— Да… В маленьких руках… Аяки…
Кадзуха вздрогнул: этот голос принадлежал не Аяке. Пальцы Аято дрогнули и легонько стиснули дрожащую ладонь сестры. Он приоткрыл помутневшие глаза и улыбнулся краем губ. Увидев это, Аяка едва сдержала порыв броситься брату на шею, а Тома, издав сдавленный звук, поспешно закрыл лицо руками.
— Твоя любимая песня… — прошептал Аято.
— Тише, тише. — Аяка нежно погладила его по волосам. — Тебе нужно беречь силы.
Аято перевел взгляд с ее бледного лица на небо. Кадзуха тоже невольно вскинул голову и обнаружил, что тучи начали понемногу расходиться. Теперь, когда связь Эи с Кольцом Изнанки была разорвана, грозы и бури наконец оставили Инадзуму в покое, и над городом понемногу занималась заря.
«Долго же мы сражались», — удивился Кадзуха.
— Я видел родителей, — сказал Аято. — После того, как Кольцо Изнанки… — Он не договорил, но всем и так было ясно, что он имел в виду. — Они звали меня. Но я подумал, что не хочу… Идти с ними.
Аяка вытерла слезы тыльной стороной ладони, но они набежали снова. Аято осторожно поднял руку. Мягко прикоснулся к ее мокрой щеке.
— Здесь меня ждала сестра, — сказал он. — И все то, чего я еще не успел сделать. Все… ради чего стоит жить.
Его взгляд обратился к серебряному кольцу, и он едва заметно улыбнулся.
Тома опустился рядом с Аято, тяжело взглянул на него — смотреть на непривычно ослабевшего и израненного господина было для него непростым испытанием. Все ждали, что он скажет.
И Тома не выдержал.
— Вы дурак, милорд! — закричал он. — Простите мне такие слова. Я ужасно виноват. Но вы дурак, ясно? Никогда больше не смейте так делать!
— Кто бы говорил, — усмехнулся Аято.
Кокоми с облегчением рассмеялась. Ее веселье подхватили другие: все смеялись и плакали одновременно. Запоздалый ужас, боль, облегчение — эти чувства навалились разом, и друзья не переставали заключать друг друга в объятия, говорить слова благодарности и даже ругать друг друга за необдуманные решения.
Глядя на них, Кадзуха невольно улыбнулся. Ему наконец пришло в голову окончание стихотворения.
Я лист, подхваченный ветром.
За край убегает тропа…
Я в смерти ищу ответы,
Не зная, что смерть слепа.
Яэ Мико не смеялась и не плакала. Она лишь хитро улыбнулась, словно с самого начала знала, что все закончится благополучно. Впрочем, Кадзуха не сомневался, что даже у нее не было уверенности в том, выкарабкается ли Аято. Она испугалась. Он видел это по ее глазам — и мысленно поклялся, что унесет эту тайну с собой в могилу.
Она поднялась, отряхнула подол платья с таким видом, будто налипшая на ткань демоническая пыль была самой главной проблемой сегодняшнего дня.
— Битва еще не окончена. Кольцо Изнанки уничтожено, и новых демонов больше не появится. Но старые никуда не делись и даже не ослабли. Нужно расправиться с ними, пока они не разрушили Инадзуму до основания.
— Я возьму их на себя, — вызвалась Эи. — Где Сияющая жатва?
Тома украдкой вытащил из кустов копье и торжественно вручил его сегуну, и Яэ Мико удовлетворенно кивнула.
— Позаботьтесь о раненых и убитых. И постарайтесь больше не умирать. Тоже мне, завели привычку! — Она фыркнула. — Как освободитесь, приходите в Храм Наруками. Вам всем понадобится надлежащий отдых.
Стремительно повернувшись вокруг своей оси, она исчезла в серебристой вспышке, и Кадзуха понял — Яэ Мико звали действительно срочные дела.
*
Дилюку казалось, что с момента смерти Кэйи прошла целая вечность. За все это время он не нашел в себе силы сдвинуться с места: так и сидел, стиснув в руках потухший Глаз Бога, и смотрел на него, боясь поднять взгляд на ледяную статую, которой стал его брат.
Почему?
Почему Кэйа сделал это?
«Ты всегда был и остаешься моим братом».
Дилюк прижал Глаз Бога Кэйи ко лбу. Медленно выдохнул. Увы, вместо того, чтобы успокоиться, он лишь разогнал потрясенное сердце и теперь за его грохотом с трудом слышал собственные мысли.
