ты успел?
— Успел.
Гриша вздохнул:
— А я все настраивался да налаживался. Хотел после обеда поднажать, а тут электрод сломался, вот и нет у меня ни шиша. Грущу и сожалею. — И в самом деле, что-то, похожее на сожаление, появилось у него в глазах. Он задумчиво засунул руки в карманы и засвистел.
«Однако зацепило его! — с удивлением подумал Алеша, заметив эту чуть приметную перемену в Грише. — Не такой уж он бесчувственный, каким кажется…»
Они дошли до плавильного пролета, и задумчивость исчезла с гришиного лица так же быстро, как появилась.
— Мир приятному обществу! — громко провозгласил он, подходя к столпившейся у электропечи кучке формовщиков и выбивщиков. — Что, мужички, дождались большого простоя? Сердце радуется, когда я гляжу на ваши ликующие лица!
Озорно блестя глазами, он смеялся и как бы не замечал направленных на него неприязненных, хмурых взглядов. Все молчали, но на Малинина это угрюмое молчание не произвело никакого впечатления.
— Что, дядя Вася, пошабашили? Не цех, а сплошной дом отдыха, верно? Я в восторге! — обратился он к вагранщику Савельеву, прозванному в цехе «дядей Васей» за высокий рост, степенность и невозмутимость.
— Затарахтел, краснобай! — пробормотал Савельев и на мгновение вынул изо рта коротенькую трубочку. Он сунул трубку обратно в рот и отвернулся.
Малинин насмешливо осмотрел широкую спину Савельева:
— Что я вижу, мне подставили спину! Ах, так! Вам неприятны наши речи? Отлично! Мы удалимся в мир иной! — и Гриша направился к пультовщице, которая стояла у открытых дверей пульта управления.
«Вот бесстыжий, вот бесстыжий!» — удивлялся и волновался Алеша, слушая весь этот разговор и наблюдая за Гришей, который как ни в чем не бывало спокойной и самоуверенной походкой подошел к кабине пульта, прислонился к косяку и начал разговор с пультовщицей. «Как он может?» Ему было неловко и стыдно за Гришу, который разговаривал с пожилым Савельевым так развязно и нахально, словно тот был ему ровней, парнем-однолетком.
Встревоженные плавильщики молчаливо суетились вокруг электропечи. Сменный мастер плавильного пролета Фомичев и плавильщик Мухамедов вдвоем спускали на печь аварийную площадку. В блоках визжали ржавые тросы, щелкали шестерни лебедки, и площадка, наконец, поровнялась с куполом печи. Закрепив тросы, Фомичев и Мухамедов взобрались на площадку, с нее перешли на купол и склонились над отверстиями электродов, вполголоса обсуждая, каким образом вытащить засевший там обломок.
Алеша любил смотреть на работу электропечи, она ему казалась олицетворением могущества человеческой мысли. Попросив у кого-нибудь синее стекло, он в свободное время подолгу простаивал у рабочего окна. Когда глаза привыкали к яркому свету, в раскаленной атмосфере печи, в трепещущем искрами воздухе можно было отчетливо видеть ослепительно-белые молнии, непрерывным потоком лившиеся с концов электродов.
Сама печь походила на котел, размерами с добрую избу, накрытую огромной крышей из огнеупорных кирпичей. Печь была подвешена над большим котлованом и могла свободно наклоняться, стоило только включить мотор. Тогда чугун вытекал из нее, как кипяток из чайника.
В круглом своде печи имелись три отверстия. Через них внутрь вводились электроды — черные графитовые стержни величиной с изрядное бревно. По электродам пускался ток, и между концами стержней и заполнявшим печь чугуном возникали вольтовы дуги, они-то и плавили чугун…
Теперь один из электродов сломался. Два целых были подняты вверх вместе с держателем, их концы еще дымились. Третий, отломившись почти у самого места крепления, так и остался в отверстии печи.
