В свободное время наземный персонал играет в покер, а лётчики между налётами на врага совершают налёты на здешнюю столицу, которую я вам покажу завтра. Там попадаются великолепные вещицы ручной работы, я знаю нескольких офицеров, которые заработали по сорок тысяч только на шёлковых безделицах. Говорю не в осуждение: сидеть безвылазно на базе ещё хуже, а кроме того, участились случаи, когда экипажи не возвращаются на базу, но это по секрету, вот парни и заботятся о своих вдовах. Вам это не грозит – у вас не будет выходных, для ностальгии не останется времени. Так что советую, покуда есть возможность, хорошо выспаться, понежиться на льняных простынях.
Он остановил машину у гостиницы, распахнул дверцу джипа и помог мне вынести чемоданы.
– Объясните мне одну вещь, – попросил я. – Нас было в самолёте 70 человек, но мы не прошли никакого таможенного досмотра. Я ведь числюсь штатским.
– Чепуха, – отмахнулся Локк. – Мы тут живём экстерриториально, они не суют нос в наши дела. Считайте, что вы совершили перелёт из какого-нибудь Джорджтауна в соседний Блэкфулл. Утром я заеду за вами, нам предстоит дорога в город.
16
Считалось, что я поступаю на службу к епискому Калорскому, но его преосвещенство находился в Ватикане на Вселенском Соборе, и меня принял аббат Фу-Джоу.
Хант предупредил меня о такой возможности, но всё равно было чувство, как если бы я договаривался с негром об арестах в Гарлеме. Я знаю, что у нас есть цветные полицейские, но я всегда считал, что некоторые вещи, особенно Сонарол, должны оставаться тайной белых, и Джо разделял мои мысли. Но у командования были иные взгляды, нам оставалось подчиняться.
Фу-Джоу принял меня в кабинете, обшитом тёмным дубом, где стояла спокойная мебель – кресла, диван с высокой спинкой, а в книжном шкафу поблескивали золотом толстые тома Британской энциклопедиции – издание 1912 года.
Аббат казался дополнением обстановки: на нём лежал отпечаток "старого доброго" времени, когда этот район земного шара ещё принадлежал европейским империям. В его манере выражаться и английском произношении чувствовалась изысканная французская школа – Локк говорил мне, что Фу-Джоу тридцать лет прослужил в Кохинхине.
– Я рад видесь вас, сын мой, – сказал аббат, осеняя меня крёстным знамением. – Я получил извещение от отца Дрю: к вашему приезду всё готово.
Он улыбнулся, словно речь шла о самом обыденном, вполне нормальном, будто он ничего не знал о Сонароле. Я не сдержался:
– Надеюсь, пленных охраняют как следует?
Аббат и бровью не повёл.
– Там несёт службу рота майора Танарата.
– С собаками?
Но и этот вопрос не вывел аббата из душевного равновесия.
– Разумеется.
Злоба вскипала во мне всё сильней:
– Мне ещё нужно кладбище, – сказал я, – на триста трупов ежемесячно. Или вы построили крематорий?
– Умерших будут вывозить по воздуху, сын мой, – ответил аббат. -Кладбище вблизи миссии было бы трудно скрыть.
Он давал пояснения тоном архитектора, который описывает заказчику будущий дом. Да я и был для него заказчиком.
– Ваше преподобие, – спросил я, – вам хоть в самых общих чертах известно, чем я буду заниматься?
– Господь каждому поручил своё дело: пастырям души, врачам – бренные тела, – строго сказал аббат. – Не будем вмешиваться в чужие пределы. – Он протянул мне руку для поцелуя, показывая, что аудиенция закончена.
Локк ждал меня внизу, в вестибюле, среди потемневших картин и бархатных портьер. Мы вышли на улицу и взяли рикшу.
– Ну как? – спросил капитан. – Непробиваемая любезность и адское умение не называть вещи своими именами?
– Есть дела, – сказал я, – которые, по моему глубокому убеждению, должны оставаться делом белых. Особенно такое.
– Вы не учитываете соображений высшего порядка. Мы не хотим, чтобы это дело когда-нибудь приписывали только нам. Напротив, мы заплатили очень дорого и использовали все доступные нам средства, чтобы вы оказались в миссии один среди наших местных друзей. Мы вообще не имеем к этому никакого отношения; вы – частное лицо и нанялись на службу в частном порядке.
– Вот именно, – сказал я. – Миссия подчинена епископату, а меня вдруг видят в вашем обществе. Пресса при желании может сделать далеко идущие выводы.
