Мой позвоночник резко выпрямляется от тона его голоса. Как в ту ночь. Как у Джона.
Это был только Джона?
Я не думаю об этом, пока бегу. Меня не волнует, что у меня паранойя или что все кажется сюрреалистичным. Все будет хорошо, пока я не выберусь отсюда.
Гигантская масса врезается в меня сзади, и я с воплем падаю на пол. Я бьюсь и бьюсь, моя голова кружится от силы удара.
— Тупая маленькая сучка. — Зейн садится мне на спину, едва не сломав ее.
Сейчас он похож на демона, его черты лица превратились в плавные линии, источающие злобу.
Я пытаюсь оттолкнуть его, повернуться, но это невозможно, когда он сидит на мне, как на стуле. Он достает бутылку с водой, которая от удара покатилась по полу, и открывает ее.
— Ты должна была пить, когда я вежливо попросил тебя.
Мой пульс грохочет в ушах, но я заставляю себя успокоиться и говорить как можно нейтральнее.
— Что... что ты делаешь, Зейн?
— Разве ты не такая умная? Не прикидывайся дурочкой, когда ты точно знаешь, что я делаю. — Он хватает меня за лицо, закрывает мне нос, и в тот момент, когда я задыхаюсь через рот, он вливает в него воду.
Я брызгаюсь и задыхаюсь, но он продолжает лить и лить, пока я не проглатываю половину, а другая половина не заливает мое лицо и шею.
Моя рука падает на пол, не в силах пошевелиться, как бы я ни старалась ее поднять.
Каждая молекула в моем теле становится вялой. Мои конечности становятся вялыми, а дыхание замедляется до пугающего ритма. Как будто я засыпаю.
Но это не так.
Все гораздо хуже.
Тело демона наваливается на меня, как во время сонного паралича, и я стону, слезы собираются в моих глазах.
Я кричу, но из меня не выходит ни звука.
Я дергаюсь, но мои руки и ноги не двигаются.
Нет.
Нет...
— Шшш. — Он гладит меня по щеке. — Веди себя хорошо, Сесилия и я не причиню тебе боли. Сильной. Разве тебе не противно от того, что у нас есть незаконченное дело? Джон должен был остаться и сделать то, о чем мы договорились в тот день, но его оттолкнула какая-то рвота, и он отпустил тебя. Я бы выполнил план, но каким-то образом ты вышла из комнаты первой, и тебя увидели несколько человек, так что я был джентльменом и даже остановил для тебя такси перед отелем.
Это был он?
Его рука горячая и тяжелая, когда он сдвигает бретельку моего платья с плеча. А может, это я сонная?
— Джон должен был оставить тебя мне, как только закончит. Мы всегда так делали. Он был обаяшкой, а я — тем, кто разрабатывал планы по заманиванию девушек в ловушку. Чаще всего они даже не помнили, что с ними произошло утром. Как по волшебству, все исчезало, — размышляет он, поглаживая рукой мое плечо. — Но ты, Сесилия, единственная, кому удалось уйти. У меня во рту остался кислый привкус. Поэтому я оставался рядом, ожидая шанса овладеть тобой как следует на этот раз. Но ты стала слишком осторожной и даже завела себе преследователя, который мешает моим планам. Видишь ли, я перфекционист. Я не мог торопиться и делать небрежную работу. Я ждал, ждал и ждал, пока наконец не смог заполучить тебя без его вмешательства. Разве я не хороший игрок? Я тоже лучше Джона. Этот дурак не умеет планировать, и его за это посадили. Я? Ты, наверное, забудешь обо мне утром. Кроме, ну, боли. Полагаю, она останется.
Нечленораздельные звуки вылетают из моих губ, когда я пытаюсь двигаться, бороться, поднять голову, руку, ногу — хоть что-нибудь. Как будто мое тело отказалось от меня.
Но это не так.
Возможно, у меня нет полного доступа к мозгу, но я знаю, что если не попытаюсь остановить это, если я хотя бы не попытаюсь, я буду жалеть об этом всю оставшуюся жизнь.
— Шшш. Не беспокойся. Я ввел больше наркотиков, чем обычно. Особое лечение для особой девушки. — Он тянет вторую бретельку вниз. — Давай посмотрим, особенная ли у тебя киска. Вообще-то, раз уж ты лежишь лицом вниз, я начну с твоей задницы.