Под крышу проникли лучи зимнего солнца. Его желтые отблески осветили фигуры Фомичева и Мухамедова на куполе печи, будку разливочного крана, макушки сушильных печей в стержневом пролете, сплетения воздухопроводов и монорельсовых путей. В цехе было тихо: молчали формовочные станки, безмолвствовали встряхивающие машины на выбивке, неподвижно замерли ряды тележек на конвейерах. Эта тишина нарушалась только неугомонным стрекотанием вибраторов, доносившимся из другого конца цеха, из стержневого пролета: стерженщики не зависели от плавильщиков.
Непривычная тишина и отчетливое стрекотание вибраторов раздражали собравшихся у электропечи рабочих: ведь вот же работают, никакая авария им нипочем. И формовщики все нетерпеливее посматривали на купол печи, ожидая, что скажет Фомичев и долго ли им придется бездействовать…
Даже у Савельева появились признаки нетерпения: он все чаще вынимал трубку-носогрейку и все ожесточенней сплевывал в сторону. Наконец зычно крикнул:
— Эгей, Фомичев! Уснули вы там, что ли? Говори, чего делать будем! Если надолго — пойду дутье в вагранке остановлю…
Над перилами площадки показалось раскрасневшееся, потное лицо Фомичева; на куполе было жарко. Он вытер лоб дном фуражки, обнажив небольшую голову с редкими рыжеватыми волосами.
— Выключай вагранку, дядя Вася, ничего не поделаешь! Похоже, что до конца смены простоим, а то и больше…
Собравшиеся сюда формовщики недовольно заговорили, зря пропадала половина смены. На лице Савельева отразилось недоумение, он нахмурился:
— Что? Шуткуешь, Семен Кузьмич? Менять электрод за половину смены? Всего-то надо от силы час…
Фомичев суетливо надел фуражку.
— Излом такой дурацкий: не знаю, как и вытянем обломок…
— Отстряпались, выходит! — Дядя Вася, шевеля бровями, сердито осмотрел всех, сплюнул, раздавил плевок тяжелой ногой, сунул носогрейку снова в рот и круто повернулся, собираясь идти к вагранке. Но в это время он заметил, что сюда спешит начальник цеха Лукин.
Лукин торопился, издали вглядываясь в хмурые лица людей, в мерцавшее окно электропечи, в замерший в вышине разливочный кран. Он еще не знал, что произошло у плавильщиков, и только по хмурым лицам формовщиков догадался: авария.
Ему хотелось побежать, чтобы скорее добраться до места, узнать, в чем дело, что нужно предпринимать, но он сдерживал себя и только шел как можно быстрее.
— Что произошло? Почему собрались? Где мастер? — отрывисто бросал он, входя в толпу и посматривая во все стороны, волнуясь от того, что вот сейчас, сию минуту, он может увидеть тело погибшего или раненого человека. Он остановился почти вплотную перед Савельевым, узнав в нем плавильщика; остальные все были из других пролетов.
— Дядя Вася, что здесь происходит?
Савельев, подняв голову, опять зычно крикнул наверх:
— Семен Кузьмич, начальник цеха пришел! — ткнув чубуком на купал печи, он добавил: — Растяпы-то наши… Электрод сломали…
Лукин бросил взгляд на электроды — из трех на месте были два — и облегченно вздохнул: «Ну, с электродом они управятся быстро…» И тут же, поправив очки, строго осмотрел всех:
— По местам, товарищи! Что, вам нечего делать у станков?
— Нечего, Петр Алексеевич, — заговорили рабочие. — До конца смены, говорят, не тронемся… Конвейера полные…
— А уборка? Займитесь пока уборкой! По местам, товарищи! В чем дело, Фомичев? Причина излома?
На куполе было жарко, угарно, и спустившийся оттуда Фомичев дышал тяжело и прерывисто:
— Кто ее знает, Петр Алексеевич… Трещиноватый, видно,
