Рогожин закончил читать, отложил бумаги и, внимательно посмотрев на меня, отчётливо произнёс:
– Вам всё понятно?
– В общих чертах, – медленно протянул я, ухмыляясь. – Кроме «глубоко подвешенного языка». Это что ещё такое?
– Полагаю, это аллегория. В контексте данной жалобы подвешенный язык означает умение убеждать, ну а «глубокий», соответственно, усиливает это умение. Иными словами, с точки зрения Спиридонова, вы очень хороший манипулятор. То есть усопший, способный изменять восприятие других усопших при помощи скрытой, обманной и насильственной тактики. Не знакомы с понятием «психологическая манипуляция»? – Станислав Антонович едва заметно улыбнулся.
– Я знаком со Спиридоновым. Это тот ещё фрукт. Всё с головы на ноги перевернёт, демагог проклятый. Да вы Лощинского спросите, он его хорошо знает.
Андрей Борисович поправил очки и посмотрел на Рогожина.
– Действительно, Станислав Антонович, – невнятно выговорил он, – Спиридонов явно преувеличивает.
– Да сами подумайте, – с горячностью воскликнул я. – Ну как язык может быть глубоко подвешен. И к чему, скажите на милость, к гортани? Это же чушь несусветная.
Лощинский неожиданно рассмеялся.
– Прекратите валять дурака! – недовольно произнёс Рогожин. – Ваш язык здесь совершенно ни при чём! Что это за история с боевой ячейкой «Оголтелые зомби»?
Я перестал кривляться и рассказал начальнику Управления о наших взаимоотношениях с депутатом Спиридоновым, а заодно и про всё остальное. Рогожин внимательно слушал мой рассказ, иногда покачивая головой и сжимая губы в лёгкой улыбке. Наконец, когда я дошёл до квантового резонатора загробных душ, Станислав Антонович не выдержал и залился громких безудержным смехом.
– Ну вы и выдумщик, Виктор Николаевич, – еле выговорил он, вытирая ладонями проступившие слёзы.
– А я что говорил, – поддакнул профессор. – Самородок, таких ещё поискать надо.
Когда я закончил, Рогожин пребывал в добродушном настроении.
– Знаете, Смирнов, – миролюбиво заметил он, – у вас действительно нестандартный подход к решению различных проблем. В оперативной работе это может очень пригодиться.
– Спасибо за лестную оценку, – раздулся я от гордости. – Это лишь малая часть моих скрытых талантов.
– Ну будет, будет, – тут же охладил меня начальник Управления. – Раз вы такой особенный, хочу поручить вам одно деликатное дело.
– У меня уже есть дело, – пожал я плечами, – Соколова. Кстати, в ходе расследования возникли некоторые проблемы. Не могли бы вы мне помочь?
– А что такое?
– В материалах расследования фигурирует начальник «Склада задержанных и неучтённых товаров» Мацкевич. Я запросил его дело в архиве, но получил отказ. Требуется ваше разрешение.
Рогожин напрягся.
– Вы его в чём-то подозреваете?
– Есть основания полагать, что Мацкевич входил в состав группы лиц, организовавших убийство Соколова с целью наживы. Между прочим, в этой группе числится и интриган Спиридонов.
Лощинский посмотрел на меня, неодобрительно покачав головой.
– Против Мацкевича есть прямые улики? – поинтересовался Рогожин.
– К сожалению, нет. Но будут, если я ознакомлюсь с его делом.
Станислав Антонович задумался.
– Вынужден вам отказать, Виктор Николаевич, – наконец произнёс он. – Выдачу дел руководящих сотрудников без видимых на то причин считаю нецелесообразным и даже вредным. Это может подорвать авторитет начальника, создать благоприятную почву для ненужных пересудов.
– Где же мне взять улики?! – возмутился я.
– Ищите. Вам для этого даны особые полномочия. А пока займитесь моим поручением.
– Конечно, займёмся, – тут же откликнулся профессор, пристально посмотрев в мне в глаза. – Правда, Виктор Николаевич?
Я неохотно кивнул.
– Так вот, – продолжал Рогожин, – меня интересует душевное состояние сотрудницы Управления – Антонины Михайловны Глыбы. Она работает в регистрационной палате на первом этаже.
– Знаю её. И что случилось? – безразлично вымолвил я, переживая отказ в выдаче дела Мацкевича.
– Незаменимый работник. А тут выяснил, собирается нас покинуть. Хочет отправиться в мир живых.
– Имеет полное право.
– Так-то оно так, – заговорщицки произнёс начальник Управления. – Только она это от злости делает, не по своей воле. Хочет кому-то что-то доказать…
Я недоуменно посмотрел на Рогожина.
