он во многом напоминает бюрократизм старого царского государственного аппарата». Таким образом, с бюрократизмом аппарата предлагалось бороться силами самого аппарата, но ни в коем случае не менять саму систему руководства партией. Это вполне понятно, т. к. аппарат являлся оптимальным инструментом управления партией и государством в руках Политбюро. Отказаться от этого инструмента означало поставить под удар всю систему партийной диктатуры.
О статье Преображенского высказался в «Правде» (№ 270) и Сталин. Возражая Преображенскому, он заявил: «…восстановление партийной жизни на началах 1917–1918 гг., когда не было нэпа, не отвечает и не может отвечать потребностям партии в условиях 1923 г., когда есть нэп»1. Кроме того, Сталин заявил, что «восстановление минувших порядков фракционной борьбы привело бы к неминуемому подрыву единства партии, особенно теперь, в отсутствие тов. Ленина».
Между тем, среди оппозиции уже не было секретом существование «тройки» (Зиновьев, Сталин, Каменев) в Политбюро, что говорило о том, что власть как раз принадлежит фракции, а не ЦК партии. Об этом заявил, вернее, выкрикнул с места, Преображенский во время демагогического выступления Каменева на собрании бюро ячеек и активных работников Московской организации 11 декабря 1923 года. При этом он сослался именно на Сталина, который где-то проговорился. Каменев заявил, что ему об этом ничего не известно. Борьба против аппарата все более и более приобретает характер борьбы за власть над аппаратом между двумя партийными группировками. Скорее именно поэтому Троцкий не примкнул открыто к оппозиции, попытавшись взять на себя роль арбитра, но быстро поплатился за это.
В создавшейся ситуации партийный аппарат, разумеется, в известной степени обеспечивал и власть сложившейся в Политбюро влиятельной группы Зиновьева, Сталина и Каменева, оспаривающей авторитет и влияние Троцкого. Игнорировать интересы аппарата, или выступать против аппарата значило теперь заранее обрекать себя на поражение.
Именно эта группа настояла на обсуждении двух разноплановых документов (письма Троцкого и «Заявления 46-ти») на октябрьском (25–27 октября 1923 года) объединенном пленуме ЦК и ЦКК с представителями 10 крупнейших партийных организаций. Пленум осудил и письмо Троцкого, и «Заявление», но в то же время признал справедливость многих критических замечаний авторов этих документов. Поэтому 29 ноября Политбюро создало комиссию по внутрипартийному положению в составе: Сталин, Молотов, Бухарин, Куйбышев, Зиновьев, Троцкий, Томский. Эта группа подготовила и единогласно одобрила текст резолюции ЦК и ЦКК о партстроительстве от 5 декабря 1923 года, в котором в самых общих выражениях говорилось о необходимости нового курса. Однако, подписав резолюцию, Троцкий начал собственную игру. Уже на следующий день появилось письмо Троцкого «Новый курс», переданное его сторонниками для обсуждения в партийные организации, а затем опубликованное в «Правде» в качестве программной статьи. Троцкий утверждал: «Новый курс вовсе не значит, что на партийный аппарат возлагается задача в такой-то срок декретировать, создать или установить режим демократии. Нет. Осуществить этот режим может сама партия. Кратко задачу можно формулировать так: партия должна подчинить себе свой аппарат». Это уже был лозунг, выходивший за рамки резолюции. Более того, Троцкий позволил себе назвать вещи своими именами: «До того, как было опубликовано постановление Цека о новом курсе, обюрократившиеся представители аппарата считали самое упоминание о необходимости изменения внутрипартийной политики ересью, фракционностью и расшаткой дисциплины. Сейчас они также формально готовы принять новый курс «к сведению», т. е. бюрократически свести его на нет». Это уже было явное выражение солидарности с оппозицией, с «Заявлением 46-ти». Троцкий призывал: «…прежде всего должны быть устранены с партийных постов те элементы, которые, при первом голосе критики, возражения, протеста, склонны требовать партбилет на предмет репрессий. Новый курс должен начаться с того, чтобы в аппарате все почувствовали, снизу доверху, что никто не смеет терроризировать партию»[454].
Уже одно то, что Троцкий позволил себе выступить в роли толкователя резолюции ЦК и ЦКК, как бы беря на себя функции умирающего Ленина, не могло не вызвать резкой реакции группы Зиновьева, Сталина, Каменева. Но эта реакция последовала не сразу. Сталину становится известно, что в развернувшейся в партии дискуссии (это была последняя свободная дискуссия в партии, последний аккорд большевизма) позиция 46-ти находит все большую и большую поддержку. Поэтому Сталин и его окружение были вынуждены прибегнуть к фальсификации результатов голосований в партийных организациях. Этот момент прекрасно описан в «Записках» Бориса Бажанова[455]. Одновременно Зиновьев и его сторонники усилили пропагандистскую кампанию, направленную против оппозиции.
Осознавая слабость своих аргументов, Зиновьев 15 декабря, выступая перед петроградским партактивом, перешел на личности, указывая на то, что многие из подписантов «Заявления 46-ти» — или бывшие члены группы «демократического централизма», не раз критиковавшиеся Лениным, или люди, примкнувшие к ним в силу лчч- ной обиды на Политбюро, в частности «Преображенский, Смирнов, Серебряков, — товарищи, которые на X съезде РКП не были переизбраны в ЦК по предложению тов. Ленина»[456]. Апелляция к умирающему Ленину воистину стала последним и главным доводом.
