нарушил выжидательное молчание, последовавшее за чтением.
– Признаете ли вы себя виновным в этих преступлениях?
Мозес подался вперед и положил сжатые кулаки на перила скамьи; его низкий, полный презрения голос был слышен во всех уголках заполненного зала.
– На скамье подсудимых должны сидеть Фервурд и его жестокое правительство, – сказал он. – Я не признаю себя виновным.
Мозес сел и не поднимал глаз, пока судья спрашивал, кто представляет обвинение, и обвинитель представлялся суду. Но вот судья Вилльерс спросил:
– Кто представляет защиту?
Адвокат, нанятый Вики, не успел ответить. Мозес снова вскочил на ноги.
– Я! – воскликнул он. – Меня здесь судят за чаяния африканского народа. Я вождь своего народа. Я сам отвечу за себя и за него.
Суд охватило такое волнение, на несколько мгновений поднялся такой шум, что судья тщетно стучал молотком, требуя тишины, а когда тишина наконец воцарилась, угрожающе сказал:
– Еще одна такая демонстрация неуважения к суду, и я без колебаний прикажу очистить зал.
Он снова повернулся к Мозесу Гаме, собираясь уговаривать его принять помощь юриста в защите, но Мозес предупредил его намерение.
– Я желаю немедленно требовать вашего отвода, судья Вилльерс.
Судья в алой мантии заморгал и несколько мгновений пораженно молчал.
Потом мрачно улыбнулся нахальству подсудимого и спросил:
– На каком основании вы делаете это заявление?
– На том основании, что вы, белый судья, не можете быть беспристрастны и справедливы по отношению ко мне, черному, и вынуждены руководствоваться безнравственными законами, принятыми парламентом, в котором у меня нет представителей.
Судья покачал головой – отчасти с досадой, отчасти с восхищением.
– Я отклоняю вашу просьбу об отводе, – сказал он. – И настоятельно рекомендую воспользоваться весьма уместными услугами адвоката, назначенного для вашей защиты.
– Я не приму его услуги и не признаю право этого суда надо мной. Весь мир знает, что вы предлагаете. Я признаю только приговор моего бедного порабощенного народа и свободных государств за границей. Пусть они и история решат, виновен я или нет.
Пресса была наэлектризована; журналисты пришли в такое возбуждение, что не могли записывать его слова. Никто из них и так их не забудет. Для Майкла Кортни, сидевшего в заднем ряду отделения для прессы, это было настоящее откровение. Он всю жизнь провел с африканцами, его семья нанимала их десятками тысяч, но до сих пор он не встречал черных, обладающих таким достоинством и внушающим благоговение влиянием.
Судья Вилльерс осел в кресле. Он всегда становился центром судебного заседания и затмевал остальных присутствующих с безжалостным мастерством прирожденного актера. Сейчас он почувствовал, что встретился с равным соперником. Внимание всех в зале суда теперь было приковано к Мозесу Гаме.
– Хорошо, – сказал наконец судья Вилльерс. – Господин обвинитель, можете изложить суду обвинение.
Обвинитель был мастером своего дела и располагал неопровержимыми доказательствами. Он выдвигал обвинение искусно и логично, уделяя внимание каждой подробности.
Он по очереди предъявлял суду улики. Провода и электрический детонатор, пистолет Токарева и запасные обоймы. Приносить в суд брикеты пластиковой взрывчатки сочли слишком опасным, но были предъявлены и приняты их фотографии. Сундук-алтарь был слишком велик, чтобы доставить его на заседание, но судья Вилльерс принял его фото. Затем последовали страшные снимки кабинета Шасы с накрытым телом Блэйна и его кровью на ковре, с разбитой мебелью и разбросанными бумагами. Когда предъявляли эти снимки, Сантэн отвернулась, а Шаса взял ее за руку и постарался защитить от любопытных взглядов.
После того как были предъявлены все улики, обвинитель стал вызывать свидетелей.
– Вызывается достопочтенный министр горной промышленности мистер Шаса Кортни.
Весь остаток дня и все следующее утро Шаса провел в кресле свидетеля, подробно описывая, как обнаружил и предотвратил взрыв.
Обвинитель вернул его во времена детства, к первой встрече с Мозесом Гамой, и когда Шаса описывал их отношения, Мозес поднял голову и впервые за все время, что Шаса давал показания, посмотрел ему прямо в лицо. Тщетно искал Шаса следы прошлой симпатии – их не было. Мозес Гама смотрел злобно, в упор.
Когда наконец обвинитель закончил с Шасой, он повернулся к подсудимому.
– Ваша честь, – сказал он, и судья Вилльерс встряхнулся.
– Хотите подвергнуть свидетеля перекрестному допросу?
Мозес отрицательно покачал головой и отвернулся, но судья настаивал:
– Это ваша последняя возможность задать вопрос или опровергнуть показания свидетеля. Советую вам воспользоваться ею.
Мозес скрестил руки на груди и, словно во сне, закрыл глаза; в той части зала суда, где сидели цветные, засмеялись и застучали ногами.
Судья Вилльерс возвысил голос:
– Больше предупреждать не стану.
Перед лицом его гнева все замолчали.
Следующие четыре дня обвинитель вызывал свидетелей.
Триша, секретарша Шасы, объяснила, как Мозес в обличье шофера получил доступ в кабинет и как в день убийства он схватил ее и связал. Она видела, как он стрелял и убил полковника Малкомса.
– Хотите допросить свидетеля? – спросил судья Вилльерс, и Мозес снова отрицательно покачал головой.
Манфред Деларей описал, как застал Мозеса с пистолетом в руке, а Блэйна Малкомса умирающим на полу. Рассказал, как слышал крик Мозеса «Ты! Ты!», видел, как он направил пистолет на Шасу Кортни и выстрелил.
– Хотите допросить свидетеля? – спросил судья. На этот раз Мозес даже не поднял взгляд.
Инженер-электрик описал изъятое оборудование и определил русское происхождение передатчика. Специалист по взрывчатке описал суду разрушительную силу пластита, размещенного под правительственными скамьями.
– По моему мнению, этого достаточно, чтобы разрушить палату заседаний и примыкающие помещения. Все находившиеся в зале заседаний несомненно были бы убиты, большинство в вестибюле и соседних помещениях тоже.
После того как каждый свидетель завершал показания, Мозес отказывался его допрашивать. На исходе четвертого дня
