Хоббиты не привыкли к таким путешествиям, и утрами, когда зачинался рассвет, у них от усталости подкашивались ноги, но им казалось, что они не двигаются, а из ночи в ночь шагают на месте: унылая, изрезанная оврагами равнина с островками колючих зарослей не менялась на протяжении сотен лиг. Однако горы подступали всё ближе. К югу от Раздола Мглистый хребет становился выше, сворачивал к западу, и к его подножию примыкало обширное нагорье с чёрными холмами и глубокими долинами, на дне которых бурлили ручьи. Извилистые, давно заброшенные тропы часто заводили Хранителей в тупики — то к обрыву над пенистым потоком, то к краю предательской трясины.
На четырнадцатую ночь погода изменилась. Ветер ненадолго стих, а потом устойчиво потянул с севера. Несущиеся тучи поднялись и рассеялись, прозрачный воздух стал морозней и суше, а из-за Мглистых гор выплыло по-зимнему бледное, но все же яркое солнце. Путники подошли к гряде холмов, поросших древними падубами, — казалось, их серо-зелёные стволы были сложены из тех же камней, что и сами холмы. Их тёмная листва блестела, а красные ягоды алели в свете восходящего солнца.
На юге Фродо разглядел тёмные очертания высоких гор, которые встали прямо на пути у Отряда. Слева вздымались три пика; ближайший, самый высокий из них, походил на клык; вершина его, увенчанная белым снегом, была пока в тени, но бока, на которые падали косые лучи солнца, отливали красным.
Гэндальф встал рядом с Фродо и, приложив ладонь козырьком ко лбу, глянул на далёкий хребет.
— Мы неплохо продвинулись, — сказал он. — Здесь начинаются земли, которые люди называют Остранной. Когда-то, в счастливые дни, когда эта страна называлась Эрегион, в ней жили эльфы. Для вороны наш путь составил бы сорок пять лиг, хотя по земле мы прошли, конечно, побольше. Идти теперь станет легче, да и погода смягчится, хотя это сделает нашу дорогу только опаснее.
— За один по-настоящему солнечный день я согласен на любые опасности! — откидывая капюшон и подставляя лицо солнцу, воскликнул Фродо.
— А горы-то впереди, — вмешался Пин. — Должно быть, ночью мы свернули к востоку.
— Нет, — возразил Гэндальф. — В солнечную погоду просто дальше видно. За теми тремя пиками хребет сворачивает к юго-западу. В доме Элронда много карт, но ты, надо понимать, так ни в одну из них и не заглянул?
— Да нет, заглядывал иногда, — признался Пин. — Только ничего не запомнил. Вот у Фродо память на такие вещи гораздо лучше.
— Мне не нужно никаких карт, — сказал подошедший вместе с Леголасом Гимли. Он неотрывно смотрел на далёкие горы и глубокие глаза его странно светились. — Ведь здесь в глубокой древности трудились наши отцы, образы этих гор запечатлены нами в металле, камне, балладах и преданиях. Вот они, овеянные легендами вершины — Бараз, Зирак, Шатур!
Лишь раз видел я их наяву, да и то издали, но они хорошо мне знакомы, ибо под ними находится Казад-дум, Гномье царство, которое теперь называют Чёрной Бездной, или Морией, на языке эльфов. Вон там Баразинбар, Багровый Рог, жестокий Карадрас, а за ним, правее, ещё два пика — Серебристый и Тусклый, иначе Келебдил Белый и Фануидхол Серый, которые мы называем Зиракзигил и Бундушатур.
За ними Мглистые горы разделяются на два хребта, между которыми скрыта сумрачная долина, памятная всем гномам: Азанулбизар, Тёмный Дол, который эльфы называют Нандурионом.
— В Тёмный Дол мы и направляемся, — сказал Гэндальф. — Если мы поднимемся на перевал с той стороны Карадраса, который называют Багровыми Воротами, мы спустимся по Тёмнореченскому Каскаду в глубокую долину гномов. В ней лежит озеро Зеркальное и там же берёт начало Серебрянка.
— Непроглядна вода Келед-зарама, — проговорил Гимли, — и холодны, как лёд, ключи Кибил-налы. Мое сердце трепещет при мысли, что я смогу скоро увидеть их!
— Пусть вид их доставит тебе радость, мой добрый гном! — сказал Гэндальф. — Однако, как бы тебе ни хотелось, мы не сможем остаться в этой долине. Мы должны будем пройти вдоль Серебрянки в заповедные чащобы, выйти ими к Великой Реке, а затем…
Он умолк.
— И что же затем? — спросил Мерри.
— Затем к нашей цели, в конце концов, — ушёл от ответа Гэндальф. — Не будем заглядывать далеко вперёд. Лучше порадуемся, что первый этап пути благополучно остался позади. Думаю, что сегодня мы отдохнём здесь, и ночью тоже. Воздух Остранны благотворен и целителен. Немало зла должны претерпеть земли, прежде чем они полностью забудут эльфов, которые некогда в них жили.
— Верно, — согласился с Гэндальфом Леголас. — Но эльфы этой страны относились к иной расе и были чужды нам, лесному народу. Деревья и травы больше не помнят о них. Я слышу только жалобы камней: "Они откопали нас, они огранили нас, они уложили нас, но навеки ушли". Они ушли. Давно ушли к Гаваням.
Этим утром они развели костёр в глубокой лощине, укрытой зарослями падуба, и их завтрак-ужин прошёл гораздо веселее, чем за всё время похода. Они не торопились улечься спать, потому что им предстояла целая ночь и ещё день спокойного отдыха, — идти дальше они намеривались только следующим вечером. Один лишь Арагорн был молчалив и явно тревожился. Вскоре он отошёл от своих спутников, поднялся на вершину гряды и долго стоял там в тени дерева, посматривая то на юг, то на запад и к чему-то насторожённо прислушиваясь. Затем вернулся к краю лощины и устремил взгляд на остальных, словно бы удивляясь их весёлой беспечности.
— В чём дело, Бродяжник? — окликнул его Мерри. — Что ты там выглядываешь? Соскучился по восточному ветру?
— Пока ещё нет, — усмехнулся Арагорн, — Но кое-чего мне действительно не хватает. Я бывал в Остранне и зимой и летом. Здесь нет охотников, ибо нет жителей, поэтому всегда было много всякого зверья и в особенности птиц. Но всё живое молчит, кроме вас. Я чувствую это. Нигде ни звука на несколько миль окрест; лишь ваши голоса заставляют землю гудеть. Я не понимаю, в чём дело.
Гэндальф поднял на него глаза с внезапно вспыхнувшим интересом.
— И что тому причиной, по-твоему? — спросил он. — Разве не хватило бы появления здесь четырёх хоббитов, не говоря уж про всех остальных, чтобы распугать всю живность? Тут ведь и о людях обычно ни слуху, ни духу.
— Надеюсь, что так, — ответил Арагорн. — Но меня преследует ощущение тревоги и насторожённости, которое прежде здесь никогда не возникало.
— Значит, нам следует быть начеку, — сразу же посерьёзнев, заметил Гэндальф. — Если берёшь с собой следопыта, да не просто следопыта, а самого Арагорна, надобно верить его ощущениям. Давайте вести себя потише, ляжем отдыхать и выставим часового.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
