Как известно, в 1991 году в России был большой дефицит продуктов и «товаров повседневного спроса», и я водила Ольгу Окуджаву в валютный магазин. Как-то раз Булат попросил меня купить электрические лампочки – их тогда нельзя было достать – и мы поехали на дачу в Переделкино, где им и нашлось применение. Приносить дефицитные продукты из московских валютных магазинов было одной из функций иностранных гостей. В советские времена я покупала в «Березке» российские сувениры, а московским друзьям – спиртное и американские сигареты. Буле, сыну Булата Окуджавы, как и Алеше Аксенову, я привозила джинсы, знаковый объект желания молодых и немолодых советских мужчин. Я тогда любила острить, что если бы советская продукция больше походила на сувениры из «Березки», то экономика бы процветала.
Как я пишу в главе об Аксенове, в 1993 году в меня запустили дротик – на Новом Арбате, средь бела дня. Булат, в гостях у которого я была вечером, все время приговаривал: «Помните болгарский зонтик, не спите ночью, первые симптомы отравления могут проявиться не сразу!» Он имел в виду убийство болгарского диссидента Георгия Маркова отравленным кончиком зонта. Булат и Ольга за мной тогда заехали; по дороге Ольга забежала в магазин (на том же Новом Арбате), а мы с Булатом остались в машине. Подошел милиционер, вручил Окуджаве штрафную квитанцию за нелегальную парковку, и я впервые увидела, как в таком случае поступают – кладут взятку в паспорт. Я спросила Булата, что больше подействовало на милиционера: деньги или его имя, на что он ответил: «Вряд ли он знает, кто я такой». Запомнился еще разговор о цыганских песнях и театре «Ромэн», который его московские друзья презирали, а он любил (я тоже). Их чувства он отнес на счет официального статуса театра, добавив, что нам следует в него сходить, но поход так и не состоялся.
В Лос-Анджелесе я всегда показывала российским гостям любимый мною, до недавних пор еще богемный район Venice на самом берегу океана – с лучшим пляжем в Лос-Анджелесе, каналами и своеобразной стенописью. В начале ХХ века предприниматель Эббот Кинни там начал строить калифорнийскую Венецию с каналами и зданиями в стиле Дворца дожей, которые сохранились до сих пор. «Фреска», написанная в рамках Федерального арт-проекта, учрежденного Рузвельтом во время «Нового курса» для поддержания художников, изображает основателя вместе с его венецианским начинанием и находится в здании почты; справа изображен другой период: двое рабочих-нефтяников, которых мы здесь не видим, разговаривают с кем-то, стоящим спиной к зрителю. Авторы почтовой стенописи в ту эпоху в основном придерживались левых воззрений и, изображая историю тех или иных мест, обычно подчеркивали роль трудящихся. Поэтому разговор рабочих с неизвестным наводит на мысли о забастовке, а некоторые специалисты считают, что в загадочного третьего «вписан» Ленин, на которого тот действительно похож формой головы, лысиной и сложением. Сам художник пострадал уже во времена так называемой «Красной угрозы» в эпоху Джозефа Маккарти. Булату все это было интересно.
Venice. Стенопись в здании почты (1930-е)
Venice. «Венера на роликах»
Еще его восхитило множество молодых людей на роликах, выделывавших всяческие трюки. Одна из «фресок» пародирует знаменитую Венеру Боттичелли, выступившую из раковины и надевшую ролики, на фоне калифорнийских пальм и Venice Beach. Запечатлен на стенописи и один исторический персонаж – певец в тюрбане, с гитарой и на роликах (справа внизу), ставший завсегдатаем набережной. Чернокожий певец Гэри Перри стал местной звездой: он подъезжал к гуляющим и что-нибудь им пел, надеясь на скромную оплату. В 1979 году Булату повезло, Перри оказался «на работе» – но он пронесся мимо нас, явно куда-то спеша.
Окуджава умер в Париже в июне 1997 года. По воле случая я тогда оказалась там; зайдя в русский книжный магазин, я услышала, как кто-то говорил хозяину, что сейчас должна быть панихида по Окуджаве в соборе на рю Дарю. Я, конечно, не знала, что он умер; тут же поймав такси, я успела почти к самому началу[440].
В Париже я оказалась по пути в Москву, на очередные Банные чтения. Там мне удалось побывать на похоронах российского кумира моей молодости: сначала – на гражданской панихиде в Театре имени Вахтангова на Арбате, затем – на отпевании в храме Космы и Дамиана (Ольга уговорила Окуджаву креститься незадолго до смерти; сам он, скорее всего, верующим – в церковном смысле – не был) и захоронении на Ваганьковском кладбище. На гражданскую панихиду меня провел без очереди мой вечный проводник Вася Аксенов, а очередь на нее была такой длинной, словно проститься с Булатом Окуджавой пришла вся Москва. В Театре Вахтангова на сцене стоял его гроб, там же – семья и писатели, среди которых находилась и я, потому что мы с Аксеновым вошли через черный ход. Мне было как-то неловко стоять среди них (были Ахмадулина, Битов, Вознесенский, Евтушенко, Любимов и другие), но Вася сказал мне, что я представляю иностранных друзей и почитателей Окуджавы.
После смерти Булата я навещала его вдову в высотном доме в Протопоповском, бывшем Безбожном, переулке. Главное – я продолжаю любить и слушать его песни. Моей любимой остается «Грузинская песня», которая начинается словами: «Виноградную косточку в теплую землю зарою…»
Кода. Ваганьковское кладбище
Медленно идя по главной аллее с друзьями и поклонниками Окуджавы к месту захоронения, я рассматривала надгробия. Ведь я с детства любитель кладбищ! Мое внимание привлек огромный памятник, в реалистической манере изображавший стоявшего во весь рост мужчину в штатском. Подойдя к нему на обратном пути, я узнала, что мужчина этот умер в тридцать три года. Я записала его имя и даты жизни, подумав, что Александр Наумов (так его звали), возможно, принадлежал к российской мафии: о невероятных могильных памятниках ее «сотрудников» я той весной прочитала в «Нью-Йорк таймс» статью, которая меня заинтересовала. Памятник Наумову стоит в конце главной аллеи на углу, где обыкновенно стоял скрипач, играя заунывную музыку.
Так начались мои поиски могил братвы и изучение их специфики (например, изображение не только во весь рост, но еще и рядом с дорогим автомобилем). Купив несколько книг о братве, я узнала, что Наумов был «авторитетом» подмосковной Коптевской группировки, погибшим в разборке в 1995 году. Целенаправленно гуляя по кладбищам тем летом, я сумела найти некоторое количество интересных мафиозных памятников; разыскала и Сэмюэла Хатчинсона, автора статьи в «Нью-Йорк таймс» о мафиозных надгробиях, причем разыскала я его в Москве.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
