– Ты смешиваешь разные вещи. Бессонница – болезнь, организм нуждается во сне, а сон не приходит. Я говорю о состоянии, когда исчезает всякая потребность спать. В мире есть пять-шесть человек, которые никогда не спят, но сохраняют отличное самочувствие и работоспособность. В газетах писали о двух югославах, японце и арабе.
– Что-то такое я читал, – сказал Джо. – Но я думал, враки, пойло для малограмотных.
– Нет, это правда. И заметь: все четверо перенесли какой-либо шок, сильнодействующую встряску: бомбёжку, землетрясение. Медицина знает много средств, вызывающих глубокие шоки. Значит, можно имитировать условия, при которых человек освобождается от необходимости спать. Ведь что такое сон? Что, собственно, отдыхает: мускулы или мозг? Опыт спортсменов доказывает, что тело может отдохнуь без сна. Боксёры не ложатся между раундами, футболисты между таймами не идут в кровать. Больше того, чтобы снять усталость с одной группы мышц, мы даём нагрузку другой – на этом основана производственная гимнастика. Мозг выполняет совсем другую работу: он собирает и перерабатывает информацию, а потом рассылает распоряжения рукам, ногам, языку. Мы замечаем, точней, осознаём лишь меньшую часть работы мозга, на деле он собирает информацию не только из внешнего мира, но незаметно для нас контролирует деятельность внутренних органов и посылает им команды. Вот почему мы не умираем во сне, когда мышление заторможено, и вот почему человек ещё не мёртв, когда с ним происходит несчастье и он теряет сознание. Приведу два примера: человек узнал, что его посылают на войну. Сердце начинает биться ускоренно, голову охватывают как бы тиски: человеку страшно, и он понимает – это от плохого известия. Но вот ты засиделся у телевизора, смотрел шоу с девочками или скачки, тебе было весело, настроение отличное, а потом наступает слабость, лицо бледнеет, желудок сжимается, а ты не улавливаешь связи: ведь ты отдыхал, развлекался! А причина всё та же: перенапряжение психики, грубо говоря, мозг перегружен.
– Ну, это я знаю! – перебил Джо. – Я давно говорил, что мы слишком много заталкиваем в мозги. Могу поклясться, там такой беспорядок, как в интендантстве после демобилизации. Тебя начинают шпиговать с того дня, как ты оторвался от груди, и фаршируют до последнего вздоха. У меня в коробке иной раз Гомер затевает драку с Нельсоном, а между ними лезет Устав караульной службы.
– Вот видишь, – сказал я. – Ты задумывался над этим. И миллионы других тоже. Все понимают, что мозгу нужна пауза, перерыв, когда не поступает новых сведений и можно разобраться, рассортировать накопленное. Это происходит во сне. Нервные центры заторможены, закрыты для внешних раздражений. Идёт внутренняя работа, что-то похожее на инвентаризацию в архиве. Кое-что прочитывается заново, тогда мы видим сны, кое-что выбрасывается – то есть забывается, многое заталкивается поглубже, до другого раза, который, может, наступит через много лет. Это лишь доказывает, что имеются тайники, кладовые информации, способные законсервировать чудовищное количество впечатлений. Но и нервных клеток в мозгу – десять в десятой степени, или скажем так: десятка с десятью нулями. Огромное число, но не бесконечное. Человек получает их при рождении, загружает информацией, а нервные клетки не восстанавливаются и не возникают вновь. Наступает день – чаша полна, все клетки заняты, человек не в состоянии запомнить. Но это ещё – лучший случай, обычно мы не доживаем до такой глубокой старости. Нормального человека подстерегает склероз – заболевание сосудов. Они не пропускают в мозг достаточное количество крови, аппарат перестаёт работать, как, скажем, счётная машина без электрического тока. Мозг переполнен информацией, от которой не в состоянии освободиться, которой уже не может правильно распорядиться…
Ты прав, обратная сторона медали, несчастье мышления то, что мы не можем прекратить накопление, запоминаем всё, заталкиваем в память уйму лишнего, а сами не властны над темпами сортировки. Даже сны – это, в сущности, память о памяти.
Эмерих предлагал новый путь. Ускоренный сон, чудовищное убыстрение сортировки. Он говорил: "До их пор мозг перебирал залежи памяти вручную, дадим же ему электронную машину. Если мы после шока снабдим мозг достаточно стойким стимулятором, инвентаризация пойдёт одновременно с приёмом новой информации, оффис будет работать круглосуточно".
Джо пришёл в сильное волнение:
– Мы будем выигрывать все войны, если парни начнут стрелять по двадцать четыре часа без перерыва. Я подозревал что-то в этом роде, но боялся сам себе показаться сумасшедшим.
