Ведь привнесённой культуре следует согласиться на наличие в культуре хозяев таких вещей, как ценности. Мы не анализируем стоимостную слагаемую этих ценностей и не хотим выстраивать их рейтинг. «Западные», «демократические» ценности мы не считаем лучшими, более нужными, более умными, чем ценности «восточные», китайские или японские, чем ценности феодального общества или ценности первобытного строя племени «ведды», которое ещё сегодня живёт на Цейлоне. Но эти ценности, хорошие или плохие, существуют, и европеец, который хочет жить среди веддов, должен придерживаться их правил, а не устанавливать там свои, какими бы близкими и, возможно, даже «более прогрессивными» они ни были.
Поэтому, когда мы говорим о Европе, то и пришельцы должны в ней – не отвергая элементов своего культурного «я» – признавать те основополагающие ценности, которыми живёт современное европейское общество (при всей разнице в жизни разных стран, в Европе всё же есть достаточно много общего, о котором мы и говорим) и быть готовыми эти ценности уважать. Это, по нашему мнению, первооснова «мирного сосуществования», не говоря уже о возможном культурном обогащении одной нации от другой.
Но мигранты, сначала довольные своим экономическим и политическим положением, со временем видят, что европейские социокультурные ценности, в частности приобретённые свободы, дают им гораздо больше возможностей для упрочения того образа жизни, к которому они привыкли у себя на родине. То есть они воспользовались европейскими ценностями не для того, чтобы обогатить ими собственную культуру, а лишь как отмычкой для продвижения своих этнических культурных интересов. Они стали добиваться для себя особых прав вероисповедания, права жить по обычаям и традициям своих народов, права на «равенство культур».
Привнесённая агрессивная культура побеждала толерантную культуру народа-хозяина.
На первый взгляд, странной была реакция на такое развитие событий политических элит. Они не поставили новейшие культурные притязания иностранных сограждан в рамки своей культуры, не ущемили их там, где они явно пытались вытеснить из культурного поля коренную нацию, нет. Правящий класс европейских стран порывы мигрантов безоговорочно поддержал, сделав мультикультурность своей ведущей идеологической и политической догмой.
Но не может быть «равенства культур» народа-хозяина и народа-гостя. Поэтому следует различать культуру титульной нации и субкультуру пришельцев, культуру определённой группы людей, не соизмеримой с нацией. То в культурном достоянии гостей, что не подходит культуре хозяев, может вести либо к исчезновению этой субкультурной черты, либо к длительной конфронтации на этой почве. Вегетарианец, который втихаря собирает корни и ягоды, может, и приспособится к жизни в племени мясоедов, но мясоеду будет трудно жить среди вегетарианцев.
Позаботился политический класс и о подмене понятий. Само слово «культура», имея очень широкое семантическое поле, вбирающее в себя совокупность социальных, экономических и духовных характеристик, в повседневности ассоциируется с дворцом культуры, парком культуры, физической культурой, музеями, театром, музыкой, литературой, библиотеками и изобразительным искусством. Таким образом «мультикультурность» в восприятии большинства граждан стала означать лишь то, что представители чужой, незнакомой «культуры» являются носителями определённых ценностей, которые при взаимопроникновении обогатят соседние культуры. Именно такое понимание мультикультурности – с подачи политического класса – прочно прижилось в современной Европе. Всякий, кто выступает за дальнейшее развитие «мультикультурного» общества, за слияние национальных культур в единую мировую, считается человеком прогрессивных взглядов. А тот, кто сомневается в этом, – человек дикий, необразованный, «вечно вчерашний», ксенофоб, националист, шовинист, правый радикал, расист.
Но культура – не только артефакты. Под культурой следует понимать все – духовные и материальные – ценности, какими бы они ни были, созданные человеком в процессе его развития. В этом смысле «культура» является синонимом слова «цивилизация». То есть к культуре относятся не только Леонардо да Винчи и Сергей Королёв, но и примитивные орудия труда, ужасные, с точки зрения европейца XXI века, обычаи, дичайшие идеи. Исходя из принципиального равенства культур (незнание племенами устья Амазонки Шопена не ставит их культуру ниже европейской), надо сказать, что таким образом под понятием «мультикультурности» скрывается попытка совместить в одном обществе порой несовместимые вещи.
