Конечно, Никодимыч говорит, что по крайности можно и курицу научить, и утку можно, если хорошо постараться, да только всякому ясно: интерес, конечно, уже не тот.
И по двору вслед за рябенькой хромоножкой бегала стайка белых кур, одна из которых была совсем слепая, а другая волочила крыло, — но Валька на них уже и не смотрел.
Он решил, что красного петуха придется ему купить, и давно уже собирал для этого деньги.
Как получается: он и раньше, когда не накопил и копеечки, не раз пытался себе представить, что за веселая начнется жизнь, если у него появится наконец ученый кочет. До этого дня было еще далеко, а он другой раз думал о нем и сладко вздыхал: здорово! Потом он приносил с болота водяной перец, под плетнем у колхозного сада рвал жигуку. А как-то около автостанции Валька нашел новенький полтинник и с тех пор, куда бы его ни послали, так и ходит, глаза в землю, не разгибается, шея потом даже слегка побаливает. И чем больше было у него денег, тем меньше оставалось терпения: с недавних пор этот петух, которого Валька должен купить да выучить, стал ему даже сниться.
Конечно, если бы у него было побольше времени, но попробуй ты что-нибудь придумать, если с утра и до вечера на руках у тебя младший братишка — только когда уложишь его спать, тогда на часок-другой и вырвешься. И Валька за пятерку тайком продал одному пацану военный бинокль, который подарила ему бабушка, — его забыли у нее немцы, когда была война.
Теперь у него уже хватало денег и на то и на другое, но до воскресного базара оставалось еще целых пять дней, и тогда Валька решил сначала сбегать в культмаг и купить балалайку.
Сперва он разыскал и хорошенько вытряхнул пахнущий бензином старый мешок. Потом положил спать Митрошку. Стоя на цыпочках за дверью, подождал, пока тот уснет, вынул у него изо рта соску, замкнул дом, схватил мешок и галопом помчался в центр.
В культмаге штук семь или восемь телевизоров разом показывали мультик, и перед ними стояли и мальчишки и взрослые, но Валька на всякий случай только краем глаза взглянул, нет ли знакомых.
Пожилая продавщица тоже смотрела мультик, и он не захотел ее отрывать — неудобно, а только локтем на витрину поставил вытянутую руку, в которой держал за кончик трубочкой свернутые трешки.
Продавщица так и не повернула головы, однако почти тут же пошла бочком вдоль прилавка.
— Чего тебе?
— Мне, теть, балалайку, — негромко сказал Валька, и голос у него почему-то дрогнул.
Она снова боком пошла вдоль прилавка, а он уже развернул и опустил вниз мешок, держа его за край левой рукой, а правой расправляя горловину. Сейчас туда балалайка — хоп! А то каждому на улице объясняй.
Продавщица вернулась и, все так же не глядя, положила на прилавок небольшой барабан с синими боками, а сверху опустила на него и тут же придержала, чтобы они не скатились, две тонкие палочки.
Валька не успел еще и рта раскрыть, а она уже снова не спеша плыла к своим телевизорам.
И ему сделалось и неловко, и почему-то страшно — может быть, потому, что он хотел окликнуть продавщицу, но сразу не окликнул, а с каждой секундой это как будто становилось теперь все невозможнее. Ему представилось и то, как он берет этот барабан, кладет его в свой мешок и одиноко бредет домой. И как дома глупый Митрошка со счастливой мордахой сидит на земле, а барабан лежит у него между ног, и он тоненькими палочками чиркает по шершавой коже и, довольный, кылгыкает, словно журавленок, а сам Валька стоит рядом, понурив голову: никогда уже у него не будет ни балалайки, ни красного петуха!
У него навернулись слезы, в горле странно булькнуло от обиды, и он заторопился, только бы в самом деле не заплакать.
— ...просил балалайку!
Только теперь продавщица посмотрела на него, но раньше он увидел, как разом обернулись от телевизоров взрослые — наверное, вышло очень громко.
— Так бы и сказал! — укорила продавщица.
Валька прямо-таки мучился от стыда, на виду у всех опуская в грубый и не очень чистый мешок новенькую трехструнку.
На улице он вдруг, торопясь, сунул руку в мешок и с бьющимся сердцем нащупал головку балалайки, потом струны. Все-таки она была здесь, никуда не делась, и тогда он закинул мешок за спину и побежал. Он домчался до парка, свернул в пустынную аллею, а здесь снова понесся галопом, и на душе у него опять стало вольно и радостно — он даже взбрыкивал иногда, летел снова, а потом вдруг останавливался и кружился на месте, плавно поводя над головой своею ношей.
От мешка отлетал бензиновый дух, но мальчишка сейчас не замечал его: ему казалось, когда он кружится — легкая балалайка тихонько звенит.
