И встречаю четыре удивленных взгляда.
Злючкин и троих малявок.
Занятие, что ли?
— Простите… — усмехаюсь, с удовольствием разглядывая быстро наливающееся краской личико Злючки, — я думал, занятия кончились…
— Нет, сейчас идет факультатив… Что вы хотели?
Она не поднимается со стула, смотрит зло и настороженно.
— Я по поводу племянницы, Лены Митрошкиной…
Вера переводит взгляд на учеников, потом на меня.
— Я завершу через десять минут.
— Хорошо. В коридоре подожду.
Улыбаюсь ей своей самой трусосдирательной ухмылкой, выхожу.
Ну давай, Вера, заканчивай занятие. И думай о том, что я тебя жду. Совсем неподалеку.
Иду к окну, разглядываю умиротворяющее зрелище катающихся по листьям пацанов. Ловлю себя на том, что даже завидую немного их беззаботности.
Хорошо вам, парни. Из всех забот — только то, что мать за грязную одежду наругает…
Никаких проблем.
А тут… Племяшка, сестра, работа, Злючка…
Не знаешь, за что и хвататься, в первую очередь…
Хотя нет, знаю, за что ухвачусь.
В первую очередь.
Когда хлопает дверь, и дети выбегают из кабинета, с любопытством разглядывая меня, я уже накручиваю себя до такой степени, что остается только закурить. И очень хочется это сделать. Но школа же. Хотя, когда сам учился, это меня нифига не тормозило.
Прохожу в кабинет и застаю Веру у шкафа, спешно натягивающей пальто.
О, как! То есть, разговаривать в помещении не желаем?
А чего так?
Я же, вроде, по серьезному поводу пришел…
— Вера Валентиновна, мы же договаривались, что вы задержитесь…
— Не договаривались. У меня срочный надомник. Уже опаздываю. Давайте разговор перенесем. Тем более, я не понимаю, что может быть такого срочного? Лена — отличница, спокойная, хорошая девочка…
Ага… Видела бы ты ее вчера…
Я молча закрываю дверь, жалея, что в замке нет ключа.
Он был бы кстати.
— Я все же настаиваю.
— Я не отказываюсь, но не сегодня, к сожалению… — хватает шарф, заматывается. Трусиха.
— Вам ведь доплачивают за классное руководство?
Знаю, запрещенный прием. Зеленые глаза распахиваются в негодовании, затем наливаются знакомой будоражащей злостью.
Тонкие пальчики сжимаются на пушистом шарфике.
Нервно.
Я залипаю на них.
Хрупкие такие. И кожа щек розовая и нежная. И губки кусает. Волнуется.
Сплошной кайф.
— Да, конечно.
С вызовом разматывает шарфик, снимает пальто, кидает на стул. Указывает мне на первую парту перед учительским столом, сразу разграничивая наши роли. Помню я что-то похожее.
Так уже было.
И тогда я ее не поцеловал.
Почему? Почему? Что остановило?
Глаза ее серьезные, острые? Слова надменные? Как она тогда сказала? «Самоуверенный, нахальный бабник»? А еще: «Я никогда не буду встречаться с таким, как ты»?
Наверно. Кстати, до сих пор причины ее тогдашнего отказа не пойму. Вроде все хорошо шло. Я ее знаки ловил, вполне понятные. Ну ясно же, что нравлюсь. И она понимала, что тоже мне нравится. Чего танцевать-то? Не дети ведь?
Но нет.
К таким Злючкам на кривой козе не подъедешь.
Никогда меня такие не вставляли.
И чего теперь закоротило?
Не важно.
Трахну ее — и раскоротит.
А потому, вместо того, чтоб сесть, как послушный ученик, за парту, опираюсь задом на парту с соседнего ряда.
Ну что поделать, никогда послушным учеником не был.
И не собираюсь начинать.
— Короче говоря, у вас в классе есть такой… Веник. Вениамин Самсонов.
— Да? — настораживается она.
Не ожидала, похоже, что я реально по делу пришел. Сюрприз, Злючка!
— Так вот… Моя Лена на него сильно отвлекается. Чересчур. Это мешает учебе. Самсонова надо или перевести в другой класс, а лучше вообще в другую школу.
— Послушайте… — Вера удивленно расширяет глаза, видно, мне удается ее шокировать. То ли еще будет, детка. Колян — полон различных умений. И скоро ты про них все узнаешь. Вот только по племяшке договорюсь.
