Владимир Торчилин.
Университетская история.
Повесть
I
Андрей вряд ли стал бы перебираться в этот университет – и труба не в пример пониже и дым пожиже. Да и некие обязательства он тоже ощущал – все-таки именно тот, первый, университет взял его сразу на постоянную должность, когда он только приехал из Москвы в Америку и ничем особенным похвалиться ещё не мог. Так, в придачу к достаточно плохому английскому – пара статей в приличных журналах, да довольно нахально пройденное обследование, где он подверг сильному сомнению результаты как раз того из местных корифеев, кто был вторым по значимости лицом в конкурсной комиссии. Хорошо, хоть мужик оказался старой школы и сразу признал в нем заслуживающего уважения коллегу – вместо того, чтобы озлиться и начать вставлять палки в колеса. Да, в общем, немало хорошего можно было вспомнить за прошедшие пять лет, которые вывели его в первачи по их области, а плохого вроде как вообще и не было. Так бы, наверное, и работал, придерживаясь привитой на родине тяге к постоянству и не слишком понятного презрения к “летунам”, и рос бы понемногу. Хотя, строго говоря, расти выше полного профессора было некуда, тем более что административная карьера ему была абсолютно противопоказана. Вот и катилась бы его размеренная жизнь, как биллиардный шар по аккуратному сукну до самой лузы далекой пока еще отставки, чтобы свалиться потом в сеточку обеспеченной старости (совершенно в лактионовском духе, только что на самом деле, а не в фантазии художника). И лишь иногда в этой сеточке покачиваться, отправляясь во все положенные отставникам путешествия от солнечной Флориды до заснеженной Аляски. Не он первый, не он последний.
Но это всё философия. А в университете шла нормальная и привычная работа, и сетовать ему оставалось разве лишь на то, что места для разрастающейся лаборатории категорически недостает, хотя денег на исследования перепадает (впрочем, что значит перепадает: потом и кровью достаются!) всё больше. Приходится даже отказываться от практически гарантированных, поскольку ни людей, ни приборы размещать уже негде. А нового здания под него одного никто строить не будет.
Вот на этом его и купили. Пусть пригласивший его провинциальный университет в университетской табели о рангах стоял куда ниже старого, но город был быстро растущий, с претензиями, так что в университет этот вбухивали деньги огромные, ни земли, ни кирпича не жалели. И лаборатория, размером раза в три больше его предыдущей ему предложили только так, для начала разговора. А потом к ней прибавили чуть не двойную зарплату, еще и ссуду на дом, добавив которую к вырученным от продажи старого дома деньгам на новом месте можно было построить прямо-таки роскошный дворец – хотя, если вдуматься, зачем ему дворец одному? Но, с другой стороны и вообще приятно, и не всегда же он один будет – в общем, заманчиво… А уж сколько слов всяких наговорили – хочешь - не хочешь, а действует.
Всеми этими прелестями доставали его чуть не полгода. И достали после того, как один американский коллега, с которым они подружились, узнав по секрету о полученном предложении и его терзаниях по этому поводу, сказал, что от таких предложений не отказываются. Мало того, что на тамошних условиях он быстро развернется ещё лучше, чем раньше, а об уровне работ, в конце концов, не по университету судят, а по тому, что и где печатаешь – так что если вдвое больше статей пойдет, то он это провинциальное место до мирового уровня подтянет. А кроме того, сказал он, если в их кругах станет известно, что он от такой роскоши отказался (а известно станет обязательно), то это может отразиться на его реноме. Во-первых, подумают, что он чем-то глуп и просто не понимает разницу между хорошим и лучшим, а для репутации такие разговоры не подарок. А во-вторых, вообще могут решить, что у него с наукой возникли какие-то проблемы, если он от возможности такого мощного расширения шарахается…
Да, только этого ему не хватало!.. Да и вообще – все его коллеги и в самом деле ведь непрерывно перемещаются из университета в университет, считая это само собой разумеющимся, так что его сентиментальную привязанность к первому месту в новой стране оценить способны, наверное, разве лишь такие же морально ущербные бывшие соотечественники. В конце концов, и дома ведь когда-то говорили, что плоха мышь, которая один только лаз знает!..
