– Двадцать пять. Нет, погоди… Двадцать шесть.
– С дурой прожил?
– С дурой.
– Так ты сам, значит, дурак, раз жил столько с дурой.
– Наверное, так, – согласился Коля.
– Может, лучше просто развестись?
– А дальше жить как? Жизнь-то не переделаешь теперь.
– Там нет ничего. Только мрак и черви.
– Это ты о чем?
– О смерти.
– Так и здесь то же самое, – сказал Коля. – Какая же разница?
– Здесь ты можешь хоть что-то предпринять, а там от тебя уже ничто не зависит.
– Не хочу я уже ничего. Совсем ничего.
– Мне зачем сказал об этом?
– Не знаю. Подумал, что должен об этом кому-то сказать. А ты мне самая близкая душа получаешься.
– А твой брат, Толик?
– Он вечно меня поучает, как жить. С ним я не могу об этом говорить.
– Я тоже однажды хотел на себя руки наложить, – сказал Баклагов. – Залез в трансформаторную будку и начал хвататься за все железяки подряд – все ждал, пока меня током убьет.
– Ну и как?
– Там, оказывается, электричества не было.
– Почему?
– Авария какая-то произошла, и они к тому времени уже сутки как без света сидели.
Коля рассмеялся в темноте.
– Без света, – сказал он, смеясь. – Сутки. Ну и ну.
Через минуту он затих, и больше они в ту ночь не разговаривали.
Жена пришла к Коле утром следующего дня. Баклагов, прогуливаясь между деревьями, видел их сидящими на лавочке. Падал мелкий снежок, и Баклагов иногда запрокидывал голову. Снежинки падали ему на лицо и медленно таяли. Баклагов блаженно улыбался и закрывал глаза. Иногда он пытался о чем-нибудь думать, но мысли внезапно обрывались, и он не мог вспомнить, о чем они были. Он не сердился, а только тер ладонью лоб и качал головой, усмехаясь. Коля присоединился к нему через час.
– Снег, – сказал Коля. – Ты любишь снегопад?
– Люблю, – кивнул Баклагов.
– Когда я был маленький, у нас такие снегопады были. – Коля мечтательно улыбнулся. – Мы с братом один раз пошли в лес, а там береза стоит, и снег вокруг нее вроде как оттаял. Вот ствол, а вокруг него сантиметра на три – нет снега. Вроде как ствол в шахту опущен. Мы заглянули туда – мама родная! – а до земли метра три! Вот сколько снега!
– И вы не проваливались? – с сомнением спросил Баклагов.
– Проваливались, но только по пояс. И снег такой, знаешь, чистый.
– Да, – сказал Баклагов. – Здорово. Это жена к тебе приходила?
– Жена, – кивнул Коля. – Фрукты принесла.
Ветка дерева вздрогнула над их головами, осыпая их снегом.
– Послушай, – сказал Коля, поеживаясь, – а почему ты меня вчера не стал отговаривать, когда я сказал, что повешусь?
– Почему я должен тебя отговаривать? Ты такой же человек, как и я, и волен сам решать, что тебе делать.
– Ты действительно думаешь, что я могу сам за себя решать?
– Конечно. А почему ты об этом спрашиваешь?
– Они хотели лишить меня права решать самому, – сказал Коля. – Представили дело так, будто я больной. И я подумал: может быть, я действительно болен, раз они все говорят об этом?
– Человеку надо оставить право выбора. Если он свободен в своем выборе – тогда гораздо больше шансов, что он не полезет в петлю.
– Да, – согласился Коля. – Знаешь, я ведь только с тобой говорю обо всем этом. Больше ни с кем.
– Почему?
– Потому что ты человек.
– Все – люди, – сказал Баклагов. – Только не все они об этом знают.
– Вита, я там добавил лекарств Баклагову, – сказал Родионов.
Вита кивнула.
– Как он сегодня с утра?
– Ничего, – сказала Вита. – Гулял.
– Не надо его пока выпускать из корпуса, – поморщился Родионов. – Он еще не свыкся с мыслью, что надо лечиться. Убежит.
– Куда же он убежит в больничных штанах? – пожала плечами Вита. – Да и как друга оставит, Матвеева?
– Какого друга? – не понял Родионов.
– Матвеев-то теперь в друзьях у него ходит, – усмехнулась Вита и посмотрела на санитара.
– Чего чепуху молотишь? – спросил Матвеев. – Язык захотелось почесать?
– Ну ладно, – поднял руку Родионов, останавливая их. – В общем, пока Баклагова не выпускать.
Матвеев вышел из кабинета.
– Какой-то он сумрачный, – сказал Родионов. – Что с ним стряслось?
– Подружка ему письмо прислала нехорошее, вот он и бесится. А женщин теперь вообще за врагов держит.
– А где подружка его живет?
– В Демидовске.
– Ого! – сказал Родионов. – Чего ж так далеко?
– Разве это расстояние для любящих сердец? – усмехнулась Вита. – Он к ней каждые выходные ездит.
