запаху могли бы заподозрить неладное.
– Любовь – это такая вещь, – сказал я. – От нее становишься слепым и глухим. Начинаешь видеть человека лучше, чем он есть на самом деле.
– А может быть, наоборот, – улыбнувшись, предположила Аои. – Как раз когда влюбляешься, начинаешь видеть человека таким, каков он есть на самом деле. Замечаешь в нем весь его свет и все дары. Ай! – и она сунула большой палец в рот.
– Накололась? – спросил я.
– В каждой приличной вышивке, – заявила Аои, сосредоточенно рассматривая палец, – обязательно должна быть капля крови вышивальщицы!
Вокруг ногтя у нее расплывался тонкий красный ободок.
– Давай полечу, – предложил я.
Она посмотрела на меня с подозрением.
– Тебе, наверное, еще нельзя.
– Да брось. Наколотый палец – какая ерунда.
Она подумала и улыбнулась. От ее улыбки вокруг всегда становилось немного светлее.
– Ну что же.
Рука у нее была теплая и мягкая. Чтобы остановить такое легкое кровотечение, достаточно было прикоснуться пальцем.
– Погоди, – сказал я. Взял салфетку и оттер от крови розовый ноготь. Не удержался и поцеловал теплую мягкую ладошку.
– Та, которую я люблю, не нуждается, чтобы кто-то прилагал усилия, чтобы разглядеть ее дары, – я отпустил ее руку. – Ее таланты и без того всем очевидны.
Хранительница очень близко смотрела на меня расширившимися глазами.
– Правда? – спросила она.
– Конечно, – сказал я. – Поэтому я и не пытаюсь даже, ясно ведь, что ничего не выйдет.
– Ты в этом уверен? – прошептала Аои.
– Ну, сама подумай. Кто я – и кто она. Полудохлый бомж-лабиринтец – и самая прекрасная целительница во Фриланде.
У Аои задрожало лицо. Она вскочила и убежала.
А я остался. Осознавать собственный идиотизм.
3.
Однажды — прошла примерно неделя — придя в себя, я обнаружил в комнате Машу и Айрин. По правде говоря, меня разбудили именно их голоса.
– Маша, вылечи меня, – говорила Айрин. – Вылечи меня от любви. Ты можешь, я знаю, что можешь.
Маша шуршала чем-то на столике рядом с моей кроватью.
– Это последнее, что я стала бы делать для того, кому желаю добра, – сказала она.
– Значит, мне нужно продолжать любить того, кто меня обманул? – яростно сказала Айрин. – Этого ты мне желаешь?
– А он тебя обманул?
– Да! – и в низком цыганском контральто задрожали слезы. – Он скрывался! Я и правда только по случайности ни разу не перекинулась за всё это время в его присутствии. А он – специально скрывался! Уходил – в тот момент, когда я была занята другими делами! Ни разу не предложил мне познакомиться со своей стаей! Я его со всеми познакомила, со всеми, а он? Почему он ни разу не показал мне, что его стая – люди?
– Вероятно, потому, что ты дала ему понять, как ты относишься к людям, – сказала Маша.
Они помолчали. По правде говоря, если бы моя девушка была настолько сумасшедшей, я бы тоже предпочел скрывать от нее те вещи, которые ее раздражают.
– Я не умею так, – сказала Айрин. – Это вы так умеете – продолжать жить, когда ваше сердце разбито. Мы так не умеем. Ты же знаешь. Вылечи меня, а то я умру.
– Хорошо, – сказала Маша. – Если через месяц ты придешь ко мне и попросишь снова, я тебя вылечу.
Вот, значит, как!
– Аптека, – позвала Маша прямо надо мной. – Ты ведь проснулся?
– Да, – сказал я, но не открыл глаза.
– Ты, выходит, всё слышал? – помедлив, спросила Айрин откуда-то из угла.
– Только то, что от любви, оказывается, можно вылечиться, – сказал я, не открывая глаз. Маша шуршала чем-то возле меня на столике, и мне было хорошо, и я боялся пошевелиться, чтобы снова не заскребло в груди. Айрин невнятно пробормотала что-то и вышла.
– Маша, – позвал я.
– Что? – сухо спросила она, шурша чем-то.
– А почему ты тогда не вылечишь Аои? И Нету?
Стукнуло негромко стекло. И Маша ответила сухо:
– Они не просили меня.
Всё правильно, подумал я. И я не попрошу.
– Вот именно, – сказала Маша, и ее голос снова начал уплывать, – и больше того: Айрин через месяц тоже передумает…
Айрин пропала с
