Ходжес, бывший инфарктник, мотает на ус: никаких фитнес-клубов!
— Марти говорила, что остаться одной, потеряв того, кого любишь, — вот худший паралич. Что касается моего Билла, у меня были не совсем такие чувства, но я понимала, что она хочет сказать. Его преосвященство Генреид часто к ней наведывался — Марти называла его своим духовным наставником, — и даже когда он не приходил, они с Джен ежедневно молились и читали Священное Писание. Ежедневно в полдень. А Марти размышляла об онлайн-курсах по бухгалтерии — для таких инвалидов, как она, там есть особые программы, вы не слышали?
— Не слышал, — отвечает Ходжес. В блокноте записывает: СТОУВЕР ПЛАНИРОВАЛА ЗАНИМАТЬСЯ НА БУХГАЛТЕРСКИХ КУРСАХ ПО КОМПЬЮТЕРУ — и разворачивает запись к Холли. Та удивленно поднимает брови.
— Иногда у них были слезы печали, были, конечно, но в основном они были счастливы. По крайней мере... ну не знаю...
— О чем вы думаете, Нэнси? — Он, не задумываясь, обратился к ней по имени — еще одна полицейская уловка.
— О, видимо, ни о чем. Марти, кажется, была все время счастлива — она такое солнышко просто, вы бы не поверили, насколько она душевный человек, во всем видит только хорошее. А вот Джен — она последнее время стала какая-то отстраненная, как будто ее что-то угнетало. Я думала, какие-то финансовые проблемы или, может, просто такая небольшая послерождественская грусть. Никогда бы не подумала... — Она шмыгает носом. — Прошу прощения, должна высморкнуться.
— Пожалуйста.
Холли хватает его блокнот. Пишет в нем печатными буквами. Почерк у нее мелкий — зажатый, как Ходжес часто о нем думает. Написав, Холли тычет блокнот ему чуть ли не под нос, там написано: «Спроси о «Заппите»!»
Элдерсон протяжно, громко сморкается.
— Простите.
— Все в порядке. Нэнси, вы случайно не знаете — у миссис Эллертон не было маленького игрового устройства? Оно должно было быть розовым.
— Боже милосердный, как вы узнали?
— На самом деле я всего не знаю, — признался Ходжес. — Я обычный детектив на пенсии, у меня есть список вопросов, которые надо задать...
— Она говорила, ей дал его какой-то мужчина. Сказал, что это бесплатно, если она заполнит анкету и пришлет в компанию. Штучка такая чуть больше маленькой книжечки в мягкой обложке. Она у них в доме лежала...
— А когда это было?
— Дату не вспомню, но точно до Рождества. Впервые я видела это устройство на кофейном столике в гостиной. Лежало там вместе со свернутой анкетой, прошло Рождество, а оно все лежало: я заметила, потому что они елку убрали, и разок видела его на кухонном столе. Джен сказала, что включила его, чтобы посмотреть, как оно работает, нашла там пасьянсы, наверное, с десяток разных — и «Клондайк», и «Картину», и «Пирамиду»... Поэтому когда она стала им пользоваться, заполнила анкету и выслала.
— Она заряжала его в ванной Марти?
— Да, потому что там самое удобное место. Она, понимаете, в той части дома много времени проводила.
— Угу... Вы говорите, миссис Эллертон стала отстраненной?
— Немного отстраненной, — сразу исправляет Элдерсон. — В основном она была такая, как всегда. Такое же солнышко, как и Марти.
— Но о чем-то она задумывалась.
— Да, наверное.
— Что-то её угнетало.
— Ну...
— Это случилось не тогда же, когда она стала пользоваться тем игровым устройством?
— Да, пожалуй, что да... Теперь, когда я об этом подумала, — получается, да... Но как могли пасьянсы на той розовой штучке вогнать ее в депрессию?
— Не знаю... — говорит Ходжес и пишет в блокноте: «ДЕПРЕССИЯ». Он считает, что от «отстраненности» до депрессии — большой шаг.
— А их родственникам уже сказали? — спрашивает Элдерсон. — В городе их нет, но есть двоюродные в Огайо, я знаю, и в Канзасе тоже. Или, может, в Индиане... Имена есть у нее в записной книжке.
— Этим занимается полиция, пока мы разговариваем с вами, — говорит Ходжес, хотя потом думает позвонить Питу и уточнить. Может, старого коллегу это разозлит, ну и пусть. В каждом слове Нэнси Элдерсон такое горе, что ему хочется хоть как-то утешить женщину. — Можно еще один вопрос?
— Конечно.
— Вы не замечали, чтобы кто-то просто так крутился вокруг дома — без всякой необходимости?
Холли энергично кивает.
— Почему вы об этом спрашиваете? — очень удивляется Элдерсон. — Ну вы же не думаете, что кто-то чужой...
