Неприятно пораженные мощью этого первого вражеского залпа воеводы, стрелецкие головы и пушкари переглянулись тревожно. Эту крепость шапками не закидаешь. А большой наряд — самые тяжелые осадные пушки — голландцы Шеину еще не прислали.
В первой же вылазке ляхов взял лермонтовский шквадрон четырех языков. Трое ляхов молчали до конца, а четвертый, страшась пыток, все рассказал. Чин он имел невысокий, всего-навсего хорунжий, но знал немало. Варшава придает Смоленской крепости первенствующее значение в войне с Московией. Она господствует над обширным краем. Она нагрудная кираса всего польско-литовского войска, сильнейшая застава на Днепре и на больших проезжих дорогах, ведущих из Московии в сердце Польши. Все обходные проселки с севера и юга в непроходимых болотистых лесах заперты засеками, рвами, завалами. У защитников крепости — огромные, небывало великие запасы хлеба, солонины, овса и другого провианта, а также боевого припаса в погребах и укрепленных складах, вдоволь речной и родниковой воды. Все лишние рты вывезены в Могилев и Минск. Построены большие оружейные мастерские. Радиус крепостных пушек намного расширен за счет подвоза из Голландии и от Круппа в Эссене новых могучих орудий большого калибра с громадными ядрами. Гарнизон многочислен, силен, способен на частые вылазки, располагая не только артиллерией, пехотой, но и конницей. Почти за четверть века Речь Посполитая подготовила крепость ко многомесячной обороне. Она, как волнорез, ослабит напор орды московитов и выиграет время для развертывания основных сил. Шляхетство не допустит сдачи Смоленска, вовремя придет на выручку. Речь Посполитая верит, что комендант крепости Смоленск ясновельможный пан Станислав Воеводский не сдаст крепости москалям.
Шеин явно опасался, что эти сведения приведут его помощников в уныние.
— Польская брехня, литовские бредни! — шумел он в своем шатре. — У меня втрое больше сил, чем у крепости.
— Однако не хватает осадных средств, — тихо, но твердо проговорил Лермонт, видя, что все словно воды в рот набрали. — На исходе уже порох и пушечные снаряды.
Несмотря на явный гнев главного воеводы, он дождался, пока тот отпустил всех, и с той же твердостью заявил:
— Михайлу Борисович! Ну к чему нам осаждать эту крепость! Уж больно сильно укрепили ее, увязнем мы в снегах под ее стенами, завьюжит, снегом заметет армию в открытом поле. Польский гарнизон Смоленска во много раз сильнее гарнизона ляхов в Москве, когда ее освобождали Минин и Пожарский. Пока силенка еще имеется, нам надо блокировать Смоленск и уничтожать неприятельские силы, с ходу взяв Могилев, Минск, угрожая Вильне и самой Варшаве. Понимаю, конечно, как дорог тебе Смоленск, знаю, что сердцем ты к нему прикипел…
Он ждал бурной вспышки ярости, даже отставки, а Шеин помял руками лицо и усталым, поникшим голосом произнес:
— Моими, брат, словами говоришь. Верно, все эти годы я днем и ночью мечтал о взятии Смоленска, а когда пошли мы на ляхов войной, понял я, что не в крепости этой дело. Но патриарх, Царь, Собор — все, все хотят, чтобы я отнял у еретиков святые смоленские храмы. У меня, увы, только меч в руках, а в спину мне тычут посохом патриаршим, скипетром царским, перстами боярскими: достань, дескать, нам Смоленск. А помощи пока никакой, все сроки прошли, а обозов из Москвы не видать… Теперь я цепью прикован к этой крепости: не возьму ее — не смогу дальше идти.
Уговаривая Шеина не ввязываться в осаду Смоленска, Лермонт подкреплял свои доводы опытом Роберта Брюса в борьбе с Англией.
— Брюс, наш самый великий король, — говорил он пылко, — всегда избегал ввязываться в битву с превосходящими силами англиян. Он уступал им землю в Шотландии, похожую на выжженную пустыню, и, пока те продвигались по этой пустыне, по бездорожью, в бескормину, обирая нищих, застревая у сильных крепостей, он смело вторгался налегке в богатые уделы англиян, вовремя нанося им могучий удар в мягкое подбрюшье и возвращался обратно с победой и огромным прибытком! И было это более трехсот лет тому назад…
— Может, Брюс твой, — теряя терпение, выпалил Шеин, — и славный был король и воевать умел. Но пусть иноземцы твои не думают, что мы, русские, щи лаптем хлебаем. И мы не пальцем сделаны!
