заскользил по водной глади, посеребрённой чешуйками разбивающейся в волнах луны.
Кусачий летний гнус и ночные мотыльки стаями толклись в подрагивающем луче фонаря, забиваясь гребцам в нос и глаза. Обильно плескалась вышедшая на ночную охоту рыба.
Спустя четверть часа лодка сместилась на пол-лиги[25] вверх по течению и пристала к тёмной роще старых платанов, нависающих над самой водой. Лукка быстро привязал челнок к корням могучего гиганта и выбрался наверх, прихватив фонарь. Джулиано белкой взлетел за ним. Отец Бернар, кряхтя, выбрался последним.
На прогалинах меж деревьями луна высвечивала древние руины, обломки колонн и обрушившихся перекрытий. Грубые камни различной величины и разбитые статуи белёсыми пятнами выступали из теней под раскидистыми древесными кронами. Громко ухала одинокая ночная птица.
— Где мы? — шёпотом спросил изнывающий от любопытства Джулиано.
— На кладбище Святого Августина, сын мой, — так же тихо ответил монах.
— В старой его части, — сообщил Лукка, приподнимая фонарь. — Нам туда, — он указал на едва различимую тропку, петляющую между надгробиями.
— Отче, отдайте мешок и инструменты Джулиано.
— Хорошо, сеньор Лукка, — сказал монах, передавая объёмный мешок младшему брату.
Освещая дорогу фонарём, Лукка быстро шёл через поваленные расколотые камни базилик[26] и колумбариев[27] с полустёршимися надписями на языке предков, коим ныне владели лишь редкие учёные мужи. Встречались и свежие мавзолеи, но таковых было немного. Иногда разросшиеся платаны поднимались прямо из древних захоронений и разбивали мраморные надгробия. Ползучие вьюнки и лозы оплетали массивные кресты и норовили подвернуться под ноги путников. Плачущие ангелы, стенающие девы, обессиленные младенцы, отвергнутые боги без голов или рук пугающе выступали из мрака.
— Странное место, — пробормотал Джулиано.
— Ещё бы, здесь хоронят иноверцев и нищих. Правда, встречаются и фамильные усыпальницы старых родов, но благородные сеньоры в последнее время не слишком жалуют эту часть города, — откликнулся Лукка. — Лет триста назад в Конте произошло сильное землетрясение. Район за рекой пострадал больше всего. Следом пришла чёрная смерть, и восстанавливать его стало некому. Сюда телегами свозили трупы и закапывали их в общих могилах, стаскивали в коридоры старых катакомб. Иногда тела просто оставляли в разрушенных домах и закладывали двери обломками камней. Здесь можно встретить с десяток неплохо сохранившихся античных храмов и дворцов времён империи, но заходить в них я бы не рекомендовал. Жуткое зрелище. В тот год из полумиллиона жителей выжила только треть. Когда эпидемия схлынула, основная часть уцелевших переселилась на противоположный берег. Тут остались только сады Луку́лла, резиденция Папы, да парочка монастырей с церквями. И, если сказать по чести, понтифик предпочитает большую часть времени проводить в своей новой резиденции на восточном берегу Тибра.
— Странно, отчего бедняки ещё не растащили весь этот камень на постройку новых домов? Он должен стоить немалых денег.
— Чернь суеверна. Считают, что души мёртвых придут мстить им за кражу. Хотя некоторые потихоньку, конечно, таскают, — Лукка остановился, разглядывая остатки арки на низком надгробии. — Лет двести назад мрамор с туфом начали вывозить отсюда в больших количествах и даже расчистили площадку под новый герцогский дворец. После этого чума вернулась в Конт, и Сикст V высочайшим папским эдиктом приказал оставить некрополь в покое.
Лукка нагнулся, проходя сквозь увитый виноградом портик, и поставил фонарь на остатки базальтовой лестницы, обрывающейся в пустоту.
