Повернув голову, Трикси смотрит в мои глаза, я же провожу ладонью вдоль её руки и кладу на щёку, поглаживая большим пальцем. Я не думал, что она — та, кто легко подожжет Ледовитый океан внутри, в котором начнут таять глыбы. И сейчас чувствую лишь глобальное потепление, которое схоже с жаром, блуждающим по телу. За мной кроется ложь, в которой я когда-нибудь признаюсь, но не могу сейчас. Смотря в мои глаза, она проникает куда-то глубоко, из-за чего язык развязывается и желает вывалить всё наружу, и особенно то, что она знать не должна.
Я всегда думал, что ложь во благо не что иное, как прикрытие. Одна маленькая ложь поражает глобальную. Моя растет с каждым новым днём. Она не была для того, чтобы достичь цели, но была вынужденной необходимостью. Я хотел защитить её. Не знаю, по какой причине, но это желание преследовало по пятам, и мне пришлось ступить на тропинку, которую я всегда призирал. Я бы всё рассказал, если бы мог предвидеть её реакцию, но, черт возьми, она всегда разная: от спокойной к агонии ярости. Ложь — такая простая вещь, к которой прибегает каждый. Это как есть хлопья на завтрак или пить кофе в метро. Ей пользуются все. Я не понимаю, имею ли право делить её на две: отрицательную и положительную. Как бы не аргументировал и не защищал — ложь останется ложью, а на мне уже не одна. Всё ради неё, я отступаю от принципов, в которые свято верил только ради неё. И это гложет, ведь я не способен управлять её эмоциями, чтобы получить желаемые. Всё, что я могу — привлечь ближе и поцеловать. Чертовски хреново, ведь всё решают деньги. Трикси вовсе не наивная и доверчивая, но она верит мне, а я подвожу и могу потерять это доверие, сказав правду. Делая шаг вперёд — тут же делаю два назад, не находя лучшего момента. Я идиот, мне проще держать в себе. Но есть одно огромное но.
Отстраняясь от губ, она остаётся близко, рассматривая моё лицо.
— Спасибо.
— За что? — интересуюсь я.
— За это.
Коротко улыбаюсь, оставляя завершающий поцелуй на её губах. Я уже сбился со счёта, сколько раз услышал слово, которое дарит надежду на лучшее. Я никогда не говорил ей то же самое.
— Ты должен сдать работы, Мэйсон, — говорит она, возвращаясь к плите со сковородой.
— Какие?
— У Бартона, он не примет, если ты опоздаешь. Получишь двойную работу. И он не примет первую, если ты отправишь повторно. Будешь писать две новые.
— Ладно, ладно, — улыбаюсь я.
— Сегодня.
— Что? Прямо сейчас?
— Да, ты сделал свою часть, садись и пиши.
— Я могу хотя бы поесть? У меня не работает голова без еды.
— Ты ищешь оправдания и повод, чтобы отложить на потом.
— Я не ищу оправданий, — смеюсь я. — Я просто хочу поесть.
— Сдавать послезавтра, а у тебя даже листа с фамилией нет.
— Это самое простое.
— Я не буду тебе помогать, если ты не займёшься ей сегодня.
— Я не буду тебе помогать, — передразниваю я, наполняя кружку кофе. Дурацкая привычка пить его на ночь, которую я получил от мамы.
Получаю полотенцем по заднице, из-за чего вздрагиваю и смеюсь. Она с меня живьём не слезет, если я не пошевелю пальцем, проверенный вариант. Кроме того, не горю желанием писать две, когда только один доклад может свести с ума. Я бы с удовольствием отказался, если бы это было в моём распоряжении. К сожалению, лекции обязательны, а мои мучения похожи на адские боли.
— Я люблю тебя, — быстро тараторит Трикси, удивляя резкой сменой темы.
Я не сразу могу ответить чем-то, потому что признание загоняет в некую растерянность. Девушка смотрит в мои глаза, сжимая край столешницы, словно напряжена и тоже растеряна.
— Что с тобой?
— Всё хорошо, — кивает она.
— Ты не уверена?
— Почему?
— Ты говоришь эти слова, как будто я требую или ты чувствуешь иное.
— Я… для меня это по-новому. Я просто хочу тебе их сказать.
— Почему?
Кусая губу, Трикси опускает глаза и поворачивается лицом к кухонному фартуку.
— Скажи мне, что не так, — мягко прошу я, проходясь ладонью по её спине, чувствуя дрожь в теле.
