Вульф Шломо
Эпикруг
Шломо Вульф
Эпикруг
"Я практикую тридцать пять лет. Меня мистификациями не возьмешь, глухо сказал ветеринар, отодвигая фотографии и коробочку со старыми желтыми собачьими зубами.- С вашейсукойпо кличке Терри я имею дело девятый год. У нее была неизлечимая чумка. Вы сами отказались от весенней прививки, мотивируя тем, что собака старая и с другими животными не общается.Этот же почти щенок с тем жередким окрасом полярного волка ничего общего с ней не имеет. Вас, Алексей Витальевич, я знаю как известногоакадемика и,к тому же, своего депутата, а вас, Илья Романович, я просто тут пару раз встречал. И никак в толк не возьму, чегоради вы тут разыгрываете комедию. Ваш друг приобрел точно такого же щенка, как павшая собака? Отлично, это делают почти все любящие хозяева. Номеня-то зачем дурить?" "Никто и не думал вас унизить, - мягко возразил академик Жаборецкий. - Просто доктор морской биологии Илья Романович Лернер испытал на умирающей собаке свой препарат, полученный из секреций антарктических креветок и..." "До свиданья, - резко поднялся старик. - Вернее, прощайте. К этой собаке меня больше не приглашайте... Я, конечно, не ученый, до вас, докторов и академиков не дорос, но в своем деле, смею вас уверить..." (C)=
1. 1.
"Иду себе по улице и вдруг вижу улыбку. Думал - почудилось. Давно никто в этой проклятой стране не улыбается даже саркастически. А потом присмотрелся - это Илья Романыч... Тогда понятно! Я бы на твоем месте вообще беспрерывно ржал от радости, катался по траве и болтал в воздухе всеми четырьмя копытами. Даже твоей Нобелевской перспективе так не завидовал... Все вздор по сравнению с отъездом доктора Лернера в Израиль. Куда еще такому специалисту ехать, как не на Запад, и куда еще еврею, прости, ехать, как не в Израиль? Я бы и сам туда уехал. Так что по-светлому тебе завидую... Счастливого тебе пути, а успеха и желать не надо: не в Москву едешь. В свободном мире, такой талант сразу оценят. С твоими патентами ты через год миллионером будешь. Не забывай только свою непутевую Родину и нас, грешных, везунчик... Надо же, на всю жизнь из всей этой мерзости! И, что интересно, на законном основании. Вечно этим евреям больше везет, чем людям... Женечке привет от невыездного хохла." 2.
В опустевшей захламленной квартире сквозняк из приоткрытой балконной двери гонял по пыльному полу старые письма и фотографии. Жарко грели никчемные уже батареи и тянуло плесенью из брошенного открытым немытого холодильника. В ванной сиротливо и обиженно сияла новизной купленная всего-то год назад по невероятному блату автоматическая стиральная машина "Вятка", работой которой они любовались в первые дни, как телевидением. Годами подобранная, ухоженная мебель хранила облик своих хозяев. Казалось, не только эта квартира, но и Академгородок, весь этот уютный морской город невозможно было представить без Лернеров. И вот они уезжали, словно бежали от чего-то ужасного, хотя в приниципе им ничего не грозило такого, чего следовало бы бояться именно их семье в частности и евреям вообще. Просто вдруг, совершенно неожиданно достоверно выяснилось, что уехать, оказывается, можно! Сначала, замирая от собственной смелости, Илья заказал разговор с Хайфой по случайно полученному телефону. На переговорном пункте сказали, что связь будет тогда-то и во столько-то. Он никогда в жизни за границу не звонил, а потому не верил, что это так просто и безнаказанно можно сделать. И вот в назначенный час раздался звонок и хриплый женский старческий голос попросил его продиктовать для вызова фамилию и имена отчества членов его семьи, год рождения. Все. Ждите вызова. Но такого просто не может быть! За всю жизнь Илья привык, что граница на замке, что пересечь ее можно только преступным путем, спрыгнуть с борта круизного лайнера или там угнать самолет. Он и продолжал не верить в счастье оказаться в этом раю за границей, о котором так рассказывали выездные. Причем не в пределах какой-то конференции и прилегающих к гостинице магазинов, кда рекомендуется ходить тройками, а вообще... навсегда! Такого просто не может быть, потому что быть не может никогда. И вот в его обычном почтовом ящике лежит узкий конверт с перечислением имен его семьи удивительной фразой: "Уважаемый Г-н. В ответ на Вашу просьбу имею честь сообщить Вам от имени Министра Иностранных Дел, что вышеперечисленным лицам будет разрешен въезд в Израиль в качестве иммигрантов. Визы будут выданы уполномоченными представителями Израиля." И рядом тот же текст на непостижимом для таких евреев как они иврите. И печать со скромнымгербом Еврейского государства. И все это названо разрешением на въезд. Как просто! Настолько, что поверить нельзя. Особенно, если учесть, что некогда была первая форма секретности. Нет-нет, не выпустят бывшего разработчика биологического оружия... А потому никаких сборов, чтобы не было тяжелого разочарования.
