попаду прямо в руки одного из них.
В ярости хлопаю здоровой рукой по стволу дерева. Другая уже горит огнем, снова начиная кровоточить.
Через несколько минут собираюсь с силами и поднимаюсь. Я должна что-то придумать. Сидя здесь и поражаясь, как могла моя жизнь так легко сойти с рельсов всего за несколько дней, я ничего не добьюсь. Мне нужен план, как тогда, в укрытии повстанцев. Мне нужно подумать.
Я напрягаю плечи и озираюсь по сторонам. Повсюду деревья, но я, вероятно, все еще нахожусь в Гетеборге или, по крайней мере, где-то поблизости. Лес должен где-то закончиться, и если мне чертовски повезет, я даже найду людей. Для меня это единственный способ выбраться отсюда.
А потом… потом я даже не знаю.
Не доверяй никому
– Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, – в ярости шепчу я, вновь поворачивая ключ. – Ну же!
Когда мотор заводится, я едва не плачу от радости. Уже почти замерзла, когда в маленьком кафе за лесом наконец нашла машину, из замка зажигания которой торчал ключ. То, что она вообще завелась в такой мороз, да и то, что обогрев салона все еще работает, – равносильно чуду. Но то, что теперь машина каждые полчаса глохнет, не очень-то мне помогает. Мне и так сложно ехать по обледенелым дорогам, учитывая тот скудный опыт вождения, который я получила лишь благодаря Эмме.
При этом у меня нет не только долбаных водительских прав, но и мобильного телефона, а у этой колымаги отсутствует навигатор. Так что, кроме моего природного чувства ориентации в пространстве, у меня нет ничего, что могло бы помешать мне отправиться не в Норвегию, а в Финляндию. Ладно, может, тут я немного преувеличиваю.
Я очень осторожно еду дальше, стараясь избегать покрытых льдом участков дороги и слишком высоких сугробов. Хорошо хоть мне подвернулся Landrover, он хоть немного надежнее какого-либо другого легкового автомобиля. И дороги здесь, к счастью, чистят.
Я бросаю нервный взгляд в зеркало заднего вида, но не вижу, чтобы за мной кто-то следовал. Это даже немного обескураживает. То, что я возвращаюсь в Норвегию, не должно быть неожиданностью ни для Кево, ни для Джозефа.
Моего… отца. Мне даже в мыслях трудно произносить это слово.
Следующий час я провожу, распевая во все горло хиты 90-х. Радиоприемник сигнал не ловит, а мне нужно хоть как-то заглушить свои мысли. Потому что они чертовски громкие. С тех пор как я решила ехать домой, они кричат на меня, желая убедить, что это крайне глупая идея. Поначалу я даже подумывала поехать к Эмме, но так рисковать я не могу. Если Кево, Джозеф или кто-то другой из повстанцев найдут меня, Эмма станет очень легкой мишенью. Так что остается только Зимний Двор. Моя семья сейчас отнесется ко мне, скорее всего, не самым дружелюбным образом, однако сделать со мной они ничего не смогут: амулет с Зимним кристаллом по-прежнему остается у повстанцев.
Мне и в самом деле нужно как можно скорее обрести союзников получше.
Когда, наконец, появляются первые указатели с упоминанием Осло, я оглушительно ликую. Камень весом в тонну валится с души, но ей не становится легче. У меня в запасе еще куча других.
Я медленно въезжаю в город, стараясь не думать о Кево. Или о том, как мы сидели рядом в машине и он подпевал песням по радио. Такое ощущение, что это было в другой жизни, а ведь случилось только вчера. Как я могла не заметить, что он просто морочит мне голову? Почему до меня не дошло, что он просто играет свою роль? Я с самого начала понимала, что у него есть секреты, но ведь они же у всех есть, правда? Возможно, мне следовало больше сомневаться в его словах и действиях. Почему он был так добр ко мне в квартире повстанцев? Почему предоставил мне выбор, когда появился на Калинойе?.. Помню, меня удивило, как Кево удалось добраться до острова в одиночку. Теперь я знаю, что он был не один. С ним был мой отец, Кево действовал от его имени. Вероятно, такая установка и дана была Кево Джозефом с самого начала: «Обведи эту маленькую Зимнюю девочку вокруг пальца и заставь ее сотрудничать с нами. Заставь ее влюбиться в тебя».
Потому что я влюбилась в него. Слишком быстро и слишком сильно, и теперь мое сердце разлетелось на тысячу осколков.
Вот же черт. Плохой у меня вкус на мужчин. Очень плохой. Глупое, глупое сердце.
По мере того как здания становятся выше, мои мысли отвлекаются от хаоса, что творится вокруг меня. Вокруг почти не видно людей, на улицах нет машин, и неоновые вывески не сияют огнями. Осло, который я помню таким живым и громким, не узнать. Лед покрывает улицы и окна, горы снега высятся на каждом углу. Кое-где стекла разбиты, словно люди грабили магазины. Это хуже, чем любой фильм о катастрофе, потому что это реальность.
Теперь я точно уверена в одном: я должна позаботиться о том, чтобы Ванитас был инициирован. Я еще не знаю как и пока не знаю когда, но это должно произойти. И я должна убедить в этом свою семью.
Тем временем я узнаю здания вокруг себя, и мое сердце бьется все быстрее и быстрее. С каждым метром, с которым я приближаюсь к порту, оно все больше стремится выскочить из моей груди и повернуть назад, к парню, который сначала обвел меня вокруг пальца, а потом предал.
Чуть позже я паркуюсь и медленно выхожу из машины. Холодно, слишком холодно для того, во что я одета. Порт пустынен, как и остальная часть города. Все сильнее дрожа, я стою, озираясь по сторонам. Еще один пробел в моем плане: у меня нет мобильного телефона, чтобы позвонить маме, и лодки у меня тоже нет. Чудо, что мне вообще удалось проделать такой путь в одиночку. И даже если я попытаюсь вобрать в себя энергию, до Калинойи мне не доплыть.
Мой взгляд блуждает по неспокойному фьорду. Он еще не полностью замерз, но у берегов вода уже обледенела. Мой дом всегда был здесь, я никогда не жила в другом месте. Но теперь это кажется неправильным. Каким-то странным, словно из другой жизни. Может, потому, что теперь я изменилась. Не так давно я ходила в школу в этом городе, встречалась со своими друзьями и сбегала с Зимнего Двора, чтобы побыть обычным подростком. Но сейчас кажется, что те времена безумно далеки.
– Блум.
Я вздрагиваю, но не оборачиваюсь. Я узнаю голос, и по какой-то причине даже не очень удивляюсь, слыша его.
– Мама.
Она встает рядом и берет меня за руку. Мне хочется вырваться, но я не