– Ну да ладно, это его личное дело, – сказал Родионов, словно чего-то устыдившись.
– Конечно, личное, – с готовностью согласилась Вита. – Я могу идти?
– Да.
В коридоре Вита столкнулась с Баклаговым.
– Доктор назначил тебе новые лекарства, – холодно сказала она. Ей был неприятен этот человек.
Баклагов пожал плечами и промолчал.
«Животное, – подумала Вита. Ей вспомнилось, как Матвеев пытался заступиться за Баклагова. „Человек стесняется“, – сказал он тогда. – Посмотрим, во что превратится этот „человек“ очень скоро. Он будет таким же, как и все здесь».
– Вы не очень доброжелательны ко мне, – сказал вдруг Баклагов.
Это было так неожиданно, что Вита вздрогнула.
– Ты так думаешь? – спросила она после некоторого замешательства. – У меня к тебе обычное отношение – как ко всем.
– Неужели вы всех так не любите?
– У меня не настолько большое сердце, – усмехнулась Вита. – На всех тепла не хватит.
Усмешка получилась кривой, и она и сама это почувствовала.
– Меня сегодня совсем закололи, – пожаловался Баклагов. – Только на животе теперь могу лежать.
– Интенсивное лечение началось, – хмыкнул Коля. – Скоро тебе небо с овчинку покажется.
– Не покажется, – буркнул Баклагов и отвернулся к стене.
Ему показалось, что вокруг него сгущается темнота.
Он закрыл глаза, но все равно видел эту обступающую его темноту. Она давила на него, и ему уже трудно было дышать. Он поднял голову, хватая ртом воздух, и вдруг изо рта пошла кровавая пена, и он захлебнулся в кашле.
– Толик! Толик! – Коля подскочил к нему, приподнял, но у Баклагова уже начались конвульсии, его тело содрогалось, и Коле стоило немалых трудов удерживать его.
– Санитара позовите! – крикнул он. – Быстрее!
Прибежал Матвеев, а следом за ним и Вита.
– Смотри, чтобы он голову себе не расшиб! – сказала Вита. – Держи его!
Баклагов страшно хрипел, извиваясь на кровати, но Матвеев с Колей крепко держали его, и через некоторое время Баклагов затих. Он лежал, смежив веки, и тяжело, с хрипом, дышал.
– Родионова позови, – сказал Матвеев Вите. – Пусть он сюда придет.
Родионов пришел хмурый. Осмотрев Баклагова, он распрямился и повернулся к медсестре:
– Tы успела ему ввести лекарства?
– Да, – сказала Вита. – Полчаса назад.
– Кто видел, как все это у него началось?
– Я видел, – сказал Коля. – Он приподнялся и начал хватать ртом воздух, потом изо рта пошла пена.
– Какая неожиданность, – сказал Родионов. – Кто бы мог подумать. Все было так похоже на шизофрению. – Он потер лоб рукой.
– Хорошо, Вита, не надо пока ему ничего колоть. Я понаблюдаю его несколько дней, а то как бы мы дров не наломали. Оставьте только седуксен и феназепам.
Баклагов открыл глаза и обвел всех ясным, трезвым взглядом.
– Как дела? – спросил Родионов.
– Нормально, – сказал Баклагов и вытер рукавом пижамы рот. – Что-то случилось?
– Ничего не случилось. – Доктор ободряюще потрепал его по плечу. – Отдыхайте пока, позже поговорим.
Он вышел, увлекая за собой Матвеева и Виту.
– Что здесь было? – спросил Баклагов.
– Тебе стало плохо. – Коля присел на свою кровать. – Кажется, они тебя не от того лечат.
– Здесь всех не от того лечат, – сказал Баклагов.
После этого он до вечера не проронил ни одного слова. Лежал на спине, молча разглядывал потолок.
– Спину отлежишь, – говорил ему Коля.
Баклагов поворачивался к нему лицом, смотрел молча и опять переводил взгляд на потолок.
Вечером, после ухода Родионова, Вита заглянула в палату и сказала:
– Баклагов! Иди сюда!
Баклагов все так же молча поднялся и вышел в коридор.
– Иди за мной, – сказала Вита.
В манипуляционной, куда они пришли, никого не было.
– Рукав закатывай, – скомандовала Вита. – На левой руке.
– Мне опять будет плохо, – сказал Баклагов. – Не надо больше уколов.
– Я у тебя не спрашиваю, что надо делать, – отрезала Вита и оглянулась на дверь. – Закатывай!
Баклагов подчинился. Вита один за другим сделала ему два укола. Она заметно нервничала.
– Жжет, – сказал Баклагов и поморщился.
– Пройдет, – пообещала Вита, пряча шприцы. – Иди к себе.
Она вышла в коридор и смотрела Баклагову вслед, пока он не скрылся в палате. Ей вдруг стало жарко, и она вышитым платочком принялась вытирать выступивший на лбу пот.
– Согрелась? – насмешливо спросил проходивший мимо Матвеев.