Это то, о чем говорила Аяка. Она ведь пыталась его предупредить. Дилюк должен был поговорить с Кэйей. Он должен был набраться смелости, постучаться к Кэйе и попросить у него прощения. Не только за резкие слова во время последней ссоры — за всю ту боль, которую он причинял ему после смерти отца, за то, что отталкивал его, за то, что никогда больше не называл Кэйю братом.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Он должен был положить этому конец. Но теперь… Теперь уже ничего не исправить. Кэйи больше нет.
— Прости меня, — прошептал Дилюк. — Прости. Я оказался дерьмовым братом. Когда-то я обещал защитить тебя, но все это время думал только о себе. Прости. Прости…
Он зажмурил глаза, пытаясь сдержать слезы. Боль потери обрушилась на него с такой силой, что звенело в ушах, и все, о чем мог думать Дилюк — это о последних словах, сказанных Кэйей, и о его улыбке. Он знал, чем все закончится. Он понимал, что не сможет пережить этой битвы — но все равно улыбался.
Кэйа улыбался всегда. Но не потому, что был счастлив, и не потому, что ему было наплевать. Дилюк всегда судил о нем несправедливо. Он думал, Кэйе безразлична смерть отца, а резкие слова бывшего брата отскакивают от него, как от ледяной стены. Но каждая их ссора была подобна огненному кинжалу, и Кэйа улыбался лишь потому, что только так он мог бороться с болью.
А Дилюк так не умел. Он с самого детства был серьезнее Кэйи. Так они договорились: раз уж теперь они обрели друг друга, то станут, как настоящие братья, двумя половинками одного целого.
Умом и силой. Весельем и строгостью. Бесшабашностью и ответственностью.
«Как я мог так с тобой обойтись?»
«Надеюсь, ты сможешь простить меня, Дилюк».
«За что? Скажи мне, Кэйа, за что? Это я должен просить у тебя прощения. Это я искусно обманывал тебя — и себя самого».
Дилюк больше не мог сдерживаться. По его щекам заструились соленые слезы. Какое странное чувство… Он давно позабыл его. Кажется, он не плакал с того дня, когда не стало отца. В тот миг его душа обратилась в горящее пламя, и каждый, кто прикасался к ней, неизменно обжигался.
Сбегая по щекам и подбородку, слезы падали вниз, на Глаз Бога Кэйи. Последний подарок брата.
И вдруг по мутному оку Глаза Бога пробежала голубая искра. Она была совсем слабой, но Дилюк успел заметить ее и ухватился за божественный артефакт, как утопающий за соломинку. А что, если Кэйа…
Дилюк вскочил на ноги, потрясенный этой мыслью, и метнулся к ледяной статуе брата. В душе творилась неразбериха. Эмоции управляли разумом, и Дилюку пришлось сделать несколько глубоких вдохов и выдохов, чтобы успокоиться. Если это правда, ему потребуется чистый ум.
Давай же! Соображай!
Он закусил губу. Когда разорвались артерии земли, перед ним с Кэйей возник призрак Крепуса. Что, если это не односторонний проход? Что, если до тех пор, пока существует подобная аномалия, есть крохотный шанс привести Кэйю обратно? Его Глаз Бога продолжал разбрасывать во все стороны слабые искры. Значит, он жив, он все еще жив!
Дилюк прикоснулся к ледяной статуе. Холод обжигал, но Дилюк не обращал на него внимание.
— Что мне делать? — прошептал он.
И тут ему на спину легла уверенная рука.
— Следуй за сердцем, — раздался голос Венти. — Я помогу.
Времени удивляться не было. Дилюк чувствовал, что если задержится хотя бы на миг, Кэйю будет уже не спасти. Закрыв глаза, он мысленно повторил: «Следуй за сердцем».
В темноте распахнулась дверь. Дилюк с изумлением узнал ее — это была дверь, ведущая в поместье Рагнвиндр. Пообещав не задавать себе вопросов, он промчался через проем и очутился в родном доме. Наверх уводила крутая лестница. Она казалась непомерно большой, с высокими ступенями, и Дилюк понял, что видит поместье таким, каким запомнил его еще в детстве. Когда отец был жив. Когда они с Кэйей еще были братьями.
Вскарабкавшись по лестнице, Дилюк бросился вперед по коридору, наспех распахивая двери. Здесь? Нет! Может, здесь? Опять не угадал! Разум затапливало отчаяние. Если он не успеет…