Дома он первым делом отомкнул дверь, но Митрошка спокойно спал поперек кровати, и в теплой его головке запуталось перо из подушки.
И Валька вернулся во двор, осторожно вытащил балалайку и на каменной ступеньке бережно приставил ее к стенке, а мешок скомкал и бросил в сарай. Потом он, поднявшись на цыпочках, заглянул в рукомойник, долил в него воды и с мылом хорошенько помыл руки. Поблизости не было ни полотенца, ни тряпки, и он закружился, потряхивая ладонями, проветривая растопыренные пальцы. Ему показалось, что это очень похоже на то, как будет плясать потом петух, и он рассмеялся и покружился еще чуть-чуть, уже нарочно изображая танец.
Но вот он наконец сел на ступеньку и положил балалайку себе на колени. От нее почему-то пахло свежей соломой, и Валька наклонился, специально принюхиваясь и одновременно вглядываясь в небольшую круглую дырку посреди треугольника. Рядом с нею под струнами лежала мохнатая нитка от мешка, и Валька приподнял балалайку и дунул что было сил. И белые струны тихонько, совсем еле слышно отозвались: т-з-зинь-нь!
Нет, что там ни говори, замечательную он купил балалайку! И как Вальке повезло, просто удивительно ему повезло, что он в последний момент все-таки продавщицу окликнул... фигушки, зачем ему барабан?!
Очень хорошо жить на свете... эх ты! А то ли еще будет, когда он купит себе красного петуха?
Только Митрошка хныкать, а Валька тут же: «Музыка!..» Дернет, как Никодимыч, плечом, ударит по струнам — тот и рот раскроет, глядя на кочета с золотой грудью и с высоким гребнем, с острыми шпорами и с длинным тугим хвостом. Тогда и нянчить братишку будет одно удовольствие, что ты! И станут они с Митрошкой да с петухом как три друга. Братец скоро уже совсем хорошо будет ходить, а петух к этому времени научится плясать и обвыкнет, тогда можно вместе куда хочешь. Надо ремешок привязать к балалайке или веревочку. Ее за спину, Митрошке сунул маленький узелок с едой и взял за руку, а в другую руку палку на всякий случай, такую, как бабушкин посошок, Петька — следом, и пошли себе и за реку, и мимо стада по зеленым горам, пошли куда глаза глядят, хоть на край света...
3
Вот шли они так и шли, по горам, по долам, и в синем небе над ними заливались жаворонки, с дороги и на дорогу прыгали кузнечики, рядом в цветах путались и гудели шмели, а дальше в высокой траве куцыми хвостами мелькали зайцы.
Митрошке уже надоело нести еду, белый узелок висел теперь на посошке за спиною у Вальки, а братец сжимал в руке подкову, из которой еще не выпал последний гвоздик.
Нигде никого не было, но впереди на повороте дороги виднелась голубая тележка с полосатым зонтиком, а около нее в белой курточке стояла продавщица, и они взяли у нее два мороженых, и Валька так и не понял, заплатили они или нет.
Они только начали обламывать зубами хрустящую корочку, а продавщица вдруг заторопилась, толкнула тележку, и та сама рванулась вперед, как будто ее подхватило ветром, и белое с голубым да полосатый зонтик мелькнули за одним холмом, потом за другим, и все это остановилось где-то как раз там, где им с братцем снова захочется мороженого.
Или не было мороженого? Нет, не было.
Откуда оно в далеких краях, в безлюдной степи.
Им хотелось, а его не было, Митрошка стал хныкать, и тогда Валька сказал, ничего, Митрошка, переживем, главное, что у нас с тобой есть теперь такой хороший петух! А братец уже совсем устал, ноги у него заплетались и не хотели идти. Он даже бросил подкову с последним гвоздиком.
И тогда они свернули с дороги и уселись на бережку совсем крошечного родничка, который неслышно бил под большим черным камнем, обросшим темно-зеленым мхом. Тут они развернули узелок, и Валька очистил для братца яичко, а сам стал хрумкать зеленый лук. Рядом с братцем падали на траву желтые яичные крошки, и Петька тут же подбирал их, а иногда осторожно склевывал у Мити с пухлой его ножонки, и тогда тот смеялся и взмахивал руками.
И они поели и попили студеной воды, наклоняясь над родничком, а потом Валька взял в руки балалайку.
— Ну, что, Петя, — спросил, — может, спляшешь?
Было тихо и хорошо, и Петька тоже не стал торопиться, конечно, спляшет, а как же, но раньше он еще раз напился из родничка, каждый раз задирая красную свою голову с малиновым гребнем, и по золотой грудке катились прозрачные капли.
