– Мне так кажется, – пожал плечами Матвеев.
– Я могу…
Родионов хотел что-то сказать, но лишь кивнул в ответ. «Ему конец, – подумал, выходя из кабинета, Матвеев. – И, как ни странно, я не испытываю ни малейшего сожаления по этому поводу».
Баклагов все так же лежал на кровати, только руки он теперь сложил на груди.
– У Родионова дела совсем плохи, – сказал Матвеев, присаживаясь на стул. – Я хотел тебя еще кое о чем спросить.
Баклагов молча смотрел на него.
– Как ты думаешь, могут ли случайности выстраиваться в некоторые закономерности?
– Естественно, – пожал плечами Баклагов.
– Ты догадываешься, почему я тебя об этом спрашивал?
– Да.
– Мне не дают покоя эти странные случаи. Эти люди – неужели они так провинились перед тобой?
– Дело ведь не в их вине.
– А в чем?
– В том зле, которое они творили.
– Ты им мстил?
– Нет.
– Но они погибли – все.
– Разве я был рядом с ними в эти моменты?
– Нет, но…
– Просто к ним вернулось посеянное ими зло.
– Не понял.
– Они не задумывались, что, делая нечто нехорошее, они навлекают на себя беду. Так взрослый, обижая младенца, не ведает, чем взойдет творимая им несправедливость.
– Зло порождает зло?
– Нас миллиарды, – сказал Баклагов. – Нас целый океан. И каждый человек в этом океане рождает свои маленькие волны зла. Эти волны перекрываются, превращаясь в одно целое, и люди захлебываются в этом кошмаре, и уже не разобрать – где зло, сотворенное когда-то лично им, а где – незнакомым ему человеком. Зло вернулось. Но уже гораздо более страшное.
– Все это выглядит неубедительно.
– А разве я собирался тебя в чем-то убеждать? – удивился Баклагов. – Хотя, если хочешь, я могу привести один пример. Ты ведь, кажется, только что отказал в помощи Родионову? Не так ли?
Матвеев вздрогнул и вскинул брови.
– И я могу сказать, почему ты это сделал, – спокойно продолжал Баклагов. – Ты не захотел помочь ему после того, как понял, что он сейчас вытворяет. Его поступки уронили его в твоих глазах. И ты решил, что этому человеку помогать не стоит.
– И что же он сейчас вытворяет? – хрипло спросил Матвеев.
– Он меня лечит, – сказал Баклагов, сделав ударение на последнем слове. – И ты знаешь об этом.
– Ну и что, что он тебя лечит? – Матвеев прятал глаза.
– Ты прекрасно знаешь, о чем я говорю. Вот так Родионову все и аукнулось.
– А Вите – ей тоже аукнулось? А Пашке? А лейтенанту?
– Ишь как ты испугался, – усмехнулся Баклагов. Его лицо стало совсем темным.
– Так вот если бы зло возвращалось к людям сразу, они бы убоялись того, что творят! – неожиданно закричал он и вскочил на кровати. – Может быть, я и послан для того, чтобы вы поняли это!
Матвеев поднялся со стула.
– А-а, страшно?! – бесновался Баклагов. – Я возвращаю вам ваше зло! Ты уже понял это?! Сделай мне плохо – и тебе не придется ждать десять лет, пока сотворенное тобой возвратится к тебе! Ты получишь сразу и сполна!
Он упал на подушку. Похоже было, что силы его оставили. Матвеев осторожно присел на краешек стула.
– Мне жалко их всех, – глухо сказал Баклагов. – Я плачу по ним, но это плач палача.
Он приподнялся на локте. Матвеев сидел, боясь пошевелиться.
– Это плач палача! – выкрикнул Баклагов. – К палачу приводят жертву, а он даже не знает, чем провинился этот человек! И, может быть, ему жаль, он противится отнять жизнь! Но не от него это зависит, и не он вынес приговор!
– А кто? – спросил Матвеев. – Кто вынес приговор? Вите. Пашке.
– Они сами вынесли себе приговор, – сказал Баклагов. – И никто не в силах его отменить.
– И ты их убил.
– Не я. Они себя убили.
– А что же ты?
– Я – лишь объект творимого ими зла. Я – лакмусовая бумажка человеческих поступков.
– Но проступок и наказание несоизмеримы, – сказал Матвеев. – Рукоприкладство возвращается к человеку смертью.
– А знаем ли мы, чем отзовется творимое нами?
Матвеев вздохнул.
– Ты еще долго будешь наказывать людей? – сказал он.
– Нет, – Баклагов покачал головой. – Мне недолго осталось, я чувствую это.
– Чепуха, все обойдется, – сказал Матвеев, пряча взгляд. – Ты еще поправишься.
Баклагов не ответил.
– Доктор сказал, что у тебя еще могут быть приступы. Неплохо было бы надеть на тебя рубашку. Не возражаешь?
– Как я могу возражать? – Взгляд Баклагова был печален.
– Я сейчас. – Матвеев суетливо поднялся со стула.
Он вернулся через пару минут, держа в руках рубашку с длинными рукавами, свисающими до пола. Баклагов безропотно дал надеть на себя рубашку. Матвеев завязал у него на спине концы рукавов, проверил, надежно ли.