– Когда-нибудь Сонарол будет способен делать из человека либо абсолютного идиота с пустым мозгом, либо гения с вечно молодой памятью. В сто лет он будет так же блистательно слагать стихи и заучивать формулы, как юноша. Всё зависит от дозировки и системы употребления, то есть от того, как далеко зайдёт освобождение памяти от груза, а мы пока что умеем только разгружать её без остановки.
– То есть вы делаете идиотов? Но идиоты хоть что-нибудь понимают?
Мне пришлось разочаровать его:
– Пока ещё их нельзя посылать на фронт или на секретные работы. В лучшем случае после введения в организм Сонарола человек живёт семь суток. Уменьшается психическая потребность спать, одновременно смещаются функции жизнедеятельности; сердце, лёгкие, печень всё глубже затормаживаются. Но ты уловил, почему идею Эмериха оплачивает наш генерал. Покуда мы научимся производить гениев по заказу, Сонарол должен пройти стадию массового производства безмозглых. Они ничего не будут помнить о прошлом и не смогут задумываться над будущим, они будут подчиняться командам, как беспилотные самолёты или роботы.
– Аминь! – сказал Джо. – Чёрт бы вас побрал, у меня шерсть встаёт дыбом, когда я думаю, что рецепт может оказаться и у других. Было время, когда мы одни владели атомной бомбой.
– Не совсем так. Нам первым удалось её собрать, но Отто Хан раньше наших учёных понял, как можно расщепить атомы. Во все века научные идеи, особенно такие, которые способны переменить жизнь всего человечества, зарождались сразу во многих головах. Разница в сроках исполнения, в возможностях промышленности, в отношении к идеям тех, кто мог бы их оплачивать. Сегодня во всех развитых странах в этом смысле возможности почти равны. Рано или поздно идея Сонарола распространится по всему миру.
– Тем важнее, чтобы другие пришли к финишу как можно позже! -разволновался Джо.
– Думаю, есть два условия, гарантирующие длительную секретность Сонарола, – успокоил я. – Нильс Бор, один из крёстных отцов ядерной бомбы, как-то сказал: "Перед нами безумная идея. Остаётся проверить, достаточно ли она безумна, чтобы оказаться плодотворной". Но большинство людей воспринимают безумное как невозможное. Эмериху очень долго пришлось убеждать даже военных, пока они раскошелились. А на той стороне к тому же придерживаются принципов гуманизма. Во-вторых, мы сами ещё очень далеки от практических результатов. Нужны тысячи опытов, которые закончатся похоронами, прежде, чем с Сонаролом можно будет считаться, как с реальным средством.
– После Линдмана здешнюю лавочку прикроют, а я не уверен, что этим будут заниматься нужные люди. У нас расплодилось слишком много штабов, которые суют нос не в своё дело, и никогда не знаешь, кого из них в данный момент поддерживает Хозяин.
– Странно, – сказал я. – Сколько тайн нам приходится прятать в собственном доме. В один прекрасный день вы посчитаете, что я тоже чересчур много…
– Ты можешь не беспокоиться, – пообещал Джо. – Поверь мне, мы ставили тебе достаточно барьеров, ты очень хорошо закончил скачку. Не каждого страхует женщина, которую он любит, а они замечают всё.
Я уставился на Ханта.
Джо виновато сморщил губы:
– Она хорошая девчонка. В ней течёт одна восьмая негритянской крови, это портит ей карьеру. А кому хочется из-за давно загнувшихся предков терять свой шанс? Я не переношу чёрных, ты знаешь, но я служил с её братом на Филиппинах в дни Пирл Харбора: Берт был настоящим парнем – он вытащил меня из пекла.
– Я тебе благодарен, Джо – сказал я. – Я постараюсь отплатить.
Хант слабо махнул рукой.
– Мне уже никто не отплатит.
– Ты болен?
– Я уезжаю к Уэстморленду, – криво усмехнулся Джо. – Тебя проводит Паркер.
Я вышел в холл.
"Значит, Клэр? – звенело у меня в мозгу. – Клэр"? Что же, Джо совершенно прав: не каждого страхует женщина, которую он любит.
22
Я сказал много, достаточно много, чтобы обвинить меня в измене. Но я ещё в сознании и буду продолжать, пока меня не прервут.
Сонарол действует на меня медленно, только на пятые сутки я стал испытывать то чувство, которое бывает после карусели – голова тихо кружится, глаза тяжёлые, мысли ленивы и расплывчаты. Наверно, я пишу с ошибками, но нет желания перечитывать и исправлять. Если успею, запечатаю записки в цинк и брошу в реку, куда-нибудь их прибьёт. Неважно, рано или поздно: война продлится долго, мы ещё разожжём множество пожаров, и никогда не будет слишком поздно рассказать о тайнах, которые мы прячем за благочестивой вывеской.
