— Почему вас назначили на передовой пост?
Сулас молча расстегнул гетр на лодыжке и осторожно снял ботинок. Его носок, скользкий от крови, прилип к ботинку и соскользнул вместе с несколькими клочками кожи. Это была рана от лазерного выстрела, частично прижженная и сочившаяся каплями крови и гноя. Фейсал увидел кровавое отверстие в верхней части ступни, промокшей от гноя и покрытой пузырями обожженной кожи.
— Оно не болит, сэр. Ничего не чувствую, но бегать как раньше не могу, — Сулас пожал плечами.
— А ты, рядовой, как тебя зовут и почему ты здесь? — спросил Фейсал молодого солдата, сидевшего рядом с Суласом.
— Рядовой Кабау, сэр. Ранение лазерным выстрелом в руку. Разорвало верхнюю часть бицепса до кости, — сказал парень. Он отогнул пальцем грязные пожелтевшие бинты на руке, чтобы открыть верхнюю часть раны. Фейсал увидел вздувшуюся массу спекшейся кожи и даже белизну кости. Раны от лазерных выстрелов выглядели страшно. Они сжигали плоть, умерщвляли нервы и калечили. Люди не умирали быстро от потери крови, а мучились целыми днями, пока инфекция не убивала их. Раненые истощали ресурсы подразделения, ослабляли его боевую эффективность. На одного тяжело раненого требовалось три или четыре человека, чтобы нести его и оказывать помощь. Таким образом, лазган был превосходным оружием войны массовых армий.
— Тебе дали фентанил для раны? — спросил Фейсал.
Рядовой Кабау с разорванной рукой молча покачал головой.
Фейсал расстегнул золотые пуговицы мундира и достал упаковку таблеток в фольге. Это были высококачественные препараты, которые выдавались только старшим офицерам — чистые обезболивающие наркотики. Фейсал протянул таблетки сержанту Суласу, который взял их с выражением облегчения и одновременно испуга.
— Распределите их соответствующим образом, сержант.
Наступил рассвет, но солнц не было видно. От усилившегося обстрела небо заволокло гранитно-серым дымом. Солнечный свет не пробивался сквозь пелену дыма, и среди гвардейцев пошли слухи о темной магии Хаоса.
Среди разгромленных руин Иопайи, улицы были пусты. Войска Империума оставили город ночью, и Великий Враг занял его без сопротивления. Все части Имперской Гвардии отступили, все кроме одного взвода наблюдателей из роты «Браво» 45-го батальона. Ночью во время всеобщего отступления взвод заблудился и оказался отрезан стремительно наступающими войсками Броненосцев.
Когда тусклая, словно видимая из-под воды, заря осветила двор мельницы, где спрятались кантиканцы, взвод разделился, чтобы прикрыть основные подступы. Лейтенант Альмира охранял ворота с полудюжиной боеспособных гвардейцев. С северной стороны двора, где терракотовые стены были разрушены, занял позицию сержант Сепат с еще шестью солдатами, нацелив оружие на лабиринт улиц и лестниц, окружавших мельницу.
Они знали, противник быстро приближался. Они услышали его приближение по отдаленному грохоту боевых барабанов. Но сержант Сепат, как ни пытался, не мог сосредоточиться на опасности своего положения. Его разум был занят мыслями, совершенно не относящимися к делу. Он вспомнил, что на завтра ему назначен ежегодный медосмотр. Сепат, которому было уже за пятьдесят, должен был каждый год проходить медосмотр, или быть переведенным на нестроевую должность. Сепат хотел знать, нужно ли будет ему завтра проходить медосмотр. Он крикнул лейтенанту Альмире:
— Сэр! Мне завтра надо будет проходить этот чертов медосмотр?
Лейтенант повернулся и, смущенно посмотрев на сержанта, пожал плечами, жестом приказав ему сохранять тишину.
Сепат все еще думал о холодных, неприятных медицинских инструментах, когда первый выстрел поднял перед ним маленький фонтан пыли. За первым выстрелом последовал громкий залп. Через несколько секунд двор наполнился треском выстрелов, взрывами гранат и криками гвардейцев, указывающих сектора обстрела.
Броненосцы с лязгом и топотом поднимались по ступеням, стреляя на ходу. Сепат произвел по лестнице шесть выстрелов, потом еще два на всякий случай, прежде чем нырнуть обратно в укрытие.
Выругавшись, сержант прижал к плечу деревянный приклад лазгана и прицельными выстрелами начал выбивать одного врага за другим. Он был зол, потому что чертов лейтенант так и не сказал, надо ли ему проходить чертов медосмотр.