— Я ничего не думаю, — спокойно говорит Ходжес. — Я просто помогаю полиции, потому что в последнее время там большие сокращения. Городской бюджет уменьшился...
— Я знаю, это просто ужас.
— И они дали мне список вопросов — и вот этот последний.
— Ну, вроде никого не было. Я бы заметила, из-за перехода между домом и гаражом. Гараж отапливается, и там находится кладовка и сушилка. Я все время туда бегала, и оттуда видно всю улицу. До конца Хиллтоп-курт практически никто не доходит, ведь их дом последний. За ним поворот. Конечно, ходит почтальон, и курьеры из «Единой почтовой службы», иногда «ФедЭкс» с посылками, но так мы там на том конце улицы одни, разве если кто-нибудь заблудился...
— Так там совсем никого не было?
— Нет, сэр, я уверена — никого.
— И тот, кто дал миссис Эллертон игровое устройство, — тоже там не появлялся?
— Нет, он подошел к ней в «Риджелайн Фудс». Это продуктовый магазин под горкой, на пересечении Хиллтоп-курт и Сити-авеню. Далее еще за милю стоит «Kрогер», на Сити-авеню-плазе, но Дженис туда не ходила, хотя там немного дешевле, потому что говорит, что надо всегда покупать поблизости, если ты... если... — Нэнси вдруг громко всхлипывает. — Но ведь она ходила за покупками повсюду, не так ли? О, я просто не могу поверить! Джен никогда бы не обидела Марти, никогда в жизни!
— Это очень печально, — говорит Ходжес.
— Мне надо сегодня же вернуться. — Теперь Элдерсон обращается скорее к себе, чем к Ходжесу. — Родственники приедут не сразу, видимо, а кто-то же должен обо всем позаботиться...
«Последний долг экономки...» — думает Ходжес, и эта мысль его трогает, а вместе с тем почему-то ужасает.
— Я хочу вас поблагодарить, что уделили нам время, Нэнси. Я вас сейчас отпу...
— Конечно же, там был тот пожилой мужчина... — говорит Элдерсон.
— Какой мужчина?
— Я его несколько раз видела возле дома номер 1588. Останавливал машину возле бордюра и стоял на тротуаре, словно осматривал дом. Тот, через дорогу и чуть вниз. Может, вы не заметили, но он продается.
Ходжес заметил, но не признается. Не хочет перебивать женщину.
— Как-то он зашел прямо на газон и заглянул в окно с эркером — это было перед последней большой метелью. Я думала, он организовал смотрины. — Она неубедительно смеется. — Моя мама, правда, говорила о таких «дурак думкой богатеет» — так как он точно не был похож на человека, которому это по карману.
— Не был похож?
— Ага. Он был в рабочей одежде — знаете, такие зеленые брюки и куртка теплая, залатанная маскировочной лентой. Ну и машина у него на вид очень старая, на ней слегка грунтовку из-под краски видно. Мой покойный муж называл её — «краской бедняков».
— А вы не знаете, какая это была машина?
Тем временем перелистывает блокнот на следующий лист и пишет: «НАЙТИ ДАТУ ПОСЛЕДНЕЙ БОЛЬШОЙ МЕТЕЛИ». Холли читает и кивает.
— Нет, к сожалению, я в машинах не разбираюсь. Даже цвета не вспомню — только те пятна грунтовки. Мистер Ходжес, вы уверены, что здесь нет ошибки? — почти умоляюще говорит она.
— Я бы и рад сказать, что это ошибка, Нэнси, но не могу. Вы очень нам помогли.
— Правда? — в голосе слышно сомнение.
Ходжес дает Нэнси свой номер, номера Холли и офиса. Просит выйти на связь, если вспомнит что-нибудь еще. Напоминает, что к ней может возникнуть интерес у прессы, потому что Мартину парализовало в 2009 году из-за событий у Городского Центра, и напоминает, что Нэнси не обязана все рассказывать журналистам и телевизионщикам, если не хочет.
Когда он кладет трубку, Нэнси Элдерсон снова плачет.
9
Они с Холли идут обедать в «Сад панды» в соседнем квартале. Еще рано, и в зале они практически одни. Холли не ест мяса и заказывает китайскую лапшу с овощами. Ходжес любит острую рубленую говядину, но желудок в последние дни такого не принимает, то он заказывает ягнятину «ма ла». Оба едят палочками — Холли потому, что хорошо умеет, а Ходжес для того, чтобы не спешить и уменьшить вероятность послеобеденного костра в животе.
Она говорит:
— Последняя большая метель была девятнадцатого декабря. Гидрометцентр сообщал, что на Правительственной площади снег лежал слоем в одиннадцать дюймов, а в Брэнсон-парке — тринадцать. Не то чтобы очень большой слой, но самый большой снегопад этой зимой — предыдущий — насыпал всего лишь четыре дюйма.
— Шесть дней до Рождества. Тогда Дженис Эллертон и получила «Заппит», по воспоминаниям Элдерсон.
