от кашля. Перевернулся на бок, и его вырвало одной желчью. По груди разлилась острая боль, будто его резали ножницами.
Подняв взгляд, Нейт недоуменно заморгал.
«Это моя комната», – подумал он.
В прямом смысле. Его старая комната. В которой он жил ребенком. Прогнувшийся потолок с подтеками. В углу паутина. На стене плакат с тачкой «Ламборгини», выцветший, лишившийся красок. И другие, более заметные отличия. Стойка с ружьями в углу. Рядом коробка с патронами. Окна заколочены досками. Возле кровати на столике бутылочка с отбеливателем незнакомой марки, окруженная неровным кружком бумажных полотенец и марлевых тампонов.
Застонав, Нейт уселся в кровати. От этого усилия перехватило дыхание, и пришлось какое-то время сидеть, приходя в себя. Боль, пилившая ребра, немного притупилась.
Там, на хлипком стуле, сидел отец. В левой руке – ложка в миске с овсяными хлопьями. А рядом – пистолет 45-го калибра. «Призрак, – подумал Нейт. – Тот самый, которого я уже видел».
И все-таки не призрак. Абсолютно реальный человек, кто бы он ни был. Во плоти.
Отец Нейта, но в то же время не его отец. На то, что это не он, указывала ложка в левой руке, да и в целом он выглядел грубее. Похожим на кусок выдубленной кожи. Это не умирающий от рака. Жизненные силы буквально окутывали его. Он посмотрел на Нейта ясными голубыми глазами.
– Здравствуй, Нейтан, – сказал старик.
– Не может быть… – Голос Нейта прозвучал хрипло, точно скрежет камня по асфальту.
Его отец – или двойник отца – фыркнул:
– Не может. И в то же время может.
Нагнувшись, старик поднял что-то с пола: старую кружку с отколотым краем. На ней был изображен оранжевый мультяшный кот, в котором Нейт узнал Хитклиффа[113], уныло заявляющий выходящим изо рта пузырьком: «Ненавижу понедельники». «Так разве это не фраза Гарфилда?[114]»
– На, держи.
Поморщившись от боли, Нейт протянул руку и взял кружку.
В кружке была вода. Он отпил глоток. Вкус оказался каким-то… не таким. От резкого минерального привкуса у Нейта защипало язык. Тем не менее вода подействовала освежающе. Не обращая внимания на странный вкус, Нейт залпом осушил кружку – и тотчас же пожалел об этом. Внутри все съежилось, по пищеводу пробежали спазмы.
– Нужно было пить медленно, – заметил Карл.
– Да, я уже понял. Спасибо.
– Наверное, ты и проголодался?
– Есть не хочу.
– Это потому, что ты настолько голоден, что сама мысль о пище вызывает тошноту. Только скажи, я дам какие-нибудь консервы. Холодные, но все-таки еда. Будем надеяться, на этот раз ты не исторгнешь ее из себя.
– На этот раз? – Нейт нахмурился.
– Последние пару раз ты перекатывался на бок и вываливал все на пол.
Последние пару раз.
– Сколько времени я провел без сознания?
– Ты постоянно приходил в себя и снова отключался, – Старик пожал плечами.
– Ничего не помню. Как долго?
– Пару недель.
Нейт напрягся. «Оливер, Мэдди, они в опасности…» Им угрожал Джед, им угрожал Джейк.
– Не может быть… чтобы я пролежал здесь две недели, это просто невозможно! Я должен вернуться…
– Хочешь, верь, Нейтан, хочешь, не верь, мне все равно.
– Не Нейтан. Нейт. Нейт!
Неотец кивнул.
– Ну хорошо, Нейт. Я промыл тебе раны, – сказал он, кивая на флакон с отбеливателем.
– Отбеливателем?
– Лучшее дезинфицирующее средство на свете.
Нейт вспомнил, как отец, обжегшись ядовитым плющом, брал перочинный ножик, вскрывал волдыри и промывал их отбеливателем.
Этот человек – его отец? Или какая-то странная версия отца?
– Кто ты такой?
– Карл Грейвз.
– Ты не мой отец.
– Да, наверное, не твой. – Карл презрительно фыркнул. – Как и ты не мой сын.
– Твой сын. Ты называл его Нейтаном, не Нейтом?
– Совершенно верно.
Сбросив ноги с кровати, Нейт опустил их на пол. Половицы жалобно застонали даже от малейшего нажатия. И все тело Нейта также жалобно застонало – от боли в самых разных его частях. Она разлилась по костям с такой силой, будто его сбил грузовик.
– Карл, а ты со своим Нейтом ведешь себя дерьмово, издеваешься над ним?
Старик замялся. Затем резко протянул руку и отобрал у Нейта кружку.
– Буду внизу. Если захочешь, спускайся. Найду тебе что-нибудь съестное. А хочешь, оставайся здесь, пока не сгниешь в кровати. Дело твое.
* * *
Нейту потребовалось время, чтобы подняться на ноги и спуститься вниз. И дело было не только в боли и в завязанном узлом желудке. Прежде всего – в реальности, точнее, нереальности происходящего. Мир Нейта начал рассыпаться еще до всего этого, а затем последовала та ночь в тоннеле. В обществе Джеда и Джейка. Джейк – вправду его сын Оливер? И да, и нет. Как человек внизу – его отец и одновременно нет, Джейк – Оливер, но другой Оливер. Один из Оливеров, Оливер из другого времени, из другого места. Сын Нейта – добрый и заботливый; этот же парень – мстительный злобный урод.
И вот теперь из-за этого урода Нейт очутился здесь.
В своем доме, который не его дом.
Со своим отцом, который не его отец.
Отделен этим миром, а может, многими мирами от настоящих жены и сына.
Нейт встал, превозмогая боль, и спустился вниз.
* * *
Они ели молча, каждый из своей консервной банки. Нейт ел что-то похожее на «СпагеттиОс» из его мира, только вермишелинки не кольцами, а палочками. В остальном то же самое. Карл уплетал какое-то «рагу из индейки». Очень похожее на собачий корм, но, судя по всему, предназначенное все-таки для людей. Кажется, там… маринованные огурчики, что ли?
Нейт почти ничего не говорил. Он просто ел, блуждая взглядом по сторонам. Это был тот самый дом, в котором он родился и вырос, но только состояние его стало заметно хуже: стены в подтеках, доски кое-где вздулись, и, учитывая отсутствие электричества, тени казались длиннее, темнее, глубже. На улице было светло, шторы были раздернуты, но заколоченные окна не пропускали света. Он проникал лишь сквозь щели и трещины, яркими порезами полосуя противоположную стену.
– Неудивительно, что ты выбрал эту банку, – наконец сказал Карл.
– Это еще почему?
– В детстве ты очень любил такое.
– Не я. Он. Нейтан.
Карл недоуменно заморгал, пытаясь сообразить, в чем дело. Наконец он кивнул и попытался скрыть свою оплошность неуклюжим смешком.
– Ну да. Конечно. Конечно.
– Но наши «СпагеттиОс» мне действительно нравились. – Нейт помолчал. – Очень похоже. У нас… у нас другая марка, там, где я живу. Где жил. Как-то так.
– Как разрушился твой мир?
Нейт внутренне напрягся. Вопрос оказался таким неожиданным, таким откровенным, словно его окатили ведром ледяной воды.