Ясно, что он не устоял. И, как выяснилось, был совершенно прав. Все обещания (которые он, правда, по совету бывалого американского коллеги, попросил потенциальных нанимателей выслать ему зафиксированными в письменном виде) были выполнены не только что целиком и полностью, но даже и с некоторой лихвой. Так что не прошло и полугода, как он уже думал, что работал тут всегда, и входил в свой роскошный кабинет, почти не замечая потрясавшего его первые дни сказочного вида на улегшееся прямо посреди университетского городка озеро с нежно-зеленого пологими берегами и бродящими по ним дикими гусями, совершенно разнежившимися в необычной для такого людного места тиши и безопасности. Народу у него набралось быстро, много и хорошего – к двум перешедшим вместе с ним с его старого места ребятам добавилось трое сотрудников, оставшихся от группы, которую безуспешно пытались здесь создать до его появления, да еще трое немедленно объявившихся стажеров и двое аспирантов из местных. С такой командой (плюс безошибочно выбранная им из десятка претендентов невероятной организованности и милости характера секретарша, плюс столь же удачно угаданный лабораторный администратор) он мог свернуть горы. Что, собственно, и начал делать практически немедленно, так что за эти несчастные полгода – ну, ладно, теперь уже почти за восемь месяцев – они отправили три немедленно принятые статьи во вполне приличные журналы, еще одна была почти готова, и вот-вот должны были уйти в мир две детально обоснованные заявки на финансирование, каждая из которых, будь она удовлетворена, позволила бы ему и всей его команде безбедно существовать еще полных три года. А за это время чего только они бы еще ни понаделали!
В общем, жизнь улыбалась…
II
Но, как ни пошло это звучит, не переставая, в прочем, от этого быть правдой, жизнь не дает расслабиться ни на минуту, расставляя свои ловушки в самых неожиданных местах… Вот и тут не так уж долго жизнь только улыбалась. Поскольку существовала еще и Деби. И не просто существовала, а работала в основной комнате его лаборатории и попадалась ему на глаза по три раза в день, из головы же вообще практически перестала уходить. Ах, Деби, Деби. Она как раз была одним из тех сотрудников, кто и раньше работал в этом месте, и была, так сказать, в его создавшуюся лабораторию инкопрорирована. С ней, как и с двумя другими местными ребятами, он познакомился в свой второй приезд сюда, когда уже стало ясно, что длительные уговоры, имевшие место во время первого приезда, действие на него возымели и возможность перехода он рассматривает всерьез. А раз так, то пора было его знакомить с возможными сотрудниками, что бы он сам решил, подойдут ли они ему, если он все–таки сюда переберется. Вот его и познакомили. Все трое были достаточно хороши – что постарались в полной мере продемонстрировать при первой же встрече с заезжим авторитетом, который вполне мог оказаться их будущим начальником. Им это совершенно удалось, и он сказал о своем благоприятном впечатлении декану, с которым они с первой же встречи стали держаться совершенно по-приятельски и который был явно рад, что ему не придется возиться с тремя оставшимися без присмотра сотрудниками, пристраивая их к кому-то еще или, тем более, увольняя. Чего он, правда, декану не сказал, так это то, что ещё самая первая встреча с доктором Деборой Трот сразила его наповал.
Собственно, тогда он ещё не знал, что речь идет о докторе Деборе Трот. Просто, когда в самый первый приезд сюда декан водил его по факультету, показывая лаборатории, они зашли и в ту большую комнату, которая теперь входила в его хозяйство. Тогда еще декан не представлял ему факультетский люд, если, конечно, они не сталкивались с кем-то, что называется, лоб в лоб. Вот и в этой комнате он просто обвел рукой вокруг, демонстрируя ему помещение, которое он потенциально мог бы занять, и не подводя его персонально ни к кому из нескольких человек, сидевших у приборов. И когда взгляд его, следовавший за движением руки декана, добрался до сидевшей напротив окна женской фигуры, тут-то и произошло короткое замыкание. Больше никак он свои ощущения охарактеризовать не мог – действительно, как будто током ударило. Не то чтобы она была такой уж невероятной красавицей – этого не было, да и вообще, спроси его тогда, он вряд ли бы даже сумел описать ее. Но дело было не в этом. Просто случилось то, что случилось, - это была “его” женщина. На какое-то время он даже перестал слышать плавные деканские фразы, расхваливающие наставленное в комнате оборудование, и думал о том, что наука наукой, но будет он сюда переходить или нет, а с этой женщиной всё равно познакомиться. И ему даже в голову не пришло, что она может быть замужем или ещё что – не может он пройти мимо как ни в чем ни бывало, и все тут!..
