class="p1">— Да, если таково будет слово князя. Не так ли, мой князь?
Он тревожно осмотрелся, но соглядатай будто сквозь землю провалился. Велеслав приблизился к стене, распахнул потайную дверь, как самую обычную, любому глазу видимую, протянул руку, предлагая опереться.
Князь выбрался из прохода, зажмурил глаза от яркого света после темноты.
— Не вели казнить! — казначей ему в ноги кинуться попытался, дружинники не позволили, удержали за плечи.
— Сказывайте, что произошло, — князь вовремя вспомнил, что ему по чину положено сначала все стороны выслушать и лишь после этого суждение выносить. За стол сел, руки перед собой сложил.
Казначей рот открыл, чтобы объясниться, но Велеслав опередил его:
— Казна стала пропадать — как раз опосля кончины отца твоего. Один золотой, два. Однажды осмелел, мерзавец, пять умыкнул. Думал небось, что в суете никто не заметит... Пошто хмуришься? Или где неправду говорю?
Казначей глаза опустил, нечем ему оправдваться. Выдавил только:
— Батюшка-князь, черти попутали! Всё до медяшки верну! Ужели жизнь слуги, что верой и правдой много лет, холодного металла стоит? Не слушай колдуна, головы не секи!
Трудно, очень трудно впервые приказ о казни произнести. Страшился князь это сделать — ухватился за слова, как за соломинку. Ежели милосердие проявить — авось служить станет более рьяно, замаливая свою вину. Так ведь?...
— Хорошо устроился, не слушай колдуна — послушай вора, — не дал ему Велеслав утвердиться в этой мысли. — Может, один раз оно и ничего — а после второго каждый будет знать: делай за спиной князя, что пожелаешь, князь он добрый, простит, чего опасаться? Может, и крыс амбарных, что зерно жрут без спроса, следует помиловать?
Взглянул князь в лицо одного, второго. Справа человек вроде полезный, отец опять же о нём хорошо отзывался, но — чужой, далёкий. А слева верный наставник, что ещё ни разу дурного не насоветовал. И откуда только сомнения беруться?
— Казнить, — сказал — как топор опустил на повинную голову. У казначея ноги подкосились, на руках дружинников повис.
— Увести и запереть, — приказал Велеслав, почуяв настроение своего князя, чтобы душу не терзал зазря.
— Но ты... — когда остались они наедине, решился всё же князь озвучить последнюю тревогу, — не столь давно сказал мне, что кровь — это не решение.
— Это так, — Велеслав даже не подумал противоречить. Всё у него так получалось — легко и складно. — Огонь — это решение.
В день казни небо нахмурилось, будто сами боги брови сдвинули, наблюдая. Средь народа висело напряжение — никто не шутил, переглядывались, задавая друг другу молчаливый вопрос.
Посреди площади вкопали столб, обнесли дровами и хворостом. Большое кострище получилось, в человечий рост.
Тепло было, а князь всё равно поёжился, поплотнее закутался в плащ.
Приговорённый едва переставлял ноги, но за пару шагов до погребального костра вдруг силы откуда-то взялись, одного дружинника оттолкнул, у второго дёрнул меч из ножен, вперёд себя вставил, сдаваться живьём не собирался.
Дружинники его хватать и вязать не торопились — тоже поперёк горла стоял княжеский указ, как тут не заметить? Что делать? Неужели правда ошибся наставник, и он заодно, его послушав?
Велеслав жестом небрежным волосы поправил, спустился с помоста прямо к костру. Напротив казначея встал, руки раскинув — будто сердце своё предлагая.
— Давай, ты при мече, а я безоружен.
Такого случится не могло, но окажись сам князь там, на роковой площади — не поддался бы сразу, осторожность проявил. Но казначею терять было нечего — с рёвом кинулся на обидчика. Велеслав увернулся, пропуская удар мимо, ни роба, ни плащ не помешали, а потом коротко ребром ладони ударил в основание черепа. Казначей упал, как подкошенный. Не дав ему приложиться к сырой земле, ветра тело подхватили, наверх кострища забросили.
Велеслав поднял оброненный меч, от пыли отряхнул и навстречу дружиннику пошёл. Тот как осиновый лист задрожал. Примерился наставник, как для удара — и одним движением загнал меч в ножны на поясе дружинника.
— Вяжи. Да поторопись, облегчишь ему участь, коли в сознание так и не придёт.
Дружинник кивнул, но с места так и не сдвинулся. Губы что-то шептали — а ни звука не слышно.
— Я знаю, о чём ты думаешь, — Велеслав голову наклонил, искоса посмотрел в глаза, — колдун-самодур свои порядки наводит, совсем князю голову заморочил. Так будь мужиком, скажи перед всеми — вместе с казначеем на костёр взойди. Если духу хватит — слово даю, ни одной вороватой крысы больше не трону, пусть разбирают Старохронск по брёвнышкам.
Дружинник будто в камень превратился. Очень умело Велеслав слова подобрал — тут не просто рискнуть жизнью, жестокости воспротивиться, а прилюдно вора оправдать предлагалось. Тоже ведь нехорошо, не по правде...
С минуту Велеслав подождал а потом улыбнулся:
— Не можешь? Тогда делай, что тебе говорят.
Треск берёзовых дров, возносящиеся в небеса искры и агония предсмертных криков сливались в жуткую, невыносимую торжественную музыку.
Пока огненная башня не опала тлеющими углями, наставник стоял у самой границы пламенного круга, будто вовсе не чувствуя жара.
С той поры от него всегда пахло пеплом.
Глава 38. ⟰ Ученик чародея
Олег проснулся в четвёртом часу. Не стал валяться в кровати, зная, что из-за своей особенности больше не уснёт — просто встал и подошёл к окну. Было темно, лишь вдалеке, из-за ограды, пробивались отсветы уличных фонарей.
Удивительный сон. Кто-то, без сомнений, ужаснулся бы жестокости, с какой в далёкой древности разобрались с казнокрадом, но исторический факультет научил Олега не судить предков по нормам современной морали, жизнь тогда была другая — и люди другие. Пожалуй, крики и запах горелой плоти выносить было тяжело — но чудовища, порой пробивающиеся в бессознательное из-за ошибок в оккультных практиках бывали и пострашней. Словом, воспоминания, которые кому-то другому могли нанести непоправимую психическую травму, Олег воспринял со спокойным интересом.
Он решительно разделил себя нынешнего и себя прежнего — к чему волноваться о горечи и сожалениях, которые давно потеряли актуальность в веках? Только одно чувство привязалось, прижилось в сердце, как семена сорной травы в огороде — Олег вдруг ощутил мучительную тоску, что рядом с ним никогда не было кого-то, кто... например, разобрался с первой дорожной аварией, сводил в кафе в честь первой сданной курсовой... Отец и мать
