«Ритка, ты, как всегда, самая лучшая, – писал ей Алик Мохов, – звезда подиумов и фотошопов! Новые фотки, вообще, великолепны. Вернее, ты на этих фотках! А что это позади тебя за фазенда? Твоя или к кому в гости заехали? Ходили слухи, что ты вышла замуж за какого-то известного супербогатого антиквара…». Алик был небольшого роста, носил длинные светлые волосы, был активен и весел, несмотря на плохую успеваемость. Некоторое время он даже с ней сидел за одной партой, и с завидной регулярностью списывал. Почему-то чисто внешне Рита помнила его лучше всех. Даже его раненный на труде большой палец левой руки и совсем маленький шрам на правой щеке, оспинки. Память, конечно, вещь очень даже избирательная.
«Алик, спасибо тебе за высокий бал. Фазенда моя, – написала Рита не без гордости, – а замуж я вышла давно и не за антиквара, а за галерейщика! Фамилия Огилви тебе ничего не говорит? Как сам-то? Пиши!» Почему-то на сайте ей писали, в основном, мужчины, а оценки ставили вообще какие-то неизвестные субъекты. Порой, намного моложе ее. Странно… Ведь на ее страничке был указан возраст, а потом есть фотографии и с мужем, и сыном… Зазвонил мобильный, она чисто интуитивно почувствовала, что это звонит муж. И точно.
– Маргарита, привет! Это твой Мастер.
– Привет, Мастер. Как дела?
– Ты даже себе представить не можешь, какие замечательные картины я здесь, как ты говоришь, надыбал! Это будет мировая сенсация! Босх отдыхает…
– Господи, ты каждый раз так говоришь, когда куда-нибудь уезжаешь от меня подальше.
– Глупенькая, клянусь, на сей раз это – чистая правда. Совершенно неизвестные никому картины. Новое направление. Безумно талантливые. Детка, ты увидишь и ахнешь.
– Ты лучше скажи, когда я тебя увижу и тогда уж точно ахну!
– Ну, пару денечков мне нужно будет на оформление таможенных бумажек, повидаюсь с Сережкой и прилечу. Зайка моя!
– Сережку целуй от меня и дай ему, пожалуйста, денег.
– Не учи ученого кушать кипяченого. Сам когда-то был маленьким мальчиком.
– Ты что там опять своего американского друга-собирателя русского фольклора встретил?
– Ну, ты же знаешь, мы со Скотти Маерсом – просто не разлей вода.
– Это точно. Кстати, у вас там сейчас ночь. Ты, почему не спишь?
– Стараюсь жить по Москве, чтобы не перестраиваться…
– А что ты там ешь?
– Ну, как всегда, спринг-роллы какие-то с бамбуком. Прямо пирожки с капустой наши. А что? Мне нравятся.
– Опять китайщина.
– Ну что поделаешь, люблю я эту кухню. Гулаужоу, например. Юсаньджоусы, а?
– Да ну тебя, приезжай лучше скорее. Китайских ресторанов и здесь полно.
– Слушаюсь и повинуюсь, моя госпожа. Скажи мне честно, тебе никто в постель кофе там не носит?
– Успокойся, никто.
– А то смотри у меня. Приеду – порву, как Тузик грелку.
– Ладно, Сильвестр Сталлоне, чао-какао.
– Оливидерчи, Рита!
Кстати, его друг Скот Маерс был чуть ли не самым известным галеристом в Америке. Самое интересное, что у него кто-то из предков был русским, и он обожал собирать всякие такие выражения. На вопрос: «Как дела?» Мог спокойно ответить: «Как сажа бела!» или «Бьют ключом и все по голове». Или что-то подобное. Они как-то быстро с Вадиком нашли общий язык и подружились. Рита была спокойна – ее Вадик в надежных руках и прекрасно проводит время. Наверняка он ей звонил с дивана в гостиной Маерсов, где он остался после бурных возлияний виски. Ее всегда поражала эта манера американцев пить разбавленный или не разбавленный крепкий спиртной напиток и ничем его не закусывать…
Вадик очень быстро осваивался в любой стране, и его часто даже свои, русские, принимали за иностранца. Как-то он летел с бригадой наших музыкантов и, выпив, притворился иностранцем, так сопровождающий группы из комитета так с ним разоткровенничался, что пришлось признаться в розыгрыше, дабы не произошла государственная измена. Смущала и фамилия – Огилви. На самом деле, он, действительно, очень долго прожил за границей. Практически восемьдесят процентов своей жизни. Родился ее муж в Германии, жил в Италии и Франции. Особенно долго – во Флоренции. Может, оттуда такая неземная любовь к живописи? Кто знает. Рите всегда казалось, что все в нашей жизни, каким бы это абсурдным не казалось, как-то взаимосвязано. Все имеет какое-то значение, какой-то одному Всевышнему известный смысл. И человек только через много лет понимает, почему и зачем что-то с ним произошло раньше.