– Ну и туману вы напустили. По-моему, всё совершенно ясно. Глыба давно хотела уехать, даже вещички собрала. Валяются по всему кабинету.
– Может, это как-то связано с её скоропостижной кончиной? – намекнул Андрей Борисович.
– Или есть другие более весомые причины… – вторил ему Рогожин.
– Да какие причины? – воскликнул я. – Глыбу муж прибил из ревности. Вот она и ждёт, когда он помрёт, чтобы отношения выяснить. Видимо, ждать надоело. Обычная мелодрама. Что вы, собственно, от меня хотите?
– Я хочу, Виктор Николаевич, чтобы вы установили истинные мотивы её отъезда, пока она нас не покинула. Возможно, мне удастся её отговорить. Поймите, грамотных работников здесь ценят и уважают. Нехорошо, когда опытные сотрудники на почве истерики совершают неправильные поступки, о которых впоследствии будут горько жалеть. Поговорите с Антониной Михайловной, у вас ведь имеется подход к женщинам.
– К чему эти разговоры?.. Запросите её дело в архиве, там наверняка есть вся необходимая информация.
– К сожалению, нет! – Рогожин достал из ящика толстую папку и с раздражением швырнул её на стол. – Проблема возникла здесь, в потустороннем мире. Убедительно прошу вас, займитесь этим как можно скорее.
– Хорошо, – сдался я. – Сделаю, что смогу.
– Вот и отлично, – удовлетворённо произнёс Рогожин. – Тогда не смею задерживать.
Мы встали из-за стола.
– А как же жалоба? – поинтересовался профессор напоследок.
– Сдадим в архив. Там жалоб много. Одной больше, одной меньше…
– Спасибо, Станислав Антонович, – поблагодарил Лощинский, покидая кабинет. Я последовал за ним.
В коридоре было тихо, как в гробу.
– Странный начальник. И поручение его странное, – размышлял я вслух, двигаясь за профессором.
– Деликатное дельце, – подмигнул Андрей Борисович. – Как раз по вашему направлению.
– По какому ещё, «по вашему»?
– Вы что, Виктор, так ничего не поняли? Это же амурные шашни.
– Серьёзно?
– Именно. Очевидно, Глыба в кого-то влюбилась. А уехать хочет из-за неразделённой любви. Тоже мне, ловелас!
– С чего вы взяли?
– Начальство надо знать! – поучительно заметил Лощинский. – Если начальник говорит загадками, значит, романтическая тема.
– Или криминал, – добавил я, пожимая плечами.
– Вам надо выяснить, по ком Глыба сохнет, и заставить этого усопшего отговорить её покидать Управление. Вот и всё. Плёвое поручение. Зато потом любое дело из архива – ваше!
– Даже Мацкевича? – усмехнулся я.
– А почему нет?
Я заметно повеселел.
– Что ж, тогда пойду сразу к ней. Чего резину тянуть. Вы со мной, Андрей Борисович?
– Увольте. Амурные дела не по моей части. Только мешать буду.
Впрочем, я всё-таки решил вернуться на работу. Не хотелось идти к Антонине Михайловне с пустыми руками. Зайдя в кабинет, я сразу уселся за стол и принялся усиленно шарить в ящиках, пытаясь отыскать подходящий презент.
– Что вы там ищете? – поинтересовалась Левина, с любопытством наблюдая за моими поисками.
– Понимаете, Валентина Аркадьевна, – вздохнул я, – сувенир нужен, подарить одной женщине…
– Неужели нашли себе даму сердца? – адвокатша саркастически улыбнулась.
– Это для дела, ничего личного.
– Вам что-то конкретное нужно?
– Любой предмет с романтическим уклоном.
– Подарите репродукцию про продажного судью, классическая живопись. Женщина с современными взглядами оценит.
Я посмотрел на картину Герарда Давида, стоявшую у стены за моей спиной.
– Слишком мрачная. Боюсь, не поймёт. И романтики в ней кот наплакал. Разве что мужик полуголый…
– Вам виднее. Может, негритенок Стрельцовой подойдёт? – Левина достала из ящика статуэтку кучерявого мальчугана, покрутила её перед собой и язвительно прошипела: – Анжелике Тимофеевне уже вряд ли понадобится. Чего добру зря пропадать?
– Валюша, перестань, – укоризненно произнёс Лощинский. – Чужая вещь, нехорошо это…
– Жалеешь её? А напрасно. Тебя, кобеля, она жалеть не стала!
– Прошу, не начинай! Всю плешь проела, сил терпеть уже нет.
– Да будет тебе известно, мой дорогой братец, слово «плешь» подразумевает наличие каких-либо волос на голове, что в твоём случае совершенно неактуально. Ты же лысый, Андрей, как бильярдный шар, – Левина ёрнически захихикала.
Конец ознакомительного фрагмента.