Когда же выяснилось, что выпустили, Лернерытак поспешно собрались, пока родная страна не спохватилась и не передумала, что даже не успели осмыслить, куда девать нажитое добро. Потом выяснилось, что отсюда багаж в Израиль не отправлялся, а переправлять вещи через другой город - никаких денег не хватит. Если же все продать на месте с молотка, то вырученные "деревянные", как вдругстали называть незаменимые недавно рубли, за проданное нажитое добро надо как-то нелегально обменять на доллары - через каких-то никогда Лернерам не знакомых темных личностей. Официально разрешалось провезти только пятьсот долларов. Именно в такую сумму Родина оценила четверть века труда этой семьи на общее благо. Всю прочую валюту следовало где-то прятать, куда-то затыкать, заворачивать, а ушлые таможенники всегда знают куда. А в случае поимки с поличным, Лернеры станут уже не эмигрантами, а нормальными советскими преступниками, которых не выпустят туда и не впустят обратно, а отправят на нары.Илья не собирался садиться в тюрьму за пару тысяч долларов, которые, как всем известно, нормальный западный ученый зарабатывает в неделю.
В результате все произошло так стремительно, что к моменту отъезда сначала в Москву к самолету на Будапешт Илья вообще не успел никак распорядиться своим имуществом. Родственников у него в этом городе не было, близких друзей - тоже. Оставалось только сдать ключ в домоуправление, чтобы получить очередной выпускной документ и все оставить, кому Бог подаст.
Он бросил последний взгляд на свой семейный очаг, запер дверь и машинально положил ключ в карман. Всю жизнь он боялся потерять ключ от своей квартиры. И вот теперь его можно просто выкинуть в снег.
У подъезда урчал микроавтобус, в который легко поместилось все, что осталось от имущества семьи Лернеров - три чемодана, свернутый ковер и спальный мешок, как тара для трех подушек. Только безумцы могли отправиться с таким багажом не в турпоход с возвратом через неделю домой, а не навсегда - в чужую страну...
Ледяной непрерывный сухой ветер разносил по двору использованные в туалете газетные обрывки из переполненных мусорных баков. В ярко освещенный пустой гастроном по привычке заходили люди, чтобы тотчас же выйти. Декабрь 1990, исход перестройки, опустошение магазинов, планов и душ. Под очередной исход евреев в поисках лучшей доли.
Среди освещенных в этот ранний зимний вечер теплых окон зловеще темнели только три окна их "хрущобы", многолетнего семейного очага, их единственного дома на этой планете. Дочь Лена целовалась с плачущей подругой. Впереди была неизвестность, милость победившего коммунизм сионизма.
Окна, как потом выяснилось, темнели еще долгих два месяца, пока тут бурно делили еврейское имущество, как некогда в Испании, Германии, повсюду, где оставалось нажитое трезвыми и работящими людьми добро.
"Куда ты смотришь, Женя? - стараясь сохранить бодрый тон, спросил Илья, проследив взгляд жены на темные окна. - Забыла что-то? Ключ ещеу меня."
"Мне страшно, Ильюша, - прошептала она. - Куда мы едем без ничего? Что нас ждет? Кто и за что прокормит? Куда поселит? Да еще вот-вот чужая война. В "Правде" сказано, что Саддам поклялся сжечь пол-Израиля. И вообще там ведь вечно война... И девочек призывают..."
"А тут? У Хромина месяц назад на улице у самого подъезда сына зарезали, такой был способный и безобидный мальчик! А все это, - он провел в воздухе рукой на постылый пейзаж. - Это ли не война, блокада и запах тления? А что до имущества, то все говорят, что там на помойках можно найти то, чего нет даже в наших инвалютных магазинах, а государство дает деньги на такие телевизоры и стиральные машины, по сравнению с которыми все, что мы бросили тут - хлам. Не жалей ни о чем. Считай, что мы умерли и рождаемся заново. Вон там, за окнами, осталось наше бренное тело, а тут - бессмертная душа..."
"Все было бы так, если бы не та... помнишь, в норковой шубе?" 3.
"Нечеловеческая сила, в одной давильне всех калеча, нечеловеческая сила живое сдвинула с земли, - совершенно некстати вдруг вспомнилось Жене. - И никого не защитила вдали назначенная встреча. И никого не защитила рука, мелькнувшая вдали..."