Может, то, что она так страдала, дало ей возможность оценить и почувствовать то, что с ней происходит сейчас? Вряд ли она ценила бы своего ненаглядного Огилви, если бы вышла за него замуж, допустим, в двадцать лет. Наверняка она бы считала, что все мужчины такие замечательные и очаровательные, и просто обязаны носить ее на руках. Так Рита Троицкая написала в своем дневнике, что «в браке нельзя брать весь груз забот на себя, так как другой человек тогда остается лишь пассажиром». Где-то она это вычитала? Трудно вспомнить, но вот весь груз забот она взяла. И ее замечательный первый муж сел ей на хрупкие женские плечики, свесив ножки.
Тут опять зазвонил мобильный.
– Ну, что ты делаешь, Маргоша? – в трубке послышался мяукающий голос Верки – давней приятельницы.
– В постели лежу.
– Помилуйте, барыня, уже три часа дня!
– Ну и что, я никуда не спешу.
– Слушай, Маргоша, я знаю, что твой Огилви смотался. Мой Лысик тоже опять на своей нефтяной вышке, сел там на иглу. У Эммы благоверный на гастролях. А что, если нам поехать прошвырнуться за шмотками, посидеть в каком-нибудь новом ресторашке, а?
– Хорошо, но только не как в прошлый раз.
– Ладно, мы быстренько. Пару часиков всего-то.
– Знаю я твои пару часиков…
– Собирайся, через сорок минут я к твоим воротам подъеду. Ага?
«Быстренько» растянулось ровно на три дня. Сначала они действительно серьезно пошли по магазинам, усердно себе что-то выбирали и покупали. Потом проголодались и забрели в какой-то уютненький ресторанчик, потом еще в один. Потом попали на какую-то презентацию ювелирных украшений, где их встретили с распростертыми объятиями и дорогим шампанским. Затем поехали зачем-то к Милке, у которой тоже уехал в командировку муж. Там они все снимались в телепередаче «Клуб временно покинутых жен».
Дело в том, что Милка была телевизионщицей, и ее гостиная в доме на Минской штрассе, была оборудована под телестудию. Нет, ничего неприличного там не было. Рита помнила, что никто из дам не раздевался, не ругался матом, но говорили с умным видом какую-то ерунду, потому что, собравшись утром, смеялись до упаду над собственной глупостью. Потом долго парились у Милки в сауне, плавали в бассейне уже почему-то у Эммы. Опять поехали в какой-то неизвестный широкой публике ресторан, а затем – в ночной клуб или даже два подряд. Дабы продемонстрировать роскошь своих только что купленных нарядов. И, в конце концов, решили завершить «прогулку» культурной программой – поехали зачем-то к Маргарите смотреть картины, так как на следующий день уже должен был приехать Вадик…
Встала Ритуля с сильнейшей головной болью, и тяжестью во всех тренированных частях своего подиумного тела. Что-то бурчащая себе под нос Ирена, смешно так приплясывала на худеньких своих ножках, и выполняла какие-то особо сексуальные «па» со шваброй в кухне. По всей вероятности швабра ей заменяла шест стриптизерши, потому что она еще при этом и раздевалась. Нет, – думала Рита, – у этой дамы ярко выраженный артистический талант. Причем, талант – очень редкий для нынешних театральных див. Ирена, несомненно, была бы готовой клоунессой, похлеще Ардовой, Ароновой или Воробей.
Мозг Троицкой-Огилви судорожно переводил украинскую мову. Оказывается, они целой ватагой завалились в дом вчера ночью, насвинячили тут, напачкали везде, выпили почти все запасы спиртного и даже на какой-то из картин расписались губной помадой. А карандашный набросок художника Иванова, что написал огромного Христа, не имеющий, между прочим, цены, Маргарита Львовна подарила этой Эмке-трубадурке. Что скажет Вадим Батькович на такую щедрость за чужой счет? Это где это видано?! Просто какой-то аттракцион неслыханной щедрости!
И еще совсем уже обезумевшая хозяйка зацеловала Милку-курилку, а та стала плакать и говорить, что ее так страстно даже родной муж никогда не целовал. Как можно целовать такую женщину, которая без мундштука нигде и не появляется?! Это все равно, что облизывать пепельницу! В общем, маразм крепчал в нашей компании с каждой минутой – ведь давно известно, что бабы без мужиков совершенно звереют, и отпускать их одних никак нельзя, а тем более – с такими большими деньгами. В общем, она еле отмыла следы нашего разгульного поведения, и если так дело пойдет и дальше, то она, Ирена Васильевна Шматко дальше такое безобразие терпеть, не намерена, так как нанималась она в приличную семью изысканных галерейщиков, а они ведут себя, как простые бакалейщики. Ну и все в таком вот роде.