Слезы каскадом текут по моим щекам, горячие и обильные. Я не могу двигаться, но чувствую каждое прикосновение его руки к моей спине. Я чувствую, как отвращение нарастает в моем горле, угрожая взорваться во рту.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Меня сейчас вырвет.
Я собираюсь...
Горячая жидкость проливается мне на спину, и в воздухе раздаются булькающие звуки. Сначала я думаю, что они мои. Мне кажется, что я захлебываюсь своей слюной или рвотой, но потом тяжесть исчезает с моей спины.
Он с грохотом падает на пол передо мной. Я вижу конвульсирующее тело, лужу крови под ним, и эти ужасные призрачные булькающие звуки продолжают заполнять мои уши.
Большая тень загораживает обзор, а затем я поворачиваюсь и полностью окутываюсь знакомым теплом. Тепло, которое, как я думала, больше никогда не почувствую.
Запах его одеколона окутывает меня, как второе объятие — кожа, хвоя и тепло.
— Сеси... черт. Сесилия! Ты меня слышишь?
Прерывистый стон вырывается из моего горла, как только я вижу его лицо, жесткое, темное и убийственное. Я пытаюсь разомкнуть губы, чтобы что-то сказать, но они не двигаются.
Не двигаются ни руки, ни конечности.
Я все еще парализована, нахожусь в чьей-то власти, но не чувствую угрозы.
Если уж на то пошло, я наконец-то в безопасности.
Никогда в жизни я не чувствовала себя в такой безопасности, как в этих объятиях.
Медленно, слишком медленно, я закрываю глаза, позволяя слезе стечь по лицу.
В безопасности.
— Сесилия!
В безопасности.
Я. В. Безопасности.
* * *
Я очнулась в больнице через день.
Вялая. Уставшая. Грустная.
Я плачу, когда открываю глаза, и мама обнимает меня, потом папа, потом Ава.
Но я не перестаю плакать. В груди болит, но не проходит, сколько бы я ни плакала. Как будто я вернулась к тому времени, когда бродила по улицам, прежде чем оказалась в приюте.
Все ласкают меня, включая Реми, который говорит, что не будет раздражать меня в течение месяца и что если я посмею снова уйти, он надерёт мне задницу.
Девочки, Ава, Глин и Анни, остаются рядом со мной больше всех, принося за спиной медсестры закуски и оставаясь рядом, чтобы мы могли вместе смотреть фильмы.
В этот раз я написала заявление в полицию, как по поводу недавнего инцидента, так и двухлетней давности. Было трудно, и чем больше я рассказывала о событиях, тем сильнее меня тошнило, но меня поддерживали родители и друзья. Папа позволил мне поплакать у него на груди в первую ночь, сказал, что ему жаль, что он не знал, и что он позаботится о том, чтобы Джон заплатил.
И Зейн тоже, когда они его поймают.
Но они не поймают.
Возможно, я была под действием наркотиков, но я знаю, что означал тот булькающий звук, который я слышала, и что жидкость, покрывавшая мою спину, была кровью.
Джереми убил его. Никаких сомнений. Он перерезал ему горло, оставил его корчиться на полу, а потом отвез меня в больницу.
Илья или один из его охранников, вероятно, позаботился о трупе и уборке, потому что Анника сказала мне, что они ничего не нашли в приюте, а запись с камеры наблюдения была стерта.
Несмотря на то, что я знаю, что Джереми из тех, кто не в себе и отправляет людей в реанимацию и тюрьму, я думала, что буду чувствовать отвращение от того, что он кого-то убил.
Это не так.
Ни в малейшей степени.
Зейн был серийным насильником, даже хуже, чем Джон, и он причинил боль стольким другим девушкам, кроме меня — девушкам, которым, вероятно, тяжелее, чем мне, потому что они не помнят. Я не могу представить, через какую боль им пришлось пройти, если они проснулись и узнали, что их изнасиловали.
Такие люди, как он, не заслуживают ни прав человека, ни регулируемой системы правосудия. Они заслуживают жестокой казни, на которую способен только такой человек, как Джереми.
Я провела три дня в больнице. Они держат меня под наблюдением на случай сотрясения мозга, так как я ударилась головой об пол, и, вероятно, завтра меня выпишут.
