войну нашему обществу? Я прав?
– Мы втянуты в колониальную войну за освобождение, – ответил Мозес. – Как наши братья в Алжире и Кении.
– Значит, вы оправдываете методы мау-мау?
– Причина их борьбы справедлива – следовательно, их методы, какими бы они ни были, тоже справедливы.
– Цель оправдывает средства – любые средства?
– Борьба за освобождение – это все; все действия во имя этой борьбы священны.
– Убийства и искалечение невинных, детей и женщин – все это тоже оправданно?
– Если один невинный должен умереть, чтобы освободились тысячи, его смерть оправданна.
– Скажите мне, Мозес Гама, верите ли вы в демократию, в концепцию «один человек – один голос»?
– Я считаю, что каждый человек должен иметь право голоса при выборе руководителей страны.
– А что должно произойти, когда эти руководители избраны?
– Я считаю, что народ должен подчиниться объединенной мудрости их решений.
– Однопартийное государство – с пожизненным президентом?
– Таков африканский путь, – согласился Мозес Гама.
– А также марксистский, – сухо заметил судья Вилльерс. – Скажите мне, Мозес Гама, чем черное тоталитарное правительство лучше белого тоталитарного правительства?
– Его выбирают волей большинства народа.
– И воля вашего народа, о которой знаете только вы, делает вас праведным крестоносцем – стоящим выше законов цивилизованного человека?
– В этой земле нет таких законов, ибо люди, которые принимают здесь законы, – варвары, – сказал Мозес Гама, и у судьи Вилльерса больше не было к нему вопросов.
* * *
Двадцать четыре часа спустя судья Андре Вилльерс провозгласил перед притихшей, полной ожидания аудиторией свой приговор:
– Это дело, выдвинутое короной против обвиняемого, основано на оценке того, как индивид реагирует на то, что считает несправедливым. Оно поднимает вопрос о праве или долге индивида сопротивляться тем законам, которые он считает несправедливыми или жестокими. Я задумался о том, каковы обязанности человека перед правительством, избранным в результате процесса, из которого этот человек полностью исключен; правительством, насаждающим те законы, что сознательно отчуждают человека от его главных прав, привилегий и преимуществ в обществе, членом которого он является… – Почти час судья Вилльерс развивал и объяснял эти положения, прежде чем подошел к заключению. – Поэтому я пришел к выводу, что в обществе, где человек лишен основных демократических прав и представительства, не существует и понятия верности и долга. В связи с этим я признаю обвиняемого невиновным в государственной измене.
Зал взревел, а цветная часть публики заплясала и запела. Почти целую минуту судья Вилльерс наблюдал за этим, и члены суда, знавшие его, поражались его терпению. Но лицо судьи выражало необычное сочувствие и глубокую печаль, когда он поднял свой молоток, успокаивая собравшихся.
В наступившей тишине он снова заговорил:
– Перехожу к остальным обвинениям против подсудимого. Это обвинения в убийстве и покушении на убийство. Корона с помощью наиболее видных и достойных доверия свидетелей предъявила обвинение, которое подсудимый не пытался оспорить. Я считаю доказанным, что подсудимый разместил в зале заседаний южно-африканского парламента большое количество взрывчатки с намерением взорвать эту взрывчатку во время выступления премьер-министра, тем самым вызвав максимальные разрушения и смерть. Я также считаю доказанным, что, когда заговор был раскрыт, подсудимый убил полковника Блэйна Малкомса и сразу вслед за тем попытался убить министра Кортни.
Судья замолчал и повернул голову к Мозесу Гаме, который бесстрастно восседал на своем месте, по-прежнему в плаще вождя, сшитом из леопардовых шкур.
– Обвиняемый пытался убедить суд, что он солдат в войне за освобождение и, следовательно, не подлежит суду по гражданским законам. Хотя я уже выразил сочувствие и заявил, что мне понятны стремления обвиняемого и тех чернокожих, чьи взгляды он выражает, я не могу удовлетворить его требование судить его как военнопленного. Он частное лицо, полностью сознающее последствия своих действий и тем не менее пошедшее по мрачной дороге насилия, он намерен причинить наибольший ущерб самым пагубным способом. Поэтому я без всяких колебаний признаю его виновным в убийстве и в двух попытках убийства.
В зале стояла мертвая тишина. Судья Вилльерс сказал:
– Подсудимый, встаньте и выслушайте приговор.
Мозес Гама медленно выпрямился во весь свой рост и величественно посмотрел на судью.
– Хотите ли вы сказать что-нибудь, прежде чем будет объявлен приговор? – спросил судья.
– Это не правосудие. Мы оба это знаем. Свой приговор вынесет история.
– Хотите сказать еще что-нибудь?
И когда Мозес Гама отрицательно покачал головой, судья Вилльерс провозгласил:
– Найдя вас виновным по трем главным обвинениям, я старательно обдумал вопрос, существуют ли в вашем случае смягчающие обстоятельства, – и пришел к выводу, что не существуют. Поэтому у меня нет другого выхода, кроме как приговорить вас к самому строгому наказанию, какое определяет закон. На основании обвинений, рассмотренных совокупно и порознь, я приговариваю вас, Мозес Гама, к смертной казни через повешение.
Молчание длилось еще несколько мгновений, потом из задних рядов аудитории послышался женский голос – вопль африканского плача по покойным. Его мгновенно подхватили все черные женщины в помещении, и судья Вилльерс не пытался их остановить.
Мозес Гама поднял над головой сжатый кулак.
– Amandla!– крикнул он, и все чернокожие в зале в один голос ответили ему:
– Ngawethu! Mayibuye! Afrika!
* * *
Манфред Деларей сидел высоко на трибуне, в одной из особых лож для самых важных зрителей. Все места на трибуне были проданы много недель назад, и стоячие места вокруг поля тоже забиты до предела. Великое множество людей собралось на одно из важнейших событий спортивного календаря – матч между командами регбистов Западной провинции и Северного Трансвааля. На кону был Кубок Карри – трофей, за который в турнире с выбыванием ежегодно сражались команды всех провинций Южной Африки. Фанатичные страсти, которые вызывались этим соревнованием, выходили