Ведь если мы понимаем культуру не просто как сумму творений народа и его представителей, то мировая культура – это не мазурка + чардаш + лезгинка + казачок + фламенко + гопак. Если мы хотим «мультикультуру», то должны объединить парламентскую демократию и «круглый стол» шаманов, Мопассана и каннибальские традиции, гомосексуальные пары с многожёнством, мобильный телефон и обрезание девушек, когда им, чтобы они не имели половых сношений до брака, удаляют ржавым ножом клитор и малые половые губы. Если кто-то думает, что такая культурная традиция – редкость, то он глубоко ошибается: по состоянию на 2008 год в мире 140 миллионов женщин жили с последствиями такой «операции».
Когда мы говорим «мультикультурность», то не делаем ограничений – «европейская мультикультурность», «американская мультикультурность» или «мультикультурность культурных народов». Если общество открыто для мультикультурности, то оно должно быть открытым и к тому, что однажды столкнётся с активным, агрессивным стремлением пришельцев жить в рамках своей – см. выше – культуры. При этом теоретики и практики мультикультурности исходят из того, что их целью является не ассимиляция (когда меньшая группа людей принимает культурное достояние доминирующего в обществе этноса) и даже не сплав двух или многих культур в одно – общее – целое, а вечное параллельное сосуществование разных культур в одном обществе – с постепенным вытеснением воинственной культурой культуры толерантной.
Одним словом, культурные изломы вряд ли могут стать исключением из других – национальных или религиозных – изломов, в них сокрыт такой же конфликтный потенциал.
А как же наша средневековая Испания?
Там тоже всё закончилось так, как и должно было завершиться. Ни христиане, ни иудеи не признавали господства «язычников», как они называли мусульман. Уже с VІІІ до конца ХV века в Испании ложилась костьми так называемая Реконкиста (исп. и порт. Reconquista – «отвоевание») – кровавая борьба испанцев, португальцев, каталонцев с чёрными «маврами». С маврами сражались крестоносцы, а рыцарский орден тамплиеров был создан исключительно для войны с «маврами и сарацинами», как тогда называли арабов. В 1492 году последний правитель мусульманского эмирата Гранада оставил Пиренейский полуостров. Тогда же были изгнаны с полуострова и евреи – мирного сосуществования иудеев и христиан тоже не получилось. Всё имущество изгнанников забрали христиане. Мусульмане и иудеи, которые остались в Испании, были насильственно христианизированы (их называли морисками и марранами) или депортированы. С теми, кто, приняв христианство, всё же пытался подпольно исповедовать свою прежнюю религию, безжалостно расправлялась папская инквизиция.
Культуры, столкнувшись друг с другом, оказались на редкость жестокими.
Несмотря на заклинания мультикультуралистов, в Европе и Северной Америке в последние десятилетия на границах рас, этносов и религий накопился огромный взрывной потенциал. Он вызван тем, что ценности, которые следует защищать, в большинстве современных обществ отлиты в законах. Законы существуют для того, чтобы их соблюдать, – таков общественный консенсус современного мира. Государство (аппарат насилия), которое не заботится о выполнении всеми своими членами законов, не может считаться правовым. Его место занимает беззаконие, рано или поздно приводящее к хаосу.
Поэтому причин взрывоопасной ситуации две. Во-первых, это объективная несовместимость европейской и «чужих» исламской, азиатской или африканской культур и субъективное нежелание пришельцев – с резко отличным от европейского мировоззрением – считаться с ролью ведущей культуры доминирующей нации. Во-вторых, это неспособность государств защитить свои культурные ценности и заставить пришельцев их уважать. Это выливается в страх титульного этноса перед угрозой «очуждения» и отчуждения у них их культуры и страны.
Понимание ложности мультикультурности как модели социального развития уже не вызывает сомнений. Даже бывшие её горячие сторонники отмежёвываются от неё.
«Мультикультурное общество с треском провалилось», – заявила немецкий канцлер Ангела Меркель в апреле 2004 года. Такое общество «является лишь иллюзией интеллектуалов», поддержал её бывший немецкий канцлер Гельмут Шмидт. Не менее решительно выступил и председатель баварского Христианско-социального союза Хорст Зеехофер: «Мультикультурность мертва». Его однопартиец Эрвин Хубер сказал как на духу: «Мультикульти – рассадник криминала».