– Пресса! – рассмеялся Локк. – Здешний журналистский корпус с рогами и копытами утонул в рисовой водке и днями напролёт валяется за спущенными жалюзи в отелях с эйр-кондишн. Их не итересует, что происходит на самом деле, всё равно они пишут только то, что хотят видеть редакторы. А если сюда случайно проберётся корреспондент из независимых, так в этой благодатной стране нет международного телефона или телеграфа – вся информация проходит через наш военный телетайп. Я говорю о белых писаках. Туземные и в мыслях не смеют заниматься политикой. Нет, пресса пусть вас не волнует. Мы страхуемся на тот случай, если придётся уходить отсюда слишком поспешно.
17
– Чем вас угостить? – спросил Локк. – Вы не скоро выберетесь из джунглей, и будет просто грешно, если я не помогу вам отведать экзотики. Хотите в магазин, в какую-нибудь лавку со слоновой костью или чёрным деревом? В пагоду слушать тройное эхо? Или поедем в японскую баню. Вас посадят в деревянный чан, а под ним разведут огонь. Могу ещё предложить рыбный базар – там жарят прямо под открытым небом и, клянусь, делают это великолепно.
– Делайте как хотите, – сказал я. Повсюду здесь мне было одинаково паршиво.
– Тогда на базар, – обрадовался капитан. – Когда наш штаб располагался здесь, я каждый день позволял себе это удовольствие. У нас был повар филиппинец, он знал толк в рыбе, но его блюда не идут в сравнение с теми, что готовят на базаре.
– Чем, собственно, вызвано ваше переселение? – спросил я. – Были какие-нибудь столкновения?
– Политика. Мы сделались умнее и не хотим, чтобы казалось, будто туземные власти сидят у нас за пазухой. Нам выгодно, чтобы они выглядели вполне самостоятельными. У них есть теперь даже официальная оппозиция и выборы в парламент.
Базар раскинулся на берегу реки. В воде теснились сампаны, на палубах билась рыба; голые рыбаки, ухватив рыбину за хвост, размахивали ею, зазывая покупателей. Между сампанами в вёсельных лодках шныряли перекупщики -насупленные, с редкими бородками, одетые в длинные халаты и с женскими платками на головах. На берегу встречалось много мужчин в европейском платье. Они не спускались по мосткам: товар выносили к ним, и они тыкали пальцами в рыбины, которые собирались взять, а слуги поспешно укладывали покупки в корзины с травой.
Большинство этих господ прибыло в автомобилях с флажками на радиаторе -привилегия важных чиновников. Я не припомню, чтобы у нас, даже в самом провинциальном городке, кто-либо из местной знати вел себя так отчуждённо и надменно.
– Не смотрите на них с презрением, – сказал Локк. – Они держатся за нас, а это главный смысл всех наших усилий. Вам надо привыкать к общению с коллаборационистами.
Мы всё шли вдоль реки, и меня начало тошнить от запахов, крика, мелькания лиц, от грязных рук и грязных лохмотьев. Наконец капитан увидел, что искал:
– Вот бирманец. Они знают потрясающий рецепт.
Я пожал плечами. Для меня все азиаты были на одно лицо, и я удивлялся, как Локк отличает японцев, китайцев, каких-то ма от коренного населения.
Локк что-то спросил у бирманца, тот широко заулыбался и несколько раз поклонился нам. Тогда капитан сошёл к сампанам и стал придирчиво выбирать рыбину, покуда не нашёл одну с длинным и острым рылом и зелёными плавниками. Он отнёс её повару, мы стояли и смотрели, как тот выпотрошил её, потом опустил в кипяток и мокрую положил на противень. Он полил рыбу чем-то жёлтым, посыпал листьями и рисом, а затем разломил и положил куски в глиняные миски.
– Берите чашку в левую, а палочки в правую, – сказал Локк, – и хорошенько макайте каждый кусок в соус. Ваши будущие коллеги вряд ли угостят вас национальной кухней.
Около нас остановился буддийский монах в оранжевом хитоне, бритоголовый, с запавшими глазами. На поясе у него болталась кожаная сумка. Повар с поклоном расстегнул сумку и положил туда кусок рыбы, что жарилась для нас. Монах деловито проверил, хорошо ли бирманец застегнул сумку и, не сказав ни слова, двинулся дальше.
– Вот истинная власть в этой стране! – Локк проводил монаха взглядом. – Вам, конечно, об этом говорили, но одно дело знать понаслышке, другое – видеть. Здесь, куда ни кинь, каждый мужчина и каждая женщина прошли через монастырь. Монастырь – это начальная школа и ремесленное училище, там учат детей грамоте, а молодёжь семейной жизни. Но и после обязательного служения жрецам верующие остаются их резервистами, и ни одному правительству в мире не платят такой обширной и постоянной дани, как оранжевым монахам.
Наш нынешний посол может претендовать на высшую награду конгресса: вот уже пять лет, как мы участвуем в приношении даров Будде, и это самый умный шаг, предпринятый в этом краю кем-либо из европейцев.
