Привычными, размеренными движениями сборщики закрепляли на раме задний мост, переднюю ось.
Украшенная одиноко торчащим рулем рама на минуту исчезала в окрасочной камере и выходила из нее чистенькая, блестящая свежей зеленой краской. Сборщики ставили мотор, крылья, радиатор, колеса, сотни других, мелких деталей.
Потом эстакада кончалась. Машина вставала на колеса. Уже в последние минуты из широкого проема в потолке, покачиваясь на тросах, на машину спускалась кабина из другого проема — кузов.
Начиналась регулировка и проверка нового грузовика. Алеша и Коля стояли в стороне и наблюдали за работой сборщиков. Алеша говорил серьезно и наставительно:
— Видишь, какая картина? Красота! Ты все это, Николай, должен знать, как свои пять пальцев. Понимаешь, завод этот наш — мой, твой, сашин, всех нас. Мы его хозяева и должны хорошо знать, что к чему здесь. Вот видишь — кронштейн. Может быть, он в твою опоку отлит. Ты понимаешь — в твою, твоими руками сделанную! Ведь этим гордиться надо!
Коля молчал и думал: «Хозяин, хозяин… Хорошо тебе говорить, когда ты меньше двух норм в смену не даешь. А я? Вчера из ремесленного прибыл, едва-едва в норму укладываюсь — какой я хозяин?» Непривычно звучало все это для Коли, трудно было ему освоиться с мыслью, что он, Коля, вместе со всеми владеет заводом, отвечает за все его богатое и сложное хозяйство. Он отвечает за завод!
Иногда Коле становилось немножко обидно, что ребята обращались с ним, как с совсем маленьким — даже в душевую ходили с ним. Но в то же время он сознавал, что он очень мало знает об этом большом заводе и что каждый разговор с товарищами дает ему много полезного. Он как бы взбирался в гору, с которой шире и лучше видно кругом…
Признаться, он и завидовал немного Алеше и Саше. Им хорошо, они уже второй год на заводе, идут каждый своей дорожкой. Один увлекся стихами, другой — техникой. А какую дорожку выбрать ему?
Стихи он слушать любил, но писать совсем не тянуло. Техника, конечно, интереснее. Если Алеша задумал добиться тысячи опок в смену, то почему бы ему, Коле, по своим деталям не нацелиться на триста? Да не так это просто. Надо иметь крепкие навыки в работе. А таких навыков у него еще нет.
Он смотрел, как работает Алеша: у того все как бы само собой делается. Даже не заметишь, что он устал. Руки, все тело двигаются свободно, легко, без напряжения: играет человек, а не формует! Коле так не суметь, нет. По крайней мере, сейчас не суметь. Навык надо. Самое главное — навык. И не мотаться из стороны в сторону. Положим, наловчился формовать одну деталь, можешь сделать ее с завязанными глазами — тогда за другую берись. Начнешь хвататься за разные детали — в дураках останешься.
Да и к чему это? Торопиться в таком деле нельзя. Работает он всего месяц — время еще не ушло. Заработок хороший, квартира куда лучше, соседи — ребята хорошие, не драчуны какие-нибудь.
Даже мать, — не утерпела, недели две тому назад приехала проведать сынка, — и та осталась довольна его житьем-бытьем. На прощанье так и сказала: «Держись, Коленька, сынок, за ребят этих. По всему видно, к правильной жизни идут — иди и ты с ними!»
Конечно, надо идти с ними. А тем временем и присмотреться можно, как и что выбрать себе для занятия. Ведь смена вон какая короткая, всего восемь часов. Остальные шестнадцать тоже надо чем-то заполнить, не все же время на боку валяться…
Коля встал и начал одеваться.
Саша взгромоздился на стул вместе с ногами, навалился на стол и сосредоточенно читал написанное, хмурясь и шевеля губами. Он мельком оглянулся на Колю и тотчас же заговорил:
— Слушай, Колька, а ведь получилось! Честное слово, получилось! Я бы сказал, даже здорово вышло…
— Да ты бы оделся хоть. Замерзнешь!
— Верно, одеться надо. Сейчас в цех пойду. Вот, Клавдия Афанасьевна, получайте. Досрочно написал! Посмотрим, какое у нее будет выражение на лице. Ничего, ничего, Колька, и у нас, оказывается, характер есть!
Он был так возбужден, что чуть не порвал рубашку, надевая ее на себя. Взяв мыло и полотенце, чтобы пойти умываться, не утерпел и еще раз вернулся к столу, чтобы перечесть стихотворение.
Скрипнула дверь, Коля уходил в умывальную. Саша бурно рванулся вслед за ним.
— Подожди, Колька, мыться вместе пойдем!
Звонко шлепая тапочками, он вихрем промчался по тихому коридору, и вскоре из умывальной донеслись громкое покрякивание и всплески. Саша лил на себя воду пригоршнями и приплясывал перед умывальником не то от холода, не то от избытка сил.
Затянутое причудливыми морозными узорами окно заискрилось в лучах солнца.
Глава пятая
У ЭЛЕКТРОПЕЧИ
В первый же час после обеденного перерыва с конвейерами что-то случилось. Все меньше и меньше проходило пустых тележек. В конце концов некуда стало выставлять готовые формы, незалитые опоки. Они по три, четыре раза кружили мимо формовщиков. Вскоре конвейер остановился. Неподвижно замерла вся вереница тележек с черными кубами на площадках.
— Чорт знает, что делается! — зло пробормотал Алеша, прекращая работу.
Он посмотрел вдоль линии формовочных станков: все рабочие перестали набивать опоки, остановились и два соседних конвейера. Окно электропечи в дальнем конце цеха еще светилось огнем, но в огромной пасти вентилятора, нависшей над куполом печи, уже не было видно языков пламени и дыма. Плавка была остановлена.
«Неужели авария?» — встревоженно подумал Алеша и направился к плавильному пролету, чтобы узнать, что там случилось.
У последнего станка, облокотившись на столик для стержней, стоял Гриша Малинин и, позевывая, смотрел на подходившего Алешу. Он кивнул ему и засмеялся:
— Идешь узнать, что стряслось? Информирую: электрод сломали… — Он зашагал рядом с Алешей. — Пойдем, пойдем, посмотрим! А ты говоришь: дорога каждая секунда! Чего стоит твоя секунда, когда сейчас полетят часы?
— А ты, кажется, рад простою? — хмуро спросил Алеша.
— А что толку — унывать? Ах, простой. Ох, простой. А он каким был, таким и остался — ни капельки короче не стал… Эх, Алешка, Алешка!
— Что Алешка?
— Симпатичный ты был бы парень, если бы не такой серьезный. «Мне скучно и грустно, и некому руку пожать…» — фальшиво пропел он.
Алеша досадливо поморщился: «Ну, и болтун! Как не надоест человеку все время шута из себя строить?»
Но совершенно неожиданно Гриша стал серьезным и даже озабоченным.
— Ты много сегодня выставил, Алеша?
Алеша подсчитал в уме свою почасовую выработку.
— Сто восемьдесят, пожалуй, будет.
Что-то, похожее на невольное уважение, мелькнуло в глазах у Гриши.
— Это ж полторы нормы! И как