– Отдохни, – сказал он. – Тебе сейчас надо больше отдыхать.
– Хорошо, – тихо ответил Баклагов.
Матвеев вышел в коридор, запер дверь палаты на замок. «Вот и все, – подумал он. – Осталось совсем немного».
Он положил ключ в карман и отправился в дежурку.
Чайник был горячий. Матвеев налил кипятку в чашку, порылся в столе, разыскивая заварку, но не нашел. Тогда он вылил кипяток обратно в чайник и лег на кровать поверх одеяла. Когда по коридору кто-нибудь проходил, он приподнимал голову, прислушиваясь. Но никто не заглядывал к нему. «Уеду к Лидке в Демидовск, – думал Матвеев. – Не прогонит. Поживу у нее, пока здесь все уляжется, а там будет видно».
Он пролежал на кровати до вечера и, когда за окном стемнело, поднялся и вышел в коридор. Медсестра сидела за своим столом. Из-под двери кабинета Родионова пробивалась полоска света. Матвеев подошел к четырнадцатой палате и осторожно, стараясь не шуметь, отпер дверь. Баклагов неподвижно лежал на кровати, и теперь его лицо казалось совсем черным.
Матвеев закрыл дверь и, опустившись на колени, пошарил рукой под кроватью. Там обычно складывали лишние подушки. В какой-то момент Матвееву показалось, что Баклагов проснулся, и он замер, прислушиваясь, но вскоре понял, что ошибся. Вытянув подушку, Матвеев распрямился. Голова Баклагова темнела на белой наволочке. Кто-то прошел по коридору. Когда шаги стихли, Матвеев бросил подушку на лицо Баклагову и навалился сверху. Баклагов забился под ним, и Матвеев подумал, что неплохо придумал со смирительной рубашкой – так Баклагову не выкарабкаться. Он лежал, терпеливо ожидая развязки, и через какое-то время Баклагов затих. Матвеев поднялся, покачиваясь. Он не стал включать свет, потому что и так знал, что все кончено, бросил подушку под кровать и вышел в коридор. Медсестра по-прежнему сидела за своим столом.
Родионов был в кабинете один. Матвеев прикрыл за собой дверь и сказал:
– Баклагов умер.
Он следил за выражением лица доктора и увидел, как тот вскинул брови:
– Умер?
– Да, – кивнул Матвеев. – Скоропостижно скончался.
Родионов привстал из-за стола.
– Будет лучше, если обойдется без вскрытия, – сказал Матвеев.
Родионов посмотрел на него вопросительно.
– Последнее время ему вводили слишком много лекарств, – спокойно пояснил Матвеев, сделав ударение на слове «слишком». – Зачем об этом знать кому-либо?
Он поднялся и пошел к двери. Родионов молча смотрел ему вслед.
– У него ведь совсем не было родственников, – сказал, обернувшись, Матвеев. – Так что никто и не вспомнит о нем.
В железнодорожной кассе Матвеев купил билет до Демидовска.
Людей в вагоне почти не было. Молодая мамаша с ребенком, Матвеев да ватага парней – судя по всему, школьников.
Матвеев заперся в своем купе, перечитал купленные на вокзале газеты. Парни за стенкой смеялись и громко звенели стаканами. «Совсем пацаны, – подумал с неприязнью Матвеев. – А к бутылке тянутся как взрослые». Постучал проводник, предложил чай.
– Нет, не надо, – покачал головой Матвеев. – Я скоро буду дома.
– Вы до Демидовска едете? – уточнил проводник.
– До Демидовска, – кивнул Матвеев.
– Везет вам, – улыбнулся проводник из-под черных кавказских усов. – А мне еще двое суток на колесах.
Матвеев вышел в тамбур, закурил. Двое парней из той ватаги стояли в уголке, возбужденно матерясь. Матвеев посмотрел неодобрительно, отвернулся.
– Слышь, козел старый! – неожиданно услышал он за спиной. – Че ты пялишься?
Он сжался внутренне, растерявшись, но в следующий миг что-то подсказало ему, что надо обернуться.
Парень уже вытянул нож из кармана и теперь раскрывал его, зло глядя на Матвеева.
– Щас я тебя буду учить, – сказал парень, и в его взгляде Матвеев прочитал приговор себе.
– Не дури, – сказал он. – Покалечу, если подойдешь.
Но уже знал, что умрет. Даже сюда дотянулся за ним мертвый Баклагов. И если бы он не поехал этим поездом, а остался сидеть дома – все равно ему не жить. «Они сами себе вынесли приговор», – сказал ему Баклагов. Это он и о нем тоже сказал.
Матвеев прижался спиной к двери, ожидая нападения, и видел перед собой только дикие пьяные глаза парня. И еще лезвие ножа. Парень вдруг взмахнул левой рукой, отвлекая его, и бросился вперед. Но прежде чем он дотянулся до Матвеева, открылась дверь, ведущая в вагон, и проводник навалился на парня, выкручивая ему руку с ножом. Второй стоял в углу, испуганно глядя на происходящее.