В красноватом полумраке рассвета Сильверстайн вел своих партизан по лабиринту улиц Фтии. Они шли медленно, пробираясь сквозь груды развалин, достигавшие восьмиметровой высоты.
Теперь они не просто следовали за наступавшими Броненосцами, они шли посреди массы войск Великого Врага. Охотник и партизаны осторожно продвигались по кварталам города. На улицах были лишь трупы, разбитые вокс-передатчики, клочья одежды, лужи крови. И миллионы и миллионы стреляных медных гильз, пустых магазинов и аккумуляторов от лазганов. Сильверстайн не мог сделать шага, чтобы не наступить на них.
Они избегали главных маршрутов колонн противника, но иногда натыкались на зачищавший город карательный отряд или какое-либо другое подразделение силой до роты, двигавшееся по флангам колонн. При таких встречах их жизнь спасал лишь опыт Сильверстайна в скрытности и маскировке. Тени, слияние с фоном, естественные изгибы— все это части инстинкта охотника. Они умело скрывались в тени.
— Вот место, — объявил Сильвестайн. Он смотрел на полуразрушенный остов многоквартирного дома. Здание было построено относительно недавно, судя по рокритовым опорам, ему было не более нескольких сотен лет, по сравнению с тысячелетними постройками из известняка. Все его окна были выбиты, и почти треть дома ввалилась внутрь, как останки затонувшего корабля.
Партизаны забрались в почерневшую от огня пробоину в стене дома и поднялись на верхние этажи, оглядывая раскинувшееся перед ними зрелище разрушенного города.
— Чего бы я сейчас только не отдал за кусок копченого сыра и бокал хорошего вина… — произнес Сильверстайн, устанавливая на позиции свой автоган схемы «булл-пап» на сошках.
Асинг-ну фыркнул.
— Я никогда не любил сыр.
— Это потому, что Асинг-ну темная деревенщина. Он не отличит сыр от коровьего вымени, — поддел его Темуган.
Апартан рассмеялся резким лающим смехом.
Сильверстайн покачал головой.
— Это потому, что вы никогда не видели хорошего сыра. Вкус в равновесии между острой соленостью и спелой сладостью, хорошо выдержанный, из молока одессианской козы… К вам когда-нибудь завозили «Копченый на сене» из суб-сектора Нарбаунд? Потрясающий, у меня его целый круг хранится в подвале… в одном из моих поместий…
Он замолчал, внезапно ощутив себя очень усталым. Как далеко он сейчас от домашнего уюта… Неожиданно он подумал, что если выберется из всего этого живым, то уйдет со службы Инквизиции. Потом, поразмыслив еще, он вспомнил сорок три убитых вражеских командира на своем счету и передумал. Где еще он смог бы так поохотиться?
— Производите столько прицельных выстрелов, сколько успеете в течение одной минуты. Потом уходим. Понятно? — сказал Сильверстайн.
Кантиканцы кивнули. Теперь они работали в группах по двое — стрелок и наблюдатель. Темуган лежал, сжимая своими ловкими руками ложу автогана гарланского образца, изготовленную из высококачественной древесины. Рядом присел Апартан, бывший гвардеец, держа магнокуляры. Казалось, он совсем не возражал, что стрелять по противнику будет маленький часовщик.
Сильверстайн позволил стрелять Асинг-ну. Хотя охотник был безупречным стрелком, благодаря аугметическим глазам, он был еще лучшим наблюдателем. Асинг-ну оставалось только нажимать спуск по сигналу Сильверстайна.
Внезапно менее чем в двухстах метрах мелькнул гладкий купол стального шлема.
— Противник, — сообщил Апартан со своей позиции.
— Добро пожаловать, господа, — сказал Сильверстайн, наблюдая, как верхушка шлема медленно движется вдоль гряды развалин. Цель двигалась неровно, как будто шатаясь. Что-то в этом показалось Сильверстайну подозрительным. Внезапно он понял.
— Нет! Не стрелять! — зашипел он.
Но было поздно. Прогремел выстрел Темугана. Пуля попала в шлем, и он отлетел в сторону. Это был всего лишь пустой шлем, надетый на ствол лазгана.
— Проклятье, — произнес Сильверстайн, падая на землю.
Сразу же с гряды развалин раздался ответный огонь. Загрохотал тяжелый болтер, поливая остов дома градом крупнокалиберных снарядов. Темугана отбросило от его оружия, его тело было пробито в трех местах. Апартан дернулся назад, когда болтерный снаряд вышел из его спины. Вражеский огонь прекратился, и снова наступила тишина.
Сильверстайн, ругаясь сквозь зубы, перекатился на колени в облаке кирпичной пыли.
— Ты в порядке? — спросил он Асинг-ну.