С тяжелым чувством покинул Лермонт Шеина. Наперекор, казалось бы, непреодолимым силам шел этот крупнейший русский военачальник XVII века от военного ремесла, доведенного до совершенства наемными войсками и такими полководцами, как Густав Адольф, к новому военному искусству. Он стремился обогнать свой век, а царский двор втыкал ему палки в колеса. Какую непомерную тяжесть нес на своих плечах этот человек!
Лермонт попытался воздействовать на Шеина через его главного иноземного советника Александра Лесли. Старший полковник только махнул рукой:
— Я сразу же заявил ему после пушечного обмена любезностями, коими мы открыли эту кампанию, что он растратит наши силы на эту крепость и упустит все преимущества, связанные со шляхетской грызней в Сейме вокруг королевской короны. К тому же у меня, извини, свой шкурный интерес: я привел сюда пол-армии, пообещав ей богатые наживы, а какие трофеи сможем мы взять в этом Смоленске. Поляки все отсюда вывезли в ожидании осады. Другое дело, если бы мы с ходу пошли вперед, заблокировав Смоленск, и взяли Могилев, Оршу, Минск! Да куда там! Уперся, как бык. Но у него царский указ: сначала взять Смоленск. Я ему предлагал остаться здесь, а нас отпустить на запад, сами, мол, ушли, без согласия моего, но он ни в какую. И кого он слушает, кому покорился — царьку золотушному. Я понимаю, если бы он королю Густаву подчинялся!.. Всем он взял и Царя бы мог за пояс заткнуть… Нет, не пойму я этих русских, этих московитов!..
Шеин слал гонцов к князьям Прозоровскому и Белосельскому в Белую и к Нагово в Серпейск, торопя их с приходом под Смоленск, — с ними он решился бы приступить к крепости. Но князья эти, возмущенные тем, что им приказывает худородный по сравнению с ними воевода, смертно и всенародно оскорбивший всю знать в Благовещенском соборе, не поспешали с тяжелым зимним походом к Смоленску по разоренному краю. Когда они наконец приплелись к Смоленску, Шеин едва удержался от того, чтобы встретить их так, как он встретил казначея Протопопова в Можайске, — нагайкой по жирной роже.
— Станете на западе от города, — сказал он этим князькам. — Укрепитесь, обнесите стан высокими валами. Стройте землянки. Землю вам придется ломами грызть, кострами оттаивать. Ежели паче чаяния придут ляхи, дать им бой, поиск над ними учинить, нас прикрыть и людей своих уберечь! Не пропускать в город с хлебом, солью, зельем и другими какими запасами, учиняя тесноту смоленским сидельцам.
Через Днепр Шеин навел два деревянных моста к востоку и к западу от крепости.
В начале февраля из Москвы пришел во главе со шкотским полковником Матисоном иноземный солдатский полк, почти сплошь из шкотов. В нем оказалось много тяжело обмороженных. Московия, увы, не Шкотия, где можно мужикам в юбочках бегать…
Десятого февраля Шеин отписал Царю: «Город Смоленск совсем осажден, туры поставлены, да и острожки поставлены, из города выдти и в город пройти немочно».
Как хотелось ему добавить: промедление на войне смерти подобно, а он в феврале сделал из-за мешкотни Москвы то, что должен был сделать по плану восемью месяцами ранее.
И все же, зная вероломство Шереметевых, коварство Трубецких, неизбывную неприязнь к нему бояр, коих немилосердно отхлестал он в Благовещенском соборе, не верил открытый, прямодушный Шеин в заговор против него всей этой придворной своры. Но ведь бывают заговоры, скрепленные не клятвами их участников, не распределением ролей между ними, а просто спаянные молчаливой и общей ненавистью к тому, против кого они нацелены, и оттого не становятся они менее опасными, гибельными. Не понимал Шеин, ни во что не ставя Мишку Романова, какая перемена произошла в этом тихоне, этой боярской игрушке после смерти его отца.
Всем чертям назло Шеин не сомневался, что скоро отпразднует победу в смоленском соборе. Москва не слала провианту — он наказал Измайлову собрать этот провиант с разоренных смоленских крестьян. «Все, мол, им воздадим после победы!» — великодушно обещал он на манер всех российских военачальников, и сам неизбежно верил, что так оно и будет, и неизбежно затем забывал про свои обещания.
Может быть, и не понимал он, что пустил козла в огород. Измайлов жал из смолян последние соки, не выжатые ляхами.
Польский сейм никак не мог решить, кого сделать новым королем Речи Посполитой — королевича Владислава или еще кого. Варшава плела интриги и козни. А смоленский гарнизон, не дождавшись из восьмимесячной осады вызволения, помышлял о капитуляции.
— Тонка кишка у ляхов! — радовался Шеин. — Я в Смоленске поболе двадцати месяцев держался.