— Кажется, пришли, — сообщил викарий.
В тусклом свете луны Джулиано увидел низкий мраморный портал, уходящий прямо в землю.
— Отче, ждите нас здесь. Если заметите что-нибудь подозрительное — спускайтесь и кричите совой. Здесь отличное эхо.
Монах осенил братьев крестным знаменьем и отступил в тень молодой пинии. Видно было, что старику не по душе вся эта затея. Он малодушно переступал с ноги на ногу и боязливо потирал рыхлые плечи.
Подсвечивая фонарём, Лукка спустился по оплывшим от времени ступеням в чрево мрака. Чтобы дать больше света, викарий сдвинул заслонку, и дрожащий огонёк жировой свечи выхватил из мрака узкий каменный коридор в полтора человеческих роста высотой. Гулкое эхо шагов отразилось от неровных стен и затанцевало причудливый танец вместе с тенями братьев. Коридор разветвился на несколько рукавов, и Лукка выбрал центральный, который вывел их к высокому закопчённому залу. Всё пространство стен занимали аркосолии[28], расписанные чьими-то неумелыми руками: добрый пастырь с ягнёнком на спине, голубь с оливковой веточкой в клюве, рыбы, якоря, лики святых.
Дальше Лукка повёл брата чередой узких галерей, по сторонам которых в неглубоких нишах хранились груды человеческих костей и черепов. Бархатная тишина подземелий неприятно давила на уши. В воздухе витал лёгкий сладковатый запах. Вдоль позвоночника юноши пробежала вереница холодных мурашек. Рука Джулиано невольно потянулась к нательному крестику, а губы сами собой зашептали слова забытой детской молитвы. Лукка оглянулся и насмешливо посмотрел на брата.
— Кто построил всё это? — спросил Джулиано, облизывая пересохшие губы.
Его голос прозвучал неожиданно громко в затхлом стоячем воздухе подземелий.
— Рабы, добывавшие травертин для строительства Конта. Это заброшенные каменоломни. Им более двух тысяч лет. Когда весь подходящий камень выработали, их стали использовать, как подземные тоннели для скрытого передвижения под городом. Ходы, над которыми позже ставили базилики, со временем превратились в такие вот оссуарии[29].
— А рисунки? — живые звуки человеческих голосов в древнем могильнике несколько приободрили юношу.
— Оставлены первыми истианами, собиравшимися тут во время гонений языческих императоров. Можно сказать, что это первые истианские церкви, где контийцы поклонялись истинному богу. Вон там раньше, по преданию, хранились мощи святого Августина, — Лукка указал фонарём на мраморные колонны, вырезанные в стене, и пыльный саркофаг у их подножья. Полукруглый свод каменной гробницы покрывали фрески с изображением ангелов и райских кущ.
— И где теперь эти мощи? — поинтересовался Джулиано.
— В Папском городе. Отсюда вынесли все мало-мальски значимые святыни ещё за много лет до чумы. Веке в восьмом, когда истианство стало повсеместно набирать силу.
По разбитой лесенке братья опустились на уровень ниже и остановились у железной решётки, преграждавшей вход к просторной кубикуле[30]. Запах разложения стал заметно ощутимее. Здесь просто невыносимо смердело недавней смертью. Джулиано сморщился. Лукка толкнул железные прутья, и решётка с пронзительным скрипом отворилась внутрь. Братья вошли в высокое помещение, до потолка заполненное нишами, вырезанными в мягком туфе. Все они были завалены человеческими останками разной степени разложения, обёрнутыми в желтоватые саваны. На ближайшем расколотом саркофаге покоилось самое свежее тело, не успевшее испачкать спелёнывающую его ткань следами распада.
— И чего ради мертвецов в такую даль затаскивают? — спросил Джулиано, зажимая нос.
— Ну как же: все хотят упокоиться рядом с могилами почитаемых святых.
Поставив фонарь на мраморный ящик,
