система устроена крайне “сложно”: множество вовлеченных звеньев одной общей сети, что не доступно к моментному осмыслению одному ученому. Абстрагирование от сущности работы головного мозга приводит к квази–пониманию как его сложности, так и социальных явлений в целом.
Собственно абстрагирование – выделение признака в воспринимаемом объекте и работа с ним [признаком] – заложено в метафорических высказываниях людей, оно является основным способом оперативной передачи информации как по вертикальным, так и по горизонтальным общественным связям [104]. Мозг воспринимает не сам объект, а его свойства, в психическом отражении представленных перцептами (совокупностями свойств): человек не видит световую волну, как фоточувствительная аппаратура, а видит сам свет / цвет (аналогично и для других случаев) [105]. Неструктурированность восприятия (отсутствие культуры / передачи знаний – того, как оперировать с воспринимаемым, обучение воспринимать) приводит к теологическому (магическому) мышлению – крайней форме метафоризации [106]. Современная психология основана на положениях американской культуры – на соответствующих “культурных метафорах”, которые могут быть не близки отдельным культурам [107].
«Выделение психологии в особую науку было подготовлено исследованиями материального субстрата психики (нервной системы, мозга, органов чувств), ибо только лишь на основе знаний об этом субстрате психология могла стать естественно–научной дисциплиной» [30, с. 6];
« [И. М.] Сеченов превращает психофизиологию, являвшуюся у немецких исследователей полем для идеалистических спекуляций, в последовательно материалистическую отрасль знания… Исключительно ценным является вклад Сеченова в разработку проблемы перехода от ощущения к мысли, от чувственных форм познания к логическим» [30, с. 7];
Однако «существующая психология, как подчеркивают Мак Дауголл и др. (шрифт наш – Ходченко И.А.), беспомощна представить социологам сколько–нибудь удовлетворительное объяснение мотивации. Она копается в различных психических процессах и не может указать, как возникают религиозные секты политические партии, экономические потрясения и правовые нормы. Эти [!] рассуждения показывают, что превращение вопроса о мотивах в центральную тему психологии явилось следствием определенной идеологической установки – психологизировать явления общественной жизни, подменить общественно–экономические закономерности индивидуально–психологическими» [30, с. 26];
«В страхе перед неминуемой гибелью капитализма его идеологи пытаются извращенно изобразить реальный исторический процесс, перенести в глубь биологического индивида все то, что в действительности свойственно определенной социально–экономической формации, увековечить капиталистические отношения, войны и неравенство, религию и произвол, приписать уродства буржуазного строя человеческой природе» [30, с. 23]; «Бихевиоризм и “глубинную психологию” объединяет… трактовка человека как зоологической особи, а общества – как совокупности таких особей» [30, с. 22]; «Фрейдизм – одно из самых омерзительных проявлений растленной буржуазной культуры» [30, с. 24]; «…В списке фрейдизма… отделились “индивидуальная психология” Адлера и “аналитическая психология” Юнга. Теперь в списке фрейдистских последышей значатся наряду с ними “психодрама” Морено, психосоматика и др.» [30, с. 31];
Исследователи американского континента отмечают:
«Ученые потратили всю жизнь на изучение неполноценных личностей – достойное научное начинание, – но их исследования на эту тему демонстрируют сложную структуру уродств, предполагающую, что в области "человеческой природы, пошедшей наперекосяк", существует законность, порядок, точно так же, как существует законность в онтогенезе любого хорошо развитого человека. Темная сторона этой озабоченности пороками развития и переломами, болезнями и возрастным снижением состоит в том, что мы рискуем затуманить наше понимание того, кем являются люди и кем они могут стать»2 [108, с. 453]. Действительно, нормотипичный индивид а`приори не может развиваться столь закономерно, как это описано в психиатрических пособиях. «Разделение человека на его «симптомы», а человека, который оказывает терапевтическую помощь, на «техники», может вести к потере собственно ЧЕЛОВЕКА и человеческого в психотерапии. Выхолащивание психотерапии, сведение ее к применению «методик», как видно из приведенных выше исследований, явно не способствует росту «эффективности» психотерапии» [109, с. 108]
Woodworth`s Personality Data Sheet (Личностный опросник Вудворта / Опросник личных данных Вудворта) является первым диагностическим инструментом, направленным на выявление “личностных особенностей” [110]. Необходимо подчеркнуть, что исследователи отмечают направленность на оценку эмоциональной сферы у ранних (в т.ч. Опросник… Вудворта) инструментов “личностного измерения” [Там же]. Особенности перевода, в частности различных семантических структур для слов личностный / личный / personality, поспособствовало методологической неопределенности в отношении личности. Той же неопределенности поспособствовал подход автора Опросника… – Роберта С. Вудворта, чей подход был эклектичным (т.е. аккумулирующим элементы нескольких направлений и не представляющим еддиную методологическую разработку) [111, 112, 113, 114].
Неопределенность единой методологической базы в психологии видится в соревновании культур за наиболее успешное видение миропонимания людей [115], что определяется исключительно господствующими религиозными школами. Для русского менталитета характерно глубокое (заложенное в культуре / деятельности) православие: открытость к принятию опыта от соседей, понимание мира как единого коллектива и ориентация на труд [116, 117], – подобные характеристики не встречаются в иных культурах или встречаются качественное меньше, отчего выделяют русскую философию на фоне западной, восточной и др. Для русского менталитета не характерно повышенное внимание к себе / своему внутреннему миру или выделению себя из общества, что, напротив, является ориентиром для психологии личности по сущности проводимых исследований как Отечественных авторов, так и, в особенности, зарубежных [128]. Например, длительный период в русском языке не существовало слова “человек”: оно появляется после “людей”, а “люди” – после “народа”; – существовавшие в языке Древней Руси номинативы конкретного человека описывали его принадлежность и роль в той или иной социальной группе (ориентация на коллектив, на труд) [Там же]. Не характерно для русского менталитета обращение к собственному внутреннему миру и в том смысле, что слово “болезнь” (явное обращение к собственным ощущениям) вводилось в язык для отвлечения внимания от болезненных ощущений (в современном понимании) [Там же]. Русский менталитет не мог “мыслить” болезнью, это не было необходимостью или адекватным ответом на условия среды – необходимо набираться сил, работать, быть полезным обществу. “Свобода” в языке Древней Руси означало независимость собственного существования от желания (воли) Другого [Там же].
«Свобода человеческой деятельности проявляется также в овладении человеком собственными чувствами, потребностями, желаниями – в господстве человека над самим собой. Это же господство над собой определяется в конечном итоге осознанием человеком объективных закономерностей природы и общественного развития. Таким образом, познание объективной необходимости, закономерностей объективной действительности является необходимым условием свободной, осознанной деятельности человека. «Пока мы не знаем закон, действующий (как тысячи раз говорил Маркс) независимо от нашей воли и от нашего сознания, – мы господа природы. Господство над природой, проявляющее себя в практике человечества, есть результат объективно–верного отражения в голове человека явлений и процессов природы, есть доказательство того, что это отражение (в пределах того, что показывает нам практика) есть объективная, абсолютная, вечная истина». Ту же мысль подчеркивал В. И. Ленин, когда он писал, что законы внешнего мира есть основа целесообразной деятельности человека»
