– Знаешь, Алик, может быть, тебе не надо меня провожать?
– Это почему же? Вон хулиганья у вас во дворе сколько…
– Да, кричат они глупости разные. Тебе не обидно?
– Нет, Ларчик не обидно. А с женитьбой – вопрос решенный.
– Как понять «решенный»?
– Вот окончим школу и распишемся, как взрослые это делают.
– Правда?
– Ну, конечно, ведь ты же самая красивая девушка на свете!
В Ларисе Алик ни сомневался ни минуты: и то, что она такая красивая, и то, что умная, но ему всегда казалось, что его школа – самая плохая в городе Москве, хотя таких замечательных спецшкол с углубленным изучением немецкого языка было всего три на весь Союз. Как-то он услышал, что через улицу есть школа еще лучше, чем их, и решил перейти именно туда. Там – и здание новее, и учителя лучше… Лариска доверяла ему безоговорочно, и хотя ей жалко было и учителей, и одноклассников приставучих, да и сами стены, она рискнула и перешла вместе с ним. «Кто не рискует, тот не пьет шампанского!» – радостно и совсем по-взрослому восклицал тогда Алик, хотя к тому времени пробовал только пиво, да и то всего три раза в жизни. Для Ларисы это был шаг в неведомое. Чуть ли не в бездну. Но с таким защитником, как Алик Мохов ей ничего не было уже страшно. Лариска верила, что их крепкая дружба навсегда, на всю оставшуюся жизнь!
Новый класс принял их парочку совершенно равнодушно. Никто их не обзывал, но никто и не привечал. Самое ужасное, что красота его Ларисы на фоне местных красавиц явно поблекла. Внешне они были не многим лучше его Златовласки, но эффект новизны подействовал на юношу возбуждающе. Потом эти девушки были какие-то уж слишком ухоженные. Мохов не сразу понял – они уже стали красить глаза и губы, пудрить носы и румянить лицо, а в его старой школе это было категорически запрещено. У некоторых новых одноклассников родители могли достать дефицит, и это чувствовалось по их благородным школьным формам, изысканной обуви, иностранным ручкам и фломастерам. Его солнечная девочка со своими толстыми хлопчатобумажными детскими колготками и потрепанными чешками в сменке, была просто Золушкой по сравнению с великосветскими дамами в кринолинах. Первой на кого обратил свое внимание Алик, стала грузинка Мака. Раскосые миндалевидные глаза, туфли на модной тогда платформе, и тонкие незаметные колготки, как у взрослой. Но, пообщавшись с Макой буквально пятнадцать минут, Алик понял, что девочка непроходимо глупа и самонадеянна.
Следующим открытием была Ольга Савченко, тоже круглая отличница, как и его Лара. Тихая, скромная девочка, в принципе, ничем особенным и не отличавшаяся, сама подошла к Алику и, артистически потупив глазки, сказала: «А у вас с Ларисой это серьезно?». Алик разозлился на Ольгу: «Какое твое дело?!», но вместе с тем и обратил на нее свое пристальное внимание. У Савченко была родинка на правой щечке, от нее пахло какой-то черничной заграничной вкуснотой, и она постоянно что-то жевала. Не жвачку – так конфетку, не конфетку – так пряник или еще что-то съедобное. Как-то Алик принес ей корзиночку с кремом и красной клюковкой сверху, так Ольга, как в том известном фильме про гангстеров, после этого готова была ему буквально отдаться на школьном чердаке. Вообще, Мохов подозревал, что девочки в этом новом для него классе знают про отношения полов гораздо больше, нежели их сверстницы в его старой школе. Особенно девочка с голубыми волосами – Таня Ратник.
В отличие от других, Таня не выглядела как ребенок. У нее был взгляд многоопытной женщины, или так ему тогда казалось. Весь класс знал, что свои кудрявые пепельные локоны она поласкает разбавленными чернилами. Ну и что? А его Лариска настаивает шелуху от лука и уже этим раствором поласкает голову, поэтому ее волосы так горят на солнце. У всех – свои заморочки. Но Таню Ратник по прозвищу «Мальвина», Алик не принял тогда всерьез, так как Таня писала записки Сашке Фролову, отдавала приказания Витальке Шабанову, а сама постоянно смотрела на Игоря Гордиевского.