— Я не хочу жалеть о том, что не сказала. Хочу, чтобы ты знал. У меня может не быть другой возможности…
— Мне не нравится последнее предложение, — напрягаюсь я. Она не может знать. — Что происходит?
— Всё хорошо.
— Тогда из-за чего ты так насторожилась?
— Ты не держишь меня в тайне?
Боже, такого облегчения я не получал с рождения.
— Спустя неделю все продолжают обсуждать нас, это похоже на то, что я держу тебя в тайне?
— Не знаю…
— Не хочу, чтобы между нами были тайны, они всё портят, — выдыхаю я. — Не держи меня в стороне, я хочу быть рядом.
— Ты не можешь постоянно быть рядом, это невозможно.
— Если не физически, тогда мысленно. Ты не можешь всё время сторониться. Почему ты обижена на меня?
Подняв глаза, Трикси начинает бегать ими по моему лицу, словно на нём можно прочитать ответы. Но всё напрасно, я не знаю ничего. Она не пускает в свою голову. Лишь изредка я могу дотянуться хоть до чего-то. В основном, действую по ситуации.
— Трикс? — подталкиваю я, касаясь её локтя.
— Потому что ты ничем не интересуешься.
— В каком плане?
— Ты ничего не знаешь обо мне.
— Всё дело в твоём отце? Ты обижена на то, что я не знал о нём?
— Дело не в нём.
— Тогда объясни.
— Ты ничего не знаешь обо мне, и не пытаешься.
— Потому что я не хочу трогать места, из-за которых ты испытываешь боль. Думаешь, я должен расспрашивать тебя об отце? Он умер, а ты до сих пор не отпустила его, и этим мучаешь себя. Ты скучаешь по нему, я всё понимаю, но нельзя жить прошлым. Я понял, что он любил теннис; что он нёс службу, на которой погиб. Ты даже номер его не удалила. Ты не можешь оправиться, и это я тоже понимаю. Потому что ты потеряла близкого человека. Ты была привязана к нему так же, как я к своему. Я не хочу представлять, что могу потерять своего. У нас есть лучшие друзья — наши отцы. Так получилось, что мой жив, а твой ушёл. Но он не перестаёт быть с тобой. Думаешь, он хотел бы видеть тебя такой?
Из-за моих слов, Трикси вздрагивает и мрачнеет ещё больше.
— Какой? — сипло выдавливает она.
— Той, кем ты хочешь быть. Сильной, независимой, никому ничем не обязанной. Думаешь, он хочет, чтобы ты бегала по всей стране всю жизнь, потому что чувствуешь себя обязанной? Ты не обязана, Трикси, услышь меня. Ты должна строить свою жизнь и будущее. Твои родители выбрали свой путь, у тебя он тоже свой… Черт, ты не должна быть сильной, у тебя есть я!
— Ты не можешь всё держать под контролем.
— Могу и хочу. Ты можешь расслабиться, потому что я могу защитить нас двоих. Я уже это делаю!
— Что делаешь?
— Я заплатил деньги, — ляпаю раньше, чем думаю. Это чертовски дерьмово. Мама права: я, как и отец, делаю, а потом думаю. Это моё большое но, играющее против меня.
Глаза Трикси округляются, а сама она застывает на месте, смотря в мои. Ещё недавно я думал, что никогда этого не скажу, но всё получилось само самой, как и предполагалось: на эмоциях. Это моё самое главное гребаное проклятие. Я не хотел, чтобы получилось сейчас и сегодня, но, как и бывает в моей жизни — всё идёт через задницу. Она и не подозревает, как легко вытаскивает всё темное наружу. Я не хочу пускать её в эти места, но душа требует иного: она хочет, чтобы я попробовал ещё раз.
— За что ты заплатил деньги? — шепчет Трикси.
— Это неважно, сейчас всё в порядке.
— За что ты заплатил, Мэйсон? — тон изменился на сдавленный и теперь отдаёт страхом и настороженностью. Моё молчание доводит её, и в итоге девушка срывается на крик: — За что ты заплатил!?
— За кампус, — самое простое, что я могу сказать. Это моя первая правда.
— Ты соврал, что они нашли документы?
— Да. Я заплатил, чтобы тебя вернули. Ты должна понять меня! Я не мог оставить тебя в мотеле или на улице. Ты осталась без работы, отказывалась пойти ко мне, что мне оставалось?
— И ты решил, что соврать мне будет проще, чем сказать правду?