Честно говоря, тут проблем я не вижу.
С утра уже все про этого Черного Веника узнал. Проблемный пацан. Привод в полицию. Кража сотового. Непонятно, почему до сих пор не на учете. Или вообще не в колонии. Ну, с колонией это я перебарщиваю, конечно, но вот на учет его надо. И в другой класс. Подальше от моей племяшки.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Злючка должна ухватиться за эту замечательную идею. Он же все показатели портит ей.
— Самсонов — хороший мальчик. Все оступаются. Можно подумать, у вас не было глупых ситуаций в школе! И я не замечала никакого ненужного влияния. Думаю, будет достаточно поговорить с родителями… И с самим Самсоновым.
— Недостаточно. Я уже говорил, — хмурюсь я, понимая, что все, возможно, будет не так просто.
— В любом случае, есть другие методы, кроме радикальных.
— Слушай, — щурюсь, переходя на «ты». А то ж мы, вроде как, начинали, и тут опять. Как она так умудряется каждый раз мне границы навязывать? — Моя племяшка — спокойная хорошая девчонка, она хорошо учится и хорошо себя ведет. А из-за этого Веника вчера с цепи сорвалась.
— Не понимаю ничего. А что конкретно произошло?
Я смотрю на нее, вздыхаю. Ну ладно. Может, поможет…
— Она вчера не явилась домой после школы. Я обыскал все и нашел ее у Веника. И домой она не собиралась. Обжималась с ним на лестничной клетке, коза малолетняя. Я как-то не готов пока внучатыми племяшками обзаводиться, потому разобрался с Веником и с его матерью поговорил. Но Ленка с утра дулась. Подозреваю, что не послушает меня. Особенно, если Веник будет ей по ушам ездить. Я занят, у меня времени нет на то, чтоб бегать за ней, понимаешь? Надо решать вопрос. Сто процентов, это он воду мутит.
— Подождите, — хмурится она, — но при чем здесь вы? У Лены есть мама…
— Мама умотала в Америку в гости. Пока что я за ней приглядываю.
— А почему я об этом не знаю? Лена — несовершеннолетняя, если она осталась без присмотра близких родственников, школа должна быть об этом извещена…
Ай, бляха муха!
Колян — ты, официально, дебил!
Нахрена рот раскрыл? И как теперь это разруливать? Ей же ничего не стоит стукануть в комиссию по делам несовершеннолетних, и мою Ленку могут определить в детский дом. У меня ж никаких документов нет, подтверждающих, что я — опекун. Она у меня вообще неофициально живет!
Мать твою, вот это залет!
— Погоди, погоди, — я отрываю зад от парты, шагаю к ней, упираюсь ладонями о дерево учительского стола, — давай не будем торопиться… Мать ее вернется скоро, к родне на недельку улетела… Чего об этом извещать? Ленка у меня хорошо живет…
— Я и смотрю, как хорошо! — она сверлит меня снизу вверх злым взглядом, — девочка сбегает после уроков, неизвестно где находится, а вы и не в курсе. А если б с ней что-то случилось? Как вообще кому-то пришло в голову доверить вам ребенка? Вы же абсолютно безответственный человек!
— Это с хера бы я безответственный? — завожусь я, — да я — самый ответственный на свете! Больше такого не будет! Я ей на телефон следилку поставил! Теперь вообще все знаю о том, где она!
— А она в курсе? Вы знаете, что это незаконно?
Злючка немного отклоняется назад, потому что я, в ярости, подаюсь к ней, нависаю, неосознанно давя массой.
— Почему незаконно? Она — моя племянница!
Уже рявкаю, нагибаясь прямо к пышущему гневом лицу. И не вижу я уже ничего в ней интересного, вкусного, не хочу играть. Завела до невозможности, разозлила. Хотя, тут злиться бы мне на себя только, дурака разговорчивого, но пока она — главный объект.
— Потому что для установления таких программ необходимо разрешение! Особенно это касается несовершеннолетних! Если вы не законный представитель, то права не имеете! И, пожалуй, Лене стоит про это знать! И вообще, я с ней отдельно поговорю, выясню, насколько обоснованы ваши претензии по поводу ее общения с Самсоновым! Может, есть другие причины для такого ее поведения!
Она цедит мне эти слова уже прямо в лицо, глаза злобно сверкают, в голосе твердость и учительские интонации, которые отдельно бесят. Так же бесят, как и то, что я ей по всем фронтам проигрываю. Это чего за хрень такая?