Кстати, Игорь Алику нравился больше других ребят в их классе. Красивый, независимый, в общем, классный такой пацан. Им даже как-то дали одно задание на двоих, и Мохов позвонил Игорю после школы, чтобы договориться, что им делать дальше. Но в трубке, то ли его мама, то ли бабушка, ответила, что Игорь убежал к Нине на сеанс. Какой такой сеанс? Не понятно. Почему-то пришло в голову – сеанс радиосвязи или киносеанс. Странно. И какая – такая Нина? А, Нинка Кугушева, маленькая такая мерзлявая девочка. Она сидела в первом ряду, так как плохо видела, и постоянно о чем-то мечтала, витала в облаках. А если не мечтала, то рисовала. Причем как-то так энергично, неистово, что ли. Никто в классе над этой ее странностью не смеялся, просто привыкли и за спиной частенько дразнили «Ангелом», потому что так ее называла классная руководительница, когда приводила ее в пример. Уже тогда в Москве у Кугушевой за спиной было несколько серьезных выставок.
Все девчонки их класса тайно или явно думали о Гордиевском. А эта чем-то перепачканная замухрышка с ним после школы даже встречается… Вот это номер, чтоб я помер! Алик решил проследить за Игорем, и застукать, как он думал, любовников «на месте преступления». Говорят, что сеанс, а на самом-то деле… может быть все, что угодно. И однажды ему это удалось: по переулку шел Игорь и насвистывал, затем он полюбовался на себя в лужу, поправил челку, и свернул в Нинкин подъезд. Тем временем Алик выжидал за какой-то электрической деревянной будкой или щитком, когда он поднимется к Нине на старом скрипучем лифте. Выждав еще десять минут, для верности, Алик последовал примеру Игоря, пролетев по лестнице через три ступени, он трясущимися руками нажал на звонок. Квартира Кугушевых была на самом чердаке, причем, одна на небольшой площадке, так что ошибиться было невозможно. Ему открыла мама Нины. Милая женщина с ямочками на щеках и в кухонном фартуке. В квартире пахло красками и квашеной капустой.
– Я – Алик, можно мне увидеть Игоря?
– Входи, входи, Игорь позирует Ниночке. Подожди немножко, сейчас они уже закончат, и будем пить чай.
Странная женщина, – подумал Алик, – и, несмотря на уговоры, все же рванул дверь, где по его расчетам должны были находиться наедине Игорь и Нина. Комната оказалось огромной и светлой, без занавесок с простым дощатым полом и высоким потолком. Нина сосредоточенно стояла у мольберта, а Игорь сидел на подушке, склонившись над тазиком с водой. Они ничуть не удивились его приходу.
– Садись, Алик, – спокойно сказала Нина, даже не глядя на него.
– Спасибо, а что ты сейчас рисуешь?
– Легенду о Нарциссе помнишь? Так Игорь любезно согласился мне позировать.
– Можно я твои картины посмотрю?
– Конечно, смотри…
И тут его ждало настоящее открытие. Нинкины картины не были похожи ни на что другое им ранее виденное. Парящие в воздухе фигуры, собака, спрятавшаяся в траве, лесная дорога в горох, портрет мамы, туман на мокром шоссе. И много-много пейзажей с водой и деревьями. Вроде все, как обычно, но какая необычная манера исполнения! Это все было написано так, что ни с кем и никогда не спутаешь. Когда-то Алик слышал, что художники первое время подражают кому-нибудь из великих предшественников, а тут было нечто неподражаемое. Пришлось признаться в том, что он ничего не понимал в искусстве, ему бы футбол или хоккей прокомментировать. Вот это дела!
Но надо было быть полным олухом, чтобы не понять, у его новой одноклассницы определенно был большой талант. Глядя на холст или бумагу, Нина быстро делала мазок, один, другой, третий и из бессмысленных, казалось бы, неправильных линий рождалось настоящее произведение искусства. Причем, быстро и точно. Казалось, что торопыга Нина куда-то спешит, когда рисует. И в то же время у нее не было ни единого лишнего движения. Все было подчинено единому замыслу. Даже трактовка легенды о Нарциссе была своеобразной. Непонятно, где этот товарищ находился, но было ясно только одно: Нарцисс любуется, смотря на свое отражение, внезапно появившееся на зеркальной поверхности воды.
Когда Нина рисовала, то казалось, что это все так легко и просто. Следя за ее быстрыми движениями, Алик решил, что тоже сможет научиться так необычно рисовать. Да и что тут может быть сложного? Смотри, да срисовывай! Вот он неоднократно списывал у Лариски, и ничего – пятерки получал. Хотя последнее время Лариска как-то сникла, ее золотые волосы потускнели, сама она располнела, и все чаще ей одной приходилось идти после занятий. Она уже и не спрашивала Алика, пойдет ли он с ней до дома, просто опускала голову и шла. У него были теперь свои интересы, а ее интересовал только он.
Как-то, видя, вконец расстроенную Лару, бредущую по дороге из школы, Алику стало стыдно за свое поведение, и он догнал уходящую девушку.
– Ларчик, ты извини, что не могу проводить. У нас тут, понимаешь…
– Не оправдывайся. Я все понимаю, – она сказала это так тихо, будто он душил ее.
